И тем более печально, что романтизм этот, противопоставляется реализму истинно русских писателей, начиная с Гоголя и кончая Платоновым, отличительной чертой которых был гуманизм защищающийся от свинцовых мерзостей жизни.

Каждый из великих русских писателей не закрывал глаза на несчастья маленького, придавленного обстоятельствами жизни человека, на огромное пространство, разделяющее мечтания маленького человека от окружающей его действительности.

Какие могут быть охоты или рыбалки, когда на земле есть хотя бы один несчастный человек? Приблизительно так ставили вопрос Толстой, Достоевский, Платонов и много других русских писателей, как в жизни, так и в речах героев своих произведений.

Нет ничего нелепее, чем предположение, что герои Достоевского могли бы самозабвенно ловить рыбу, пить джин с тоником и вкушать чудеса гастрономии на фоне людских страданий, их окружающих, просто жить изысканной гастрономией, на фоне людских страданий, их окружающих.

Жизнь Достоевского или Платонова, или Булгакова, или Льва Толстого, несмотря на спокойное детство, сделало их "асоциальными", то есть способными видеть, в первую очередь, страдания людей их окружавших и страдать их болями и мучиться их несбывшимися надеждами и желаниями...

...Дела на станции идут помаленьку, новости есть. Вот хотя бы то, что я уже вторую неделю один работаю за двоих: Володю Кондакова, начальник отряда забрал на Западный портал сложить печь.

Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему, здесь жить нравится и даже новый дружок - вечно хромающий Пестря - тоже нравится.

Рика быстро обжилась на сейсмостанции, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у "артельного стола", во время еды болтается под ногами ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.

Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать, для этой нахалки происшедшее не урок. Стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях.

Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать.

Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик тугим бубликом плотно лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей.

Бедный Пестель (так зовет пестрю Толя Полушкин) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг.

Вожу этих "четвероногих друзей" на прогулку и честно признаюсь с удовольствием смотрю как шустро - "топ-топ-топ" скачет по лужам, разбрызгивая воду, Рика.

Она, суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундуков.

Кошка Муся - детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята неловко переваливаясь, то и дело теряя равновесие играли в хищников.

Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, "схваченный" Рикой за горло, неловко валится на землю, изображая жертву, и с земли имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, а лапами вяло отталкивая нападающего "зверя" - роль эту, талантливо исполняет малышка Рика.

...На дворе после двух недель холода и дождей проглянуло солнце и ощущение праздника теплится где-то внутри, под слоем раздумий и воспоминаний воскрешающих в памяти летнее теплое утро, залитый утренним, солнечным светом дворик-лужайку и пару толстопузых ребятишек: Катюшка в одних туфлях на босу ногу и Костя вообще голышом, только на голове панама от солнца.

Ласково-серьезная фраза Катюши, говорящей: "Папа, пойдем попыгаем", и в доказательство непреклонности просьбы она несколько раз кивает головой. Костя тоже хочет "попыгать", хотя внятно растолковать своё желание еще не может, - ему всего год с мелочью.

И вот мы втроем идем "пыгать" на панцирных сетках, в огород. Катюша прыгает самостоятельно и умело, ей уже два года, а Костя во всем старается не отставать от сестры и тоже, правда не без моей помощи, прыгает, а точнее пытается подпрыгнуть, но не удержавшись, падает то и дело и улыбаясь, вновь повторяет попытку.

Вспоминаю, как с Катюшей катались на речном трамвае и как она, увлеченная мелодией, звучащей где-то у нее в голове, ритмично раскачивается, не стесняясь потеснить чуть-чуть соседей. А то вдруг, заинтересовавшись, берется рассматривать сережку в ухе рядом сидящей незнакомой женщине, безуспешно пытаясь выдернуть маленькими ручонками сережку из уха.

...Потом вижу, как она в мятом халатике в панаме и босиком, с опаской ступает по нагретому солнцем асфальту бульвара и вдруг останавливается, заметив малыша в коляске и как вкопанная стоит в задумчивости, запустив пальчик в нос и решает помочь катить коляску или обойдутся без ее вмешательства.

Часто вижу Костю в тот момент, когда он улыбаясь широкой и доброй улыбкой, вдруг размахивается и норовя попасть в лицо, бьет рученьками меня и смеется весело, видя, как я с трудом уворачиваюсь от его шлепков...

...Как я уже говорил, работаю один на станции, но именно так, наверное и хотел работать, когда устраивался в сейсмоотряд. Для меня наличие напарника не значит облегчение работы, или как говорят "вдвоем не скучно!".

Мне и одному не бывает скучно никогда.

И удивительное дело для большинства людей - на вопрос "Не скучно?" - отвечаю: "Не научены скучать". Действительно, столько дел можно или нужно сделать в жизни, что времени, конечно, не хватает. Какая ещё может быть скука?

Бывает и у меня "не настроение", но это не от скуки скорее всего, а наоборот, от невозможности подчас остаться один на один с собой и без суеты, сквозь полудрему подумать, что осталось позади, и как жить дальше, и долго ли еще буду обременять землю своим присутствием.

Органически я не несу в своем характере желания каждый день что-то делать и чем-то серьезным заниматься, но вот заставляю же я сам себя делать упражнения на силу, читать латынь и философию. А в чем или точнее где сокрыта побудительная причина, сказать не могу, хотя догадываюсь.

Обдумывая, я сформулировал жизненное кредо таких, как я: "Каждый из нас заполняет паузу между рождением и смертью на свой манер - один работой, другие семьей, третьи спортом или охотой, или рыбной ловлей, четвертый делает карьеру, завоевывая место потеплее под солнцем жизни и так далее.".

Но редко, кто отдает себе трезвый ответ в том, что самый умный обязательно бы не стал ничего делать, а просто созерцал бы жизнь, ее величие и единение с вечностью. Но беда в том, что человек действительно так воспитан, и подлинная, полная свобода не по плечу самому, самому сильному из нас.

И вот, человек хватается за любое дело, лишь бы отделаться, прикрыться чем-нибудь от возможности быть свободным. Вот и я стараюсь забить суетой свою жизнь до предела и тоже, этим самым, отказываю себе в праве называться человеком свободным...

Но сейчас на сейсмостанции я окружен людьми: в лагере кроме меня еще пятеро. Два студента - один гидрогеолог, другой - гидролог и три химички, точнее две, а одна по штату повар, и мы, то есть трое мужиков, не ломаем головы кому варить и мыть посуду, а по удару гонга, лопатой по железке, приходим, садимся за стол и едим, разговаривая о том, о сем.