Леса чистые, освещаемые солнцем. Много брусники, смородины, голубики. Много ключей, родников, речек и рек; в пойме Муякана многочисленные озера, полные рыбы и уток. Долину Муякана, справа, резко ограничивает горная цепь, состоявшая из крутых заснеженных голых и скалистых вершин.

Вниз от домика и источников, в большую долину, склон пологий - предгольцовая зона простирается на десятки километров.

Раньше, до начала строительства БАМа это было золотое место для охоты и рыбалки. Наверное, подобного уже не найти на протяжении всей Сибири. Достоинства этих мест были в том, что при малой заселенности и при незатронутой человеком тайги, климат здешний был относительно мягкий и давал возможность человеку максимально использовать лесные и водные ресурсы, не испытывая пресса свирепой северной стужи.

С приходом большого количества людей, механизмов, прокладкой дорог и связанных с этим изменений, от былого величия и тишины и помина не осталось.

Нетронутость и дикость отступили от трасы на несколько километров вглубь гор!

Так, в погоне за развитием "отсталых районов" все быстрее уходит в прошлое образ безбрежной, неоглядной тайги, нерушимого единения человека с природой: на их место заступает суета трудовых будней, проблема заработков и выработки.

И хотя это нелепо и мелко, если сравнивать с вековой тишиной, которая была нарушена совсем недавно, но таков прогресс, и остается лишь вздыхать огорченно.

Пройдет еще лет десять, и по долине Муякана, Муи, Витима побегут поезда, выстроят невесть какие красивые города, энтузиасты начнут безуспешную и смешную борьбу за сохранение природы, штаты охранительных организаций увеличатся, браконьеров и порубщиков леса будут карать, штрафовать, отлучать от леса и рек, на горных источниках выстроят теплицы, которые снабдят жителей городов овощами; лес будут вырубать и продавать за границу, а на вырученные деньги будут создавать новейшее оружие для целей обороны страны.

У многих в городке появятся личные машины, и с наступлением осени моторизованные сборщики грибов и ягод устремятся в окрестности, выжигая, выдирая с корнем усовершенствованными комбайнами ягодники и грибные места, отодвигая их границу все дальше от поселений. Все эти и подобные преобразования называются прогрессом...

Мой напарник по сейсмостанции, бывалый оператор, ветеран сейсмоотряда, Толя Полушкин. Ему тридцать один год, но его жизнерадостность и любовь к общественной жизни не уменьшается, но наоборот: он так и сыплет остротами, поговорками и анекдотами, которых помнит сотни.

Вот и сегодня он ночь провел вне дома, утром на полчаса появился, поел,- "поклевал" как он говорит, побрился и снова исчез куда-то с другом и к друзьям, которых тоже не перечесть. И со всеми он в прекрасных отношениях. Если бы он захотел сильно, то через друзей он, наверное, мог бы купить или с их помощью собрать личный трактор, может даже грузовик.

По прибытии на станцию, я настроился на рабочий лад, вновь много читаю, пишу, делаю неотложные дела по хозяйству, стараюсь отодвинуть душевные заботы, которые сильно мешают жить, вызывают в груди ноющее, сосущее чувство безысходности. И мне это пока удается.

Уясняю для себя истину, что для работы на станциях надо поставить вначале работу, а потом все остальное.

У Полушкина легкий характер, он обжился здесь и к работе относился, как любитель: сделано - хорошо, не сделано - само пойдет. Поэтому в хозяйстве и аппаратуре нет порядка, сейсмограммы плохие, дома грязно, печка разломана, в щели лезет дым, делается все впопыхах и на скорую руку, лишь бы отбиться.

А результат не замедлил сказаться: начальство недовольно, Толя обижен на начальника отряда и считает, что тот к нему придирается.

А для устранения всех неполадок понадобилась бы от силы неделя, ну две самое большое, и все выправится, знай только поддерживай этот порядок. Прописная истина, - как человека учат работать, так он и работает. Какие отношения в коллективе, таковы и члены его.

На этой станции по небрежности молодых операторов сгорел дом, "украли пилу", которая, правда, нашлась потом, но факт имел место - все это следствие подобного отношения к работе; отсутствие самодисциплины и критичности в подходе к оценке событий и человеческих поступков.

Веселье здесь смахивает на безалаберность. Из всех топоров на сейсмостанции ни один не был насажен по-настоящему; во дворе - мусор, бочки, пустые и полные канистры с бензином и соляркой валялись в беспорядке. На Кавокте, откуда я недавно вылетел, конечно же, порядок, и потому хорошая работа...

Сегодня второе мая.

Начинаю привыкать к станции "Тоннельный". Ознакомился с окрестностями, через день хожу купаться на горячий источник; после купания приходит бодрость, аппетит отменный, тело хорошо чувствую: чистое и легкое.

Неподалеку от нас, на южном склоне распадка, разбили палатки бригада лесорубов из "Строительно-монтажного поезда". Они неподалеку рубят просеку под ЛЭП. Живет их здесь человек десять-пятнадцать. Палатки на удивление вместительные, удобные и теплые. В этих палатках лесорубы прожили всю суровую сибирскую зиму. У большинства из них семьи в поселке, куда они уезжают на субботу, воскресенье. Есть и холостые ребята, из них я знаком с двумя, о которых и хочу рассказать.

...Первый - это Витя, мужчина в возрасте, черноволосый, среднего роста, спокойный и вежливый, жил да был всю свою жизнь в областном центре средних размеров - Пензе, работал сварщиком на ТЭЦ...

И все бы ничего, но вот "халтура заколебала", - со вздохом рассказывает он: - Сварил железную печку в летнюю кухню бабусе, смотришь - к вечеру она несет литр водки. Деться некуда - надо пить; и так неделями через день, да каждый день. Одно спасение в субботу, воскресенье жена даже в сторону бутылок глянуть не дает, но стал замечать, что за выходные не успевал отойти от недельных "магарычей".

- И тут свояк, - рассказывает Витя дальше, - уехал на БАМ и меня зовет, а уже поджимало, без выпивки не могу. Обсудили на трезвую голову с женой мое положение и решил я поехать на годик, подработать, да в лесу подальше от этой водки пожить...

Второй парень - Володя, молодой, лет двадцати восьми, щуплый и первым пришел к нам в гости в вечер, перед первым мая. Я и до этого видел людей, страдающих с похмелья, но это был случай один из немногих.

Голос его временами слабел и прерывался, а порой, казалось отказывался повиноваться; его бросало то в жар, то в холод, руки дрожали, и он постоянно судорожно хотел двигаться или делать что-нибудь; дышал тяжело, и впечатление производил самое печальное.

В поведении с людьми незнакомыми был вежлив, если в таком положении можно говорить вообще о какой-то вежливости.

Назавтра с утра, я пошел к нему в гости. Володя уже развел тесто, напек оладьев, растопил в тазике сливочного масла, и я с удовольствием, не ожидая повторного приглашения, ел оладьи с маслом и слушал рассказ хозяина об охоте на глухарином току...

Через открытую дверь палатки видна была часть склона освещенного утренним весенним солнцем. Я в пол уха слушал, вспоминая дом и мать, которая по воскресеньям пекла блины. Просыпаясь, я слышал потрескивание теста на сковородке, а обоняние дразнили вкусные масляные запахи...

Наевшись и поблагодарив Володю, искренне похвалил оладьи и ушел к себе. Толя Полушкин ходил к Володе вечером и рассказал потом, что у Володи в Магистральном осталось двое ребятишек и жена, а сам он, прихватив ружье ушел пешком по трассе на восток. Дело было осенью, и он оставляя ружье в лесу, заходил в большие поселки, брал водку, продукты и шел дальше...

...В Бамовском посёлке Магистральном, он прожил три года, работал год печником, потому что строителей в начале стройки был перебор, - сам он каменщик. Потом, некоторое время работал мастером на строительстве, - башковитый, проворный и энергичный молодой человек.

...Случалось, ездил в командировки...