— Я приказала не беспокоить меня. Что непонятного в этих простых словах?
— Ваш батюшка велит вам прийти как можно скорей, госпожа.
— Зачем?
— Не имею радости знать, прекрасная госпожа, — ещё поклон, ниже прежнего, и евнух бесшумно прикрыл дверь, оставшись снаружи. Чует, когда лучше не лезть под горячую руку. И злость не сорвёшь, не посуду же ей бить, словно вульгарной простолюдинке.
А все из-за их дурацкой войны!
Её высочество Эстельина всегда знала, что её брак будет политическим. Такова судьба всех принцесс, была, есть и будет, не ей роптать. Понимала она и то, что вовсе не обязательно рука принцессы Одара будет сразу же принята тем женихом, которого хочет её отец. Но чтобы от неё отказались так… так… хамски. Цинично и унизительно, как будто она стоит меньше грязи под ногами! Оскорбительно, предложив взять вместо неё любую из младших принцесс!
Эстель была достаточно умна и получила достаточно хорошее воспитание, чтобы понимать: оскорбить хотели не её лично. О ней, о её чувствах, красоте и уме, даже о том, что из неё на самом деле получилась бы прекрасная жена и королева, вообще не думали. Король Андара всего лишь поставил на место её отца, показав, чего стоят, по его мнению, все амбиции Одарского королевского дома. Ведь и для младшей принцессы вместо принца Ларка предложили в мужья невесть кого. Девчонки всю ночь прорыдали, и успокоились лишь тогда, когда придворный маг клятвенно пообещал: выполнять унизительное условие не придётся.
Вот только Эстель не слишком верила словам мага — и, как оказалось, правильно делала. Северяне, эти дьяволовы сыны, начали войну так, будто против них стояло сборище калек и дебилов, а не усиленная магами армия. Отец мрачнел с каждым днём, а когда пал Линдэнэ, позвал старшую дочь и спросил:
— Ты ведь понимаешь, что в любом случае должна стать замужней дамой прежде своих сестёр?
Ещё бы Эстель не понимала! Даже лучше отца. Он-то думал лишь о том, как будет выглядеть брак дочерей с точки зрения политики, а она помнила, какой позор для девушек, когда младшая сестра выходит замуж прежде старшей. То ли старшая порченая настолько, что никто брать не хочет, то ли младшая честь не уберегла — слухов не оберёшься! И без разницы, чья ты дочь, рыбака или короля, о принцессах даже злее судачить будут: любой приятно, когда падает в грязь та, что всегда стояла неизмеримо выше неё.
Вот только где взять достойных женихов для принцесс, когда весь королевский дом того и гляди окунут в грязь лицом?
Пожалуй, будь среди министров и советников хоть один холостой или вдовый, отец уже объявил бы дату свадьбы. И, наверное, это был бы не худший выбор: известное зло не так страшно, как неведомое, да и не было среди отцовых приближённых никого, к кому принцесса Эстельина питала бы совсем уж острую неприязнь. Достойные люди, а что половина из них — старики, так ведь она и не ждала, что муж обязательно будет красив и молод. Даже король Андара, раз уж не захотел её для своего внука, мог бы взять за себя. Отец бы отдал. Ещё и радовался бы.
Эстель подошла к окну, вздохнула. Ветер летел с моря, солёный, свежий. Улететь бы с этим ветром! Что там отец придумал? Скорей всего, и впрямь жениха нашёл. Какого придётся, лишь бы можно было сказать, что Андару пойдёт младшая не потому, что те от старшей отказались, а потому что Эстельина уже обещана. Как будто все, кто на самом деле хочет знать правду, не узнают её! Что за глупость!
Однако хочешь не хочешь, а надо идти.
Назло ждущему её, возможно, жениху она не стала наряжаться, пошла в лёгком домашнем платье. А что? Послушная дочь должна поспешить на отцовский зов, а не перед зеркалом вертеться. А её все равно берут не за красоту. Взяли бы, даже будь она безмозглой невоспитанной уродиной.
Как же отвратительно, обидно и мерзко чувствовать себя ненужной вещью, кошельком монет в торге, лишней в собственной семье!
На галерее, соединявшей женскую башню с королевской, её высочество Эстельина замедлила шаг. Что-то странное творилось внизу, нарушая беспокойными отголосками царившую здесь сонную тишину. Тянуло дымом. С городских улиц, со стороны то ли казарм, то ли конюшен слышались крики. Казалось, сам воздух вдруг наполнился тревогой. Эстель остановилась и даже приподнялась на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что происходит за высокими дворцовыми стенами.
Пока она тянула шею и щурилась, вдруг раздался странный звук над головой — будто ветер воет в снастях корабля, но какой может быть корабль в небе над дворцовыми башнями?! Тревожные мурашки пробежали по спине: наверное, опять маги испытывают что-то. В последние, пожалуй, полгода то, что узнавала Эстель о новых работах Гильдии магов, не на шутку её пугало. Огненные элементали, духи океана… дворцовый источник почти пуст, откуда у них силы на такое масштабное, легендарное колдовство?!
Она высунулась из-за мраморной балюстрады почти по пояс и задрала голову, готовая увидеть очередное жуткое порождение волшбы, какого-нибудь воздушного дракона, небо упаси, или на что там ещё хватит чародейской нездоровой фантазии. И в этот самый миг сильнейший удар сотряс галерею, пол ушёл из-под ног, а мимо головы полетели вниз камни и куски черепицы. Руки заскользили по гладкому, словно шёлк, белому мрамору, и Эстель поняла, что падает, что галереи нет больше, что внизу, далеко-далеко внизу, вымощенный все тем же мрамором двор… кровь на белом, наверное, яркая-яркая, и вопрос её замужества больше не важен, и она никогда больше не будет спорить с нянюшкой, доказывая, что горячее молоко — это для маленьких детей, а не для взрослых девушек, и не будет срывать цветы в саду и тайком плести венки, и вообще ничего не будет… вообще ничего…
Грудь сдавило, намертво перехватив дыхание, потемнело в глазах, и отчего-то, наверное, вопреки смертному ужасу, почудилось странное: как будто она не падает, а летит, медленно подымаясь вверх. «Так хотя бы не страшно», — мелькнула мысль. А ещё через несколько очень долгих мгновений — вправду мгновений и вправду долгих, Эстель осознавала, что успела лишь несколько вздохов сделать, но ей казалось, что прошла вечность этого странного парения! — её подхватили крепкие, явно мужские руки.
— Вот так трофей, — услышала она насмешливое, сказанное отчего-то на чистейшем андарском. И потеряла сознание.
— Вот так трофей, — насмешливо сказал Реннар. — Как тебе удалось, Нико?
— Сам не знаю, — Никодес прижимал к себе потерявшую сознание девушку и никак не мог сообразить, что же делать теперь с этим «трофеем». Длинные чёрные косы тяжело упали на палубу, голова запрокинулась, в лице — ни кровинки. Даже не понять, жива ли. Нико торопливо нащупал жилку на тонкой шее. Бьётся, спасибо небесам. Живая.
Он действительно не знал, не понимал, как это получилось. Они обрушили галерею, потому что иначе никак не получилось бы подобраться вплотную к тому окну, за которым Вилет чувствовал короля. Они не видели, что по галерее шла девушка, а если бы и заметили, не остановились бы — слишком многое стояло на кону. Но когда Никодес увидел, как хлестнули по белому мрамору чёрные косы и тонкая фигурка опрокинулась вниз, у него словно взорвалось что-то в голове. Он понял вдруг, что именно эту смерть себе не простит.
— Не знаю, — повторил он. — Я просто не мог… не мог видеть, как она разобьётся.
— Слишком много магии вокруг, — объяснил мэтр Ледуш. — Интенсивность магического фона сравнима с молодым и сильным природным источником. А капитан фор Виттенц отчаянно, всей душой захотел, чтобы девушка спаслась. И вот, — он слегка развёл руками, улыбнувшись. Коснулся кончиками пальцев висков девушки. — Она цела, только сильно испугана.
— Так я теперь маг?
— Ну что вы. Неужто никогда не слыхали историй о том, как чудят хватанувшие дармовой силы обычные люди, не способные к магии? Господин фор Виттенц, я послал вашей спасённой лёгкий импульс сонных чар, отнесите её в рубку.
Никодес растерянно кивнул: точно, пора. «Гордость небес» уже разворачивалась к нужному окну, и там их, судя по крикам, уже заметили. Бегом отнёс девушку в рубку, уложил на узкую койку. Проспит до конца боя — ей же лучше.
