- Постой, Алена, погоди... Дай мне уразуметь... Скажи прежде - ведь не сгинула ты в проклятом омуте? Я уже не ведаю, разумен я иль безумен... Знаю, помню, как отпевали тебя, несли на погост... Тело твое бездыханное на руках держал. Но столь же твердо знаю, что жива ты. На могилку твою ни ходил ни разу - незачем, нету в ней тебя, пустота одна... Но где ты? Кто ты сейчас, Алена?
- Не спеши, Иванко. Не для чего спехом разгадки искать, да второпях ответы хватать. Я пришла, чтоб не сокрушался боле разум твой в непосильных трудах. На все отвечу, что спросишь. Времени у нас много.
- Где же много? Ночи так коротки. А эта, боюсь, короче самого краткого мига будет.
- Разве другая не настанет? - тихо улыбнулась Алена.
Расплел Иван руки свои, взял Алену за плечи, отстранил чуть, чтоб глаза увидеть.
- Я ни словом торопить тебя не буду, Алена, что захочешь, то и скажешь. И когда захочешь. Терпению моему предела не будет... если одно только знать буду... Ты уйдешь, чтоб опять вернуться? Не сгинешь навек?
- Я уже вернулась, - ответила Алена.
Она знала, что в этих ее словах, в невысказанном обещании не уходить, только половина правды. Но сейчас еще нельзя было объяснить Ивану всего, он услышал бы только худшую из двух половин.
- Ты лучше погляди, Иванко, узнаешь ли места эти?
- Чего узнавать, коли не забывалось. Луга это, те, первые наши, - не отводя глаз от нее, ответил Иван.
Алена рассмеялась:
- Да ты ведь ни глянул ни разу! Как узнал?
- Я эти луга с завязанными глазами промеж всех угадаю. Воздух здесь ото всех на особицу. Спроси - чем, я и не отвечу... Чем воздух дома родного средь других ни в пример слаще? Вот и места эти мне как родными, вроде, стали.
Мало-помалу ушла тревога с лица Ивана, и уже заиграла, засветилась улыбка в ответ на Аленину, но все же осталось в глубине глаз беспокойство.
- Чего ждешь, Иванко? Тревожишься о чем?
- Алена... проснуться боюсь. Не хочу, а все равно думается, что каждое мгновение потерять тебя могу.
- Не бойся. Внезапно я не исчезну.
- Да сама говоришь - сон. Человек ему не хозяин, нет воли человеческой над сном.
- Верно, человеческой нет. А ведовская - есть. Ведовка я, Иван, не забыл ты? Мой сон это, я ему хозяйка.
Глава тридцать девятая,
где Алена показывает Ивану его настоящее
и предостерегает от будущего
Деревня пустая, сонная. Странно тихая, залитая неживым голубоватым светом и будто зачарованная, замороженная им. Ни голосу, ни шороху, ни лаю сторожкого... Уж из живых во всей деревне ни один ли Иван? В тишине и пустоте улиц сквозь деревню проходит, вот и околица уже. Взгляд его тревожно мечется в поиске ответа - зачем он здесь? почему? Мнилось - будто к Алене торопится, но ее нет нигде, и никто не ждет Ивана. Неужто напрасно сердце ворохнулось, погнало его в ночь, тешась пустой надеждой... Остановился, опустошенный, потерянный - Святый Боже! Вразуми! Ведь и вправду, всего лишь сон был... Как поверил сну? Нет. Не сну - Алене верил. Но она говорила то, о чем душа его страждала, он сам и вложил желанные слова в уста любимой...
С готовностью великой уверился в сладком обмане... И тут екнуло, обмерло сердце Ивана - из-под плакучих ветвей ивы тихо выступила навстречу ему светлая тень.
Подошел торопливо и молча, обнял, крепко прижал. Стоял так долго, прежде чем совладал с голосом. Потом проговорил в душистое тепло волос.
- Думал - не увижу больше.
- Не поверил мне? - шепнула укоризненно Алена.
- То-то и оно, что поверил. Ночи ждал. За день единый дневной свет ненавистным мне стал, и солнце ненавистно за медлительность нескончаемую. Будто смеялось оно надо мной - встало на одном месте, как гвоздями приколоченное.
- Дружок мой сердечный, послушай меня. Помнишь ли себя прежнего? Веселого насмешника, гордеца, сердцам девичьим погибель?
- Он умер.
- Я знаю. Но я умерла тоже. И видишь - вернулась. Так неужели тому Ивану труднее к жизни возвернуться? Что ж, быть мне утешительницей при слабом, робком, душою больном? Но мне не нужен такой Иван, это не мой Иванко!
Сжал он плечи Аленины, быстро к себе повернул.
- Ты молвила - "нужен"?! Другой я тебе - нужен?!
- Да.
- Зачем?! Что я для тебя сделать должен? Нет, - оборвал он сам себя. Говорить - лишнее. Я знаю.
- Знаешь, - усмехнулась Алена. - Для этого тело свое до семи потов изнуряешь, торопишься силу в него вогнать?
Иван изумленно на нее посмотрел:
- Как ты про это...
- Видела.
- Как - видела? Где?
- На выпасах, где же еще. Это от людей ты укрыться можешь, когда каменьями пол-пудовыми балуешься, но не от меня ведь.
- Аленушка, неужто ты все время рядом была?..
- Да кто ж стадо пасет! Тебе ведь не до него совсем.
Иван рассмеялся счастливо.
- А я диву давался - какая скотина послушная, никакой мне с нею заботушки нету.
- Я вот в другой-то раз погляжу, будет ли тебе забота? Уж побегаешь ты за буренками по сограм да буеракам. Посчитаю, сколь еще потов с тебя сойдет, - смеясь, пригрозила Алена. Но улыбки как ни бывало, когда она проговорила: - Только твердо запомни - не в том моя нужда к тебе, об чем ты думаешь.
- Об чем же я думаю? - сощурил Иван глаза.
- Не лукавь со мной. Спрос им чинить - не твоя забота.
Лицо у Ивана затвердело, глаза полыхнули лютостью, которой никогда Алена в нем не знала. И еще было в них новое - жесткость, упрямство.
- Не тронь их. Ни одного, - повторила она.
- Ты мне это не запретишь. Не можешь.
- Могу. Но ты и так не станешь их трогать.
- Алена... я ведь только за это еще и держался! Больше-то мне и жить нечем.
- Знаю. А кабы и не знала, так вот он - мир твой сегодняшний. - Алена повела рукой. - Мертвый и холодный. Призрак прошлого. Вчера я позвала тебя, и ты пришел ко мне, в солнечные луга, до последнего стебелечка жизнью полные. Сегодня я не звала. Ты пришел искать меня в своем мире. А он вот каков. Нравится тебе?
Иван оглянулся, будто заново увидел безмолвную деревню с пустыми улицами, залитыми холодным голубым светом... Так не настоящая это деревня, а его, Ивана, суть? Он создал сей мертвый мир? Иван вздрогнул от холода, который вдруг ощутил внутри себя.
- Да, согреться здесь нечем, - подтвердила Алена. - Единственное покой, может, пока еще имеется здесь, его ты еще можешь найти.
- Почему - пока?
- Потому, что злая совесть - худший из палачей.
- Что говоришь, ты, Алена?! Неужто совесть будет казнить меня за то, что воздам злодеям по злодейству их?
- Да неужто дело, порожденное ненавистью, кипением мутных страстей будет в согласии с совестью? Ты выбрал себе в опоры ненависть. Подумал, что любовь умерла навеки, а она только больна была, горем тяжким больна. Ты сам добил ее, когда стал рoстить и лелеять мечту о мести в душе своей. Любовь и ненависть рядом жить не могут. Но из души, покинутой любовью, уходит Бог...
- Алена, замолчи!
- Иванко, - голос Алены стал тих, полон сочувствия и любви, - желанный мой, ты мог бы пройти этим путем. Но теперь ты знаешь, он обманный. Ты ждал покоя в конце его, но его там нет. Там - еще худшие муки.
Она взяла руку Ивана, потерлась о нее своей щекой.
- Хочешь, уйдем отсюда?
- Да, - потеряно выговорил Иван.
И сейчас же ночь задышала теплом, обступила темнотой. Но не пустотой ночной сумрак был наполнен живыми запахами, звуками. Иван повел глазами удивленно и увидел лунную дорожку на воде, темные заросли камышей.
- Теперь ты дома, - подтвердила его догадку Алена.
- Никогда не знал, что ночь такая живая... и так многозвучна... - чуть улыбнулся Иван, вслушиваясь в тихий плеск воды меж камышиных стеблей, в голоса лягушек, в далекий собачий лай, в неясные вздохи ветра...
- Только... дома ли? Сейчас ведь осень на дворе, ночи прохладны. А эта - летняя совсем, воздух парной.
