- Он жив. Гетман описал несколько мелочей, которых не мог придумать. У Ендрека жена и трое детей. Если он быстро не выйдет на волю, не будет того, кто даст им жрать. На невестку, которую я никогда в глаза не видела, мне плевать, равно как и на племяшей, а вот Ендрека мне по-настоящему жалко. Это невинный, не слишком башковитый парень с большим сердцем.

- Тебе кого-то жалко? – удивилась невольница. – А мне казалось, что ты самая крутая баба, их тех, кто ходит по земле.

- Не забывайся, рабыня! – буркнула себе под нос Дорота, после чего напилась.

Йитка позволяла себе и более наглые комментарии, осознавая свою ценность для аль-хакимы и слабость, которую та к ней испытывает. Сама она чувствовала нечто вроде смеси благодарности, отвращения и привязанности. Ее отвращало полнейшее отсутствие морали и совести у польки, но она восхищалась ее силой и предприимчивостью. А кроме того, она была перед ней в долгу за спасение жизни. Отмечала она и многочисленные трещины на внешней поверхности жестокой и безжалостной хозяйки. Дорота была способна проявить бескорыстную доброту и нежность, к тому же она нуждалась в компании и в ком-то, перед кем могла выговориться. Подобный человек не мог быть настоящим чудовищем. Это благодаря ней Йитка за полгода выучила турецкий язык, потому что именно этим языком они чаще всего пользовались.

- Янычар сообщил мне адрес постоялого двора, в котором будет располагаться посольство. Туда я должна буду прийти вечером, чтобы получить указания, - сообщила Дорота. – Только перед этим я схожу расслабиться в баню. Не пойдешь со мной?

- А что с пациентами? Сегодня ты должна была посетить гарем паши и обследовать его беременную жену. Еще тебя ждет визит у таможенника, которому телега переехала стопы. Еще есть…

- Знаю, знаю, - буркнула аль-хакима. – Как только избавлюсь от последней поставки "тел", сразу же прикрою практику. Куплю себе дом в более спокойной махалле и стану заниматься честным ростовщичеством. Бедняки, пытающиеся взять деньги в долг, не столь мучительны, как вечно требующие заботы, стонущие пациенты.

- Я и сама предпочла бы, чтобы мы переехали в дом с садом, где я могла бы ухаживать за цветами. И было бы здорово, если бы он стоял у моря. Обожаю морской бриз, к тому же он полезен для кожи.

- Все это чушь, - отрезала Дорота. – Вышли работника с известием для пациентов, что я посещу их завтра утром. Идем в баню, а по дороге заберем Папатию.

Йитка послушно кивнула и собрала бумаги. Жизнь рядом с Доротой оказалась более интересной, чем в монастыре. Аль-хакима не любила скучать, а рутина ее раздражала. Вот она и выдумывала что-нибудь, чтобы разнообразить ежедневный порядок событий, чтобы развлечься или просто пошататься по городу. Понятное дело, судьба невольницы не была такой уж интересной, только неволя не была тяжелой для Йитки. Собственно говоря, она могла делать все, что только хотела, и ей всего хватало. В моравском монастыре, с его холодными и сырыми кельями, на рационе из каши и воды так здорово не было. Так что девушка и думать не думала о свободе и возвращении домой. Дома у нее не было, в Чехии ее ожидала тюрьма, причем, намного худшая, чем в Стамбуле.

  

Из дома они вышли около полудня, в самую сильную жару. Хотя с неба лил невыносимый жар, движение на улице меньше никак не стало. Приходилось пробираться между повозок и верблюдов, они проходили мимо носилок, которые тащили невольники, а рядом перемещались на своих двоих массы людей со всеми возможными оттенками кожи. В громком говоре доминировал турецкий язык, но столь же часто можно было услышать еврейский, греческий, арабский и армянский. Крупнейшая в мире метрополия, центр цивилизации, неустанно кипел, пульсировал жизнью и движением.

Они минули мечеть, на которую Дорота, будучи богобоязненной мусульманкой, платила вакф, и стоящую при нем больницу, которая тоже содержалась на пожертвования верующих. При больнице имелся приют для сирот и бесплатная харчевня для бедняков. Папатию они застали занятой раздачей детям фруктов, да уже немного лежалых, но еще пригодных для еды. Женщине-дервишу удавалось добыть подобного рода вкусности, бродя по базарам и цепляясь к купцам и лавочникам. У нее имелись постоянные поставщики, которые сами приносили ей нераспроданный товар. Каждый из них был в восторге от того, что столь простым способом может заработать спасение и понравиться Аллаху.

- Дорота! Замечательно, что ты заскочила. Я сама собиралась к тебе зайти, нужно тебе кое-что показать, - улыбаясь, сообщила монашка.

Папатия была турчанкой, принадлежащей к одному из наиболее таинственных орденов дервишей. Членов этой группировки называли бекташитами и считали чудаками. Они восприняли много обычаев из христианской традиции, соединив их мусульманской верой и прибавив сюда шаманские и эзотерические практики. В свои ряды они принимали женщин, причем – на равных правах, к тому же они не отмечали рамадан и пили спиртное. Благодаря деятельности таких монахов и монахинь как Папатия, орден пользовался большой популярностью среди простого народа.

Монашка была женщиной моложе и ниже Дороты, но такой же объемной. У нее были черные, глубокие глаза и высоко поднятые брови, придающие ее лицу выражение удивления или неожиданности. Улыбка никогда не сходила с ее губ, поэтому дети липли к ней, а все поучаемые или укоряемые верующие принимали ее замечания с покорностью и симпатией.

Дорота дала знак Йитке, та сделала книксен и заменила монашку у корзин с фруктами. Чешка тоже любила детей, иногда ей случалось помогать Папатии в приюте, в особенности опекать самых маленьких. В приюте было почти пять десятков детей, чаще всего таких, родители которых стали жертвой заразы. В Стамбуле не было много сирот – шастающихся бесприютных детей вылавливали либо торговцы рабами, либо янычары. Воспитанники данного приюта принадлежали к этой, второй категории. Когда они достаточно подрастут, мальчишки попадут в казармы в качестве кадетов, а девочки – за ними, в качестве наложниц или янычарских жен.

- Пошли в мой кабинет, - Папатия потянула Дороту в приют.

Они очутились в небольшом помещении с расстеленным на полу ковром, на который тут же и уселись. Если не считать этого "предмета мебели", здесь имелись два сундука и столик с приборами для письма. Папатия тут же вытащила из сундука глиняную бутыль со сладким и крепким вином, которое обычно разводила водой. Спиртное она покупала у греческих или армянских купцов, но по причине соседства мечети особо об этом не распространялась. Дорота, несмотря на переход в ислам, от вина не отказалась, но, чтобы не обижать Аллаха, пила его исключительно ночью или под крышей, куда Бог не заглядывал. Так что они выпили по глотку, после чего дервишка вытащила толстую колоду карт.

- Я хотела забрать тебя в баню, чтобы спокойно поговорить, предсказаний не хочу, - вздохнула Дорота. – Слушай, один из людей Абдул Аги принес мне письмо, написанное польским гетманом.

- Знаю, суповар мне уже сообщил. Ты должна делать, что желают поляки, но ежедневно составлять рапорты и передавать их через меня, - небрежно бросила Папатия, словно говорила о чем-то несущественном, а не о шпионаже.

Женщины познакомились посредством офицера янычар, суповара Абдул Аги, когда Дороте предложил сотрудничество купец родом из Венеции. Тогда из нее сделали двойного агента. Полька шпионила в пользу иностранных государств, но под эгидой янычар, которые контролировали и изменяли передаваемые ею сведения. Сейчас же она узнала, что будет продолжать этим заниматься, только на сей раз манипулируя поляками. Ей не слишком это улыбалось, ведь когда поляки догадаются, что она агент турецкой разведки, они тут же отыграются на ее брате. Когда речь шла о венецианцах и австрийцах подобных сомнений не было, но вот теперь ситуация несколько усложнилась и сделалась для не невыгодной.

Папатия не обращала внимание на хмурость гостьи, как будто бы все эти шпионские игры были делом, не достойным внимания. Бекташитка, как и все дервиши, сама принадлежала к корпусу янычар, а точнее, к 99 дивизии. Она никогда не носила формы, исполняя исключительно разведывательные функции, но без особенного энтузиазма. В армии у нее был чин "мойщицы котла", соответствующий лейтенанту в европейских армиях, только она никогда не пользовалась связанными с этим привилегиями и, казалось, вообще не помнила о них. Ее интересовали лишь сироты и эзотерика – две страсти в жизни. Более всего нравились ей карты таро, колоду которых она недавно получила от Дороты.