Последним уроком была моя прежняя беда, английский язык. Однако сейчас я прочитал текст, не напрягаясь. Работая программистом, хочешь не хочешь, а язык выучишь. С произношением у меня так себе, хотя лучше, чем в прошлой жизни в то время, но еще тренироваться и тренироваться. Лилия Николаевна, кстати тоже Ким, даже похвалила. Она сама и по-русски с акцентом говорит, а уж английский у нее…
Учеба прошла спокойно, никто не заметил изменений во мне, можно не волноваться и жить спокойно.
Отдельных палат в больнице не предусмотрено, а тяжелых кладут в процедурную. Медсестра меня туда и направила, заставив снять пальто и набросить халат.
Петр Петрович выглядел плохо, что называется, «краше в гроб кладут». Видать, хоть не сильно, но поморозился. Еще и грудь забинтована.
Около него сидит сухонький старичок. Незнакомый, не из поселка.
На тумбочке стоит вазочка, прикрытая вышитой салфеткой, стакан чая в подстаканнике, лежат пакеты. Сразу видно – заботятся о больном.
После приветствия спрашиваю:
– Петр Петрович, как вам вещи передать?
– Алёшенька, зови меня дядей Петей. Спасибо, что меня вытащил, век не забуду. Туз, приберешь волыну?
– И не подумаю, – отозвался второй старик. – Может, он трухал на ту железку. Не обижайся, Чалдон, однако от чужих такое брать не по понятиям, а с дурой[7] ходить мне вовсе не по масти.
– Придержи пока мои шмутки, Лёшик, – попросил дядя Петя. – Как выйду, заберу. А ты ему кусок[8] кинь.
Туз достал из кармана пук мятых ассигнаций и сунул мне в руку.
– Нормально дай, – прикрикнул больной, – как положено. Здесь только на мороженое хватит.
Старик поморщился и вытащил завернутый в газету сверток. В нем оказались банковские упаковки денег. Я получил пачку новеньких десяток, целую тысячу рублей.
– Другое дело, – одобрил дядя Петя. – Алёшенька, ты пока иди. Нам, старикам, поговорить надо, завтра после школы меня навести, время на разговор с тобой будет. А сейчас зайди к Марку Перельштейну в кооператив, он ждет.
Когда вышел из больницы, встретился с Крюком, и тот вновь стал меня нахваливать:
– Ты даже не представляешь, какому человеку ты помог! Теперь и жизнь у тебя совсем другая начнется. Жить станешь в шоколаде, конфеткой «Лёшка на Севере».
– Скажешь тоже. Другая!
– Не веришь? – Вова таинственно прошептал, – Чалдон общак старателей половины Камчатки держит. И черные[9], и красные[10] из его рук кормятся. Он любой вопрос решает. Как скажет, так и будет. Мой батя от него жилку получил, три сезона со своей бригадой моет, летом четвертый раз пойдут, никак дочиста выбрать не могут.
То, что золота на Камчатке много, известно всем. То, что добывать промышленным образом его невыгодно, многие знают. И что попавшимся старателям срок дают немилосердный, народ в курсе. За добычу пятачок светит, а за продажу кое-кто получил три пятилетки с конфискацией. Я сегодня специально в библиотеке Уголовный кодекс полистал. За перевозку в крупных и особо крупных размерах до десяти лет небо в клеточку будешь разглядывать. Зря Крюк болтает, в СССР стук распространяется быстрее скорости звука. Стукнут, что его батя моется, – мало не покажется.
Надеясь узнать что-нибудь полезное, зашел в потребкооператив. Он расположился в центре поселка, занимая три барака, соединенных четвертым в виде буквы «Ш». В них обосновались контора, столовая, магазин и Дом быта. В поселке есть еще магазины – продовольственный, книжный, уцененных товаров и универмаг, но они подчиняются другому ведомству, как и аэропортовская столовая, баня, клуб и кинотеатр. Вообще, от райпотребкооператива почти в каждом поселке района есть представительство. Туда можно сдать шкуры, ягоды, разнотравье и прочие трофеи, а взамен получить дефицитные товары.
В конторе меня ждали и сразу провели в кабинет, где Марк Аркадьевич предложил:
– Лёша, ты хороший парень, да и Петр Петрович попросил за тобой приглядеть. Ты не против поработать у нас?
– Конечно, не против. Когда? Летом после экзаменов? Что надо будет делать?
– Летом тоже, но можно начать прямо сейчас. Смотри, тут такое дело. По закону, до достижения шестнадцати лет дети работают по пять часов в день при пятидневной рабочей неделе, а в дни учебы школьники трудятся по два с половиной часа. Я могу взять тебя на ставку ученика слесаря, на полставки художником-оформителем и, вне штата, учеником охотника. Ученик охотника зарплату не получает, но как промысловик имеет право на нарезное охотничье оружие. Сдюжишь? Если что, мы поможем.
– Постараюсь.
Ежу понятно, что работы с меня требовать не будут. Начинает сбываться пророчество Вовки про «Лёшку на Севере». Такая вот получается награда, а заодно и легализация полученных от Туза денег.
– Ну и хорошо. Завтра, сразу после школы, сходи в больничку, навести Петра Петровича, потом сразу иди сюда, будем оформляться. Для фотографии возьми с собой белую рубашку и на всякий случай еще пару других, разных цветов. С твоими родителями я уже обсудил этот вопрос, они не против, чтобы ты поработал. Ученик слесаря получает шестьдесят рублей, художник на полставки сорок, всего выходит сто рублей плюс надбавка. Тебя устроит?
– Устроит! Спасибо большое, Марк Аркадьевич.
Еще бы меня это не устроило! Сто рублей, с учетом районного коэффициента 1,8, превращаются в сто восемьдесят. В Москве, отучившись пять лет и придя работать в НИИ инженером, я получал только сто двадцать.
Конечно, здесь цены немного выше, чем на материке. Например, водка стоит 3,92 рубля вместо московских 3,62. Фруктов практически нет, овощи привозят теплоходами, но не зря же люди сюда едут на заработки. Каждые шесть месяцев за выслугу лет добавляют еще по десять процентов То есть через пять лет зарплата увеличивается до 280 процентов, но это верхний предел. Хотя, говорят, раньше предела не было, его установил Хрущёв, за что его на Севере особенно не любят.
Не стоит забывать про налоги и вычеты. Считая очень грубо и приблизительно, надо минусовать 13 процентов подоходного, 1,5 процента комсомольских взносов и 1 процент профсоюзных, всего 15,5 процента. Хорошо, что за бездетность пока не берут. С мужиков в возрасте от двадцати до пятидесяти лет в Советском Союзе брали аж 6 процентов. С женщин тоже, но только с замужних и до сорока пяти лет. В устном счете я всегда был силен: 10 процентов – это 18 рублей, 5 процентов – 9, 0,5 процента – 90 копеек. Итого на руки получу 152 рубля 10 копеек. Для пацана более чем достойно. Мой отчим, начальник экспедиции, с северными и пятидесятипроцентной надбавкой за выслугу, около пятисот рублей получает «грязными», то есть без налогов и вычетов. Мать, старший инженер, – чуть больше четырехсот.
Марк понял, про что сейчас думаю. Он покровительственно улыбнулся и предупредил:
– Лёша, только давай сразу договоримся, что никакой пьянки на рабочем месте! Первый стакан, и мы с тобой распрощаемся навсегда.
– Я же совсем не пью!
– Знаю. Вот и продолжай не пить, а то у нас соблазнов хватает, вдруг решишь передумать. Потому и предупреждаю, чтобы потом не было всяких обид.
В его словах много горькой правды, литрбол – самый популярный вид спорта в поселке. Многие одноклассники уже «потребляют», чаще тайком «красненькое», но иногда и за семейным столом. Аргументы родителей железные – «пусть привыкает», «лучше уж на глазах, чем под забором» или даже «пущай в меня, пьяницу, растёт».
– Петр Петрович попросил снарядить тебя для промысловой охоты. У тебя есть какие-нибудь пожелания?
– Может, лучше для соревнований? Я лучшим в школе отстрелялся. Скоро районные соревнования, а в школе единственная винтовка на ладан дышит.
– Ладно. Тогда мы и для соревнований тебе винтовку подберем. Причем помимо ружья, которое должно быть у настоящего промысловика, охотничий билет тоже получишь.
