— Только посмотрите, он ещё и доволен, — моя улыбка добила Аллочку окончательно. — Пользуется тем, что Ваня очень добрый и отходчивый, а значит можно издеваться над ним, как угодно.

— Не утрируй, пожалуйста. Никита просто рад, что Ваня не обижается, — вступилась за меня бабушка.

— Я уж не знаю, кто его так воспитывал, но сидеть и смеяться в присутствии взрослых, когда обсуждаются серьёзные вопросы, — это возмутительно!

— Ничего возмутительного нет, — парировала бабушка. — Он просто ещё ребенок, а ты об этом всё время забываешь.

— Мне кажется, он с самого начала дал нам понять, что он не ребенок, и что может делать всё, что ему заблагорассудится.

— Вот как? Ваня, значит, у тебя ещё ребенок, а Никита уже не ребёнок?

Не знаю уж, насколько бабушка действительно симпатизировала мне, но споры с Аллочкой были её коньком.

— Послушайте, Валентина Анатольевна, когда я согласилась, чтобы Никита с нами жил, Дима заверил меня, что он нормальный и хороший мальчик, а что получается?

Папа сосредоточено молчал, и по его ссутуленной позе было видно, что он хочет сбежать отсюда ещё больше нас. Потому что разгорающийся пожар был готов вот-вот перекинуться на него самого.

— Ты, Аллочка, пожалуйста, тут на себя много не бери. Это я согласилась, чтобы Дима привел тебя в нашу семью. И он тоже уверял меня, что ты замечательная и добродетельная женщина. Только не подумай, что я ставлю под сомнение твою добродетельность, но сейчас, в который раз, между прочим, ты демонстрируешь обратное.

Короче, они начали ругаться. Шумно, с криками, с размахиванием рук, закатыванием глаз и припоминанием всех взаимных обид.

А папа то и дело повторял:

— Прекратите обсуждать детей в присутствии детей.

Однако женщины его не слышали, потому что до нас им дела уже никакого не было.

Но когда Аллочка вдруг выкрикнула, что меня спихнула на их головы нерадивая мать, я не выдержал, встал и, схватив с вешалки куртку, ушел из дома прямо в тапочках. Стремглав вылетел на улицу и пошлепал по лужам. Пристроился на лавочке у соседнего подъезда и в очередной раз отчетливо осознал, что на самом деле никому не нужен.

Достал телефон и сразу набрал Трифонову. В последнее время я обращался к нему за помощью слишком часто, но он и Лёха были единственные, кто мог меня поддержать.

— Привет, что делаешь?

— Футбол смотрю.

— Кто играет?

— Реал.

— Можно, я к тебе зайду, вместе посмотрим?

— Без проблем. Жрать будешь?

— Нет. Просто посижу.

К Тифону я пошел длинным путем, по освещенной улице, потому что во дворах была грязь и лужи, а я ушел в тапочках.

За пять минут папа позвонил раза три, но трубку брать я не стал. Отключил звук и врубил музыку на полную громкость.

Только миновал длинный кирпичный дом, как рядом со мной неожиданно остановился здоровенный темный джип. Так резко подрулил, что я шарахнулся в сторону, тапок слетел, и я, как дурак, наступил босой ногой в ледяную грязь. Боковое стекло машины с моей стороны медленно приоткрылось, и из окна выглянул Яров.

— Привет. Ты это куда на ночь?

— Привет, — было ужасно неловко оказаться перед ним в таком виде. — Так, гуляю просто.

Он, тихо посмеиваясь, покосился мне на ноги.

— Мне нравится твой стиль.

— Угу, — я торопливо нашарил ногой тапок.

— Далеко идешь?

— В дом, где «Зоомагазин».

Из-за спины Ярова высунулась голова водителя. Солидный мужчина в светлом костюме и темной рубашке.

— Давай мы тебя подкинем, — предложил он.

— Залезай, — живо подхватил Ярик.

Предложение прозвучало заманчиво. Я немного помялся, но потом всё же забрался на заднее сидение.

В салоне было тепло, сладковатый запах ароматизаторов и мягкие, очень приятные наощупь, кожаные сидения. Я весь прямо-таки растекся по ним с блаженным, упоительным чувством счастливого спасения.

— Это Никита, наш новенький, — сказал Ярик мужчине, а потом повернулся ко мне. — А это мой папа — Юрий Романович.

— Здравствуйте, — поздоровался я как можно вежливее.

— Здорово, — отозвался отец Ярика и тут же просек фишку. — Из дома выгнали?

— Я сам ушел.

— Тогда ясно. А со стороны, как алкаш.

Я взглянул на него в зеркало заднего вида. Темно-серые с прищуром глаза улыбались. Значит, подкалывал просто.

— С родителями поссорился.

— Бьют?

— Нет, просто поругались.

— Бывает, — кивнул Юрий Романович. — У меня есть знакомый — тоже раз пять уматывал из дома. В последний раз, правда, так и не вернулся. Но то было ещё в восьмидесятых. Тогда много возможностей обеспечить себя было, а сейчас просто так никуда работать не устроишься. Даже самым занюханным дворником, даже тележки собирать в магазине. Так что у тебя только два пути — либо бургеры паковать, либо торговать наркотой.

— Папа! — одернул его Ярик.

— Я всё правильно говорю, — строго отозвался отец. — Сейчас молодежь без присмотра быстро летит по наклонной. На улице, знаешь, как хорошо это дело поставлено? Барыги спецом отслеживают таких неприкаянных. Туда-сюда и через пару лет ты или наркоша конченный, или в колонии срок мотаешь.

Ярик сочувственно оглянулся на меня и пожал плечами.

— Понятно, — я устал от отрицательных эмоций и совершенно не знал, что на это отвечать.

Неожиданно Юрий Романович остановил машину, повернулся ко мне и выжидающе, не моргая посмотрел. Лицо у него было хорошее, открытое, и какой-либо неприязни по отношению к себе я не увидел.

— А пойдем-ка к нам? Как раз к ужину. Жена обзвонилась.

— Да нет, спасибо, — попытался отказаться я.

— Давай, давай, — закивал Ярик.

И я, снова поймав твёрдый пристальный взгляд Юрия Романовича, согласно кивнул.

Яров отвел меня в свою комнату и велел положить промокшие носки на батарею, затем принес полотенце и тёплые мягкие тапки.

— Ты на отца не обижайся, — сказал он, немного извиняющимся тоном, пока я возился с носками. — Армейские замашки. Вечно всех поучает.

— Нет, что ты. Какие обиды? Он у тебя военный?

— Полковник ФСБ. Мы с мамой регулярно перед ним маршируем.

Яров мне нравился. Как по мне, ему было, чем гордиться. И внешность, и мозг, и сила — всё при нем. Ну и конечно то, что он был хорошо обеспечен, хуже его делало, вероятно, только в глазах Тифона. Ведь хотя тот и был чертовски харизматичным персонажем, в умении произвести впечатление, определенно, уступал Ярову.

— А чего за напряги дома? — поинтересовался он.

Я небрежно махнул рукой.

— Очередной вынос мозга.

— О, да. «Вынос мозга» — ключевой прием в воспитательной работе после «волшебного пенделя». Вот поступлю в универ и больше вообще никого слушать не буду.

— Куда поступать собираешься?

— На юридический.

— Папа заставляет?

— Нет, я сам хочу. Отец-то как раз за армию и прочие свои штучки. Но это вообще не моё. Так что приготовься, он и тебя поучать будет. Очень любит на всех впечатление производить. У тебя в старой школе были друзья?

— Ну, так, — я вспомнил Боряна, Миху и Петухова. — Был один.

— Я так и подумал, что ты нормальный, — Яров кивнул. — Сразу, как только увидел. То-то этот придурок в тебя так вцепился.

Я догадался, что речь о Трифонове, и вдруг вспомнил, что тот сейчас, наверное, ждет меня.

— Слышал, у вас спор был.

— Был, — признал Яров. — Я не собирался ни в чем таком участвовать, просто сказал, что готов спорить, что Трифонов одиннадцать классов не в состоянии закончить. Ну и кто-то про это в Подслушке написал. Его так цепануло, что он прилюдно вызов мне устроил. Если не влом, можешь на стене там поискать. «Яров конченый мажор» называется или как-то так. А потом директору чуть ли не ноги целовал.

— Вы на деньги спорили?

— Не. Откуда у него деньги? Мы на «дерьмо» спорили. Старинная местная забава. Проигравший должен вымазать руки в собачьем дерьме и десять раз сказать «я — дерьмо».

— Серьёзно?

Было очень странно слышать, что весь напряг из-за такой детской ерунды.