Мы, обмениваясь восхищёнными взглядами, долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в перерывах, копал передними ногами землю, встряхивая головой с развесистыми рогами.
Маряна, как мы увидели, была покрыта сетью изюбриных троп, идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что тропы эти пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей, живущих и живших некогда здесь, в округе...
Наконец бык словно встрепенувшись, тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем склона горы, в сторону восходящего солнца.
Мы, не нарушая тишины начинающегося утра обмениваясь восторженными впечатлениями вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из за синих, покрытых тенями гор, сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого блестящего, яркого солнца.
После обеда, захватив с собой рюкзаки, стали медленно подниматься на гору. Подъем, был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали, лёжа на краю склона, любуясь открывающейся панорамой...
Справа, долина Амнунды петляя среди тёмных елово-сосновых лесов, уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте. Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта. Слева сквозь чистый прозрачный воздух, вдалеке, видна была синяя полоска Муякана, а за нею поднимались круто вверх отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы, натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил, прихрамывая, на обе ноги.
Я, жалея его, никуда после обеда не пошел, и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек. Заготовив на ночь побольше дров, поужинали и вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
Так и случилось!
Перед заходом солнца, на маряну, откуда-то слева вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали высыхающую травку на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шепотом, стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных. Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове росли мощные много отростковые рога, с светлыми, словно отполированными остриями, торчащими вперёд, как вилы...
Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше, и аккуратными головками с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими и уже поменяли шерсть, приготовляясь к зиме.
Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцево поблескивала и лоснилась, на тугих мускулистых плечах и стегнах. Ножки были пропорционально туловищу длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения, несла их тела и в гору и под гору...
Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и уставились в нашу сторону, поводя ушами. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
Бык к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе, чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп, "поплыл", мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей, как у кровного скакуна...
Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо!
Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись?! Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
Но тут есть и другие причины...
Дело, скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому что когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз координированности чувств, человеку и не хватает...
Мы с Юрой вернулись на оборудованный бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания, о медведях, прячущихся в еловой чаще...
После еды, Юра быстро и крепко заснул намучившись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину... Часов около двенадцати ночи, где-то недалеко, протяжно и басовито заревел изюбрь...
"Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще, что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
Сквозь прогалы в еловой хвое, наверху едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью, чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
"Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру.
- Всё-таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое, пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку толстого пня и стал ждать...
Через десять минут уже заметно посветлело на востоке, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом.
Там, где бежал по долине Муякан было ещё полу темно.
Неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык, высоко и пронзительно затянул боевую песню.
Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
То ли от утреннего холода, то ли от азарта, меня начала колотить мелкая дрожь...
Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом, затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
Но бык, справа, в той стороне, где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно!
Я, мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе...
На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал: "Юра, наверное, уже выцеливает быка".
Но время шло, а выстрела всё не было.
Я, согнувшись, спрятавшись в основание пенька, "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и вдруг, выскочив из за бугра, появился быстрый бык.
Он остановился и я прячась как мог, разглядывал его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую вожжой из разинутого рта с красным языком, болтающимся внутри.
Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое разъяренное чудовище, и я разгорячённый воображением, чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
