И тогда Санджаю пришла в голову идея. У них отнимают беспечность юности? Значит, нужно найти средство, чтобы получить от нее максимум удовольствия. Какое средство? Интернет-приложение, которое позволяло бы знакомиться и встречаться, не полагаясь на волю случая, расширить выбор, пока что ограниченный кругом семейных и профессиональных связей. Придуманная им социальная сеть быстро обогнала по степени продвинутости американские аналоги. Первая же версия его программы быстро привлекла тысячи пользователей, и с тех пор их количество только росло. Санджаю потребовались вложения в совершенствование пользовательского интерфейса, в наем персонала, аренду помещений и связь, позволяющую привлекать все больше народу. Он получил в наследство состояние отца, хотя большая его часть была вложена в акции отеля «Мумбаи Пэлас», треть из которых принадлежала ему. Успех приложения превзошел все ожидания. Уже через год после запуска у интернет-платформы были сотни тысяч пользователей. И теперь их число приближалось к миллиону.
В «Дейли Ньюс» появилась статья, посвященная этому успешному проекту, но ее автор поднял тему, взбудоражившую общественное мнение в Индии: созданная Санджаем социальная сеть неизбежно угрожала традиционным обычаям. Не наступит ли предел терпению, не вспыхнет ли возмущение, и если да, то как скоро? Статья не осталась незамеченной, из-за нее Санджай разругался со своими дядьями. Только мать приняла его сторону, хотя мало что понимала в занятиях сына. Он был счастлив, а для нее только это имело значение.
Потом она всерьез разболелась, и он, как-то раз сидя у ее изголовья, стал листать семейный альбом. Его взгляд задержался на незнакомом лице. Мать объяснила, что молодая женщина на фотографии – сестра его отца, тетя, с которой он никогда не встречался, потому что она бросила родных, вышла замуж за какого-то неудачника и уехала с ним в Штаты.
Мать выздоровела, и Санджай с головой погрузился в свои дела. Растущий бизнес требовал притока финансов. Индийские банки не спешили давать кредиты по этическим соображениям: бизнес Санджая неустанно подвергался нападкам консервативной прессы. Потому он и надумал попытать счастья там, где его конкуренты процветали… Запрос визы, письмо к незнакомой тетушке, недоразумение – и вот его бока подвергаются немилосердным атакам пружин на раскладном диване.
Санджай задернул занавеску. Ему не терпелось узнать, каким будет следующее знамение…
– Не спится? – поинтересовалась Лали, приоткрыв дверь и заглядывая к нему в комнату. – Представляешь, мне тоже! Бессонница замучила. Не знаю, недуг это или благословение: чем меньше спишь, тем больше видишь, согласен?
– У врачей другое мнение.
– Ты не проголодался? Хочешь, что-нибудь разогрею? Идем, Дипак спит, не бойся. – Она покосилась на свою спальню. – Даже если начнется землетрясение, оно его вряд ли разбудит.
Санджай сел за кухонный стол, Лали достала блюдо с бебинкой и отрезала два толстых куска. Кухня наполнилась запахом миндаля и кокоса.
– А с тобой-то что? Тоже бессонница или разница часовых поясов?
– Ни то ни другое, просто мысли.
– У тебя неприятности? Деньги нужны? – спросила Лали.
– Ничего подобного! С чего ты взяла?
– Знаю я твоих дядьев! Когда умер мой отец, они лишили меня моей части наследства. У меня было, правда, подозрение, что принадлежавшие ему обветшавшие хоромы стоили гроши, но это дело принципа, понимаешь? – С этими словами она достала из сумки кошелек.
– Пожалуйста, убери, я прекрасно справлюсь сам.
– В одиночку ничего не добьешься. Те, кто считает иначе, излишне самоуверенны.
– А твой муж? Он в своем лифте один-одинешенек.
– Дипак работает вместе с коллегой, каждый вечер заступающим в ночную смену. Я мирилась со всеми его причудами, даже с самыми бессмысленными, предоставила ему полную свободу. У меня было к нему единственное требование: чтобы спал у меня под боком.
– Вы вправду уехали из Индии ради того, чтобы жить вместе?
– Не знаю, как там с этим сейчас, но в наше время браки устраивали родители, а молодые даже пикнуть не могли. Но у меня не такой характер, чтобы повиноваться. Дипак не принадлежал к нашей касте, но мы полюбили друг друга и решили: будь что будет, но мы не позволим старым хрычам решать за нас. Мы, конечно, не в полной мере понимали, что значит «будь что будет». Нам пришлось бежать из Мумбаи, иначе твой дед или кто-нибудь из твоих дядьев прикончил бы Дипака.
– Папа ни за что такого не допустил бы!
– Он встал на сторону мужчин, для меня это стало страшным предательством. Сначала твой отец был единственным моим сообщником из троих моих братьев. Он мог бы выступить в мою защиту, бросить вызов архаичным правилам нашего семейства, где царило лицемерие, но он этого не сделал. Хотя напрасно я тебе такое про него рассказываю, это нехорошо…
Была уже глубокая ночь. Санджай и Лали наконец расстались, но ни ему, ни ей так и не удалось уснуть.
В доме № 12 по Пятой авеню все давно спали, кроме миссис Коллинз, у которой прозвонил будильник. Милая немолодая дама, занимавшая квартиру на шестом этаже, надела халат и вышла в гостиную. Там она накрыла черным шелковым платком клетку с попугаем, потом отправилась в кухню, чтобы отпереть служебную дверь. Дальше ее путь лежал в ванную, где она нарумянила перед зеркалом щеки, побрызгалась духами. Снова растянувшись на кровати и укрывшись, она стала листать журнал, чтобы скрасить ожидание.
День, когда я вышла из больницы
Сначала я пользовалась деревянной доской. Клала ее как мостик между кроватью и сиденьем кресла и переползала по ней с кровати в кресло. Этому фокусу меня научила Мэгги. Я была не первой ее пациенткой, к тому же она умела так замечательно объяснять разные невеселые вещи, что я даже не успевала испугаться. Она заверила меня, что в конце концов я смогу обходиться без доски – при условии, что натренирую мышцы рук. Столько лет заниматься бегом, накачать железобетонные икры и лодыжки – чтобы, оставшись без них, опять начать с нуля, с плеч и затылка…
Однажды утром доктор Малдер сказал мне, что больше у него нет причин держать меня в больнице. Он сообщил об этом с грустным видом, и я решила, что он предпочел бы, чтобы я полежала еще. Я успела слегка в него влюбиться, к тому же милосердная Мэгги выдала мне последнюю таблетку окси[1], вот я и предложила ему выписаться отсюда вместе со мной. Он посмеялся, похлопал меня по плечу и признался, что гордится мной. А потом велел собираться, потому что внизу меня уже ждут. Кто меня ждет? Увидите, ответил он с загадочной улыбкой – из-за этой его улыбки я была готова хоть сейчас выскочить за него замуж.
Я ничего не поняла, в тот момент у меня в голове была единственная мысль: наглядеться на него, пропитаться его запахом, пока еще оставалась возможность. Меня ждало теперь совсем другое будущее: без доктора Малдера – и все же с ним.
Сидя в кресле, которое вез мой отец, я поехала по коридору. Сиделки, медсестры, технический персонал, дежурные врачи – все показывали большой палец, провожали меня аплодисментами, поздравляли. Вот чудаки! Это я должна была выражать им свое восхищение и обнимать их. Мне хотелось сказать, что здесь, познакомившись с ними, я узнала, что такое человечность: раньше я имела о ней лишь смутное представление, а теперь она дала мне силы превозмочь боль. Но на этом сюрпризы не закончились: очутившись в больничном холле, я остолбенела.
Журналисты, операторы, камеры со вспышками, полицейские, защищавшие меня, и добрая сотня совершенно незнакомых людей, съехавшихся со всего города, чтобы меня поприветствовать, – вот кто меня поджидал! Я разревелась, как кающаяся Мария Магдалина, потрясенная всем этим вниманием. В машине я еще немного поплакала, поняв, что меня поздравляли не с тем, что я почти достигла финишной черты, а с тем, что вообще выжила.
