– Хорошо, пошли. Тогда вы, товарищ лейтенант, останетесь здесь. Переводите НП на новое место.

Часа через два к Воронцову на передний край прибежал связной. Товарищ шестой срочно требует к телефону. Шестой – это командир дивизии.

Вечерело, сгущались сумерки. Андрей, пригнувшись, вышел из зоны обстрела. Розовощекий лейтенант успел перевести НП в блиндаж позади двухметровой железобетонной стены, тянувшейся вдоль фронта. Здесь были артиллерийские позиции финнов. Стояли изуродованные, опрокинутые пушки. Иные были исправны – финны не успели их увезти.

Андрей спустился в блиндаж. Сквозь писк зуммеров, отдаленный шум, треск и приглушенные голоса до него донесся голос комдива. Воронцова он вызывал уже второй раз.

– Командуешь, говоришь? – спросил комдив. – Как обстановка? Удержишься?

– Так точно, товарищ шестой, приказал окопаться. Одну контратаку отбили, танкисты помогают.

– Ладно. А с дотами что собираешься делать?

– Доты? Для укрытия и обогрева людей используем. Сделано на совесть.

– Так вот, слушай. Все финские укрепления взорвать немедленно. – Комдив говорил, чеканя слова, Андрей знал эту привычку Степана Петровича. – Взорвать все. Под твою ответственность. Люди к тебе посланы, прибудут через полчаса. Об исполнении доложить немедленно.

– Товарищ шестой, а может быть, один оставим? Для раненых. Мороз жуткий...

Просьба вывела из себя Степана Петровича. Все комбаты на один лад! Будто он сам не знает, как тяжело на морозе! Раненые... А случись что, попробуй тогда вышиби второй раз противника! Как не понимает этого Воронцов! Еще политработник... Он повысил голос:

– Не возражайте! На войне жалость обходится дорого. Рисковать мы не можем. Вы меня поняли? Взрывайте немедленно!

Андрей ответил обычным «есть» и отправился выполнять приказание. Конечно, он понимал комдива, но попробовал бы Степан Петрович сам очутиться в солдатской шкуре. Сам же говорил, что солдатам трудно. Понимает... Теперь и ему, Воронцову, трудно, а Розанов, наверно, ушел с НП. Сидит где-нибудь в тепле, пьет чай, греется и чувствует себя героем. Сам собой восхищается...

Снова вспыхнуло чувство неприязни к холеному, самовлюбленному человеку. Греется. Хвастает и готовит реляцию для награждения... А тут вот иди подымать в воздух последнее пристанище, где можно укрыться от холода. Пожалуй, и малый блиндаж придется рвать. Может, договориться с саперами?

К доту с бронированными дверями, где Андрей принял командование батальоном, он шел точно в глубокий тыл, хотя находился он совсем недалеко от противотанкового рва, где только что контратаковали финны, совсем недалеко от солдат, лежавших на закаменевшей от мороза земле. Это чувство было знакомо Андрею. Он не верил в абсолютное бесстрашие людей, особенно в начале войны. Надо уметь только взять себя в руки. Иной раз еще за километр до переднего края начинает сосать под ложечкой, а обратно отойдешь на сотню шагов и чувствуешь себя будто в тылу, под Райволово, в расположении штаба округа. Видно, имеет значение, откуда идешь к одному и тому же месту. Андрею казалось, что он семимильными шагами удаляется от переднего края, хотя и здесь посвистывали пули, хотя и приходилось падать на снег, заслышав шелест летящего снаряда, – будто наверху вспарывали холстину туманного неба.

В доте Андрей застал прибывших саперов. Они ждали отставших солдат, которые помогали им тащить ящики с толом. Старший лейтенант, Андрей знал его по батальону, с фонариком-жужжалкой осматривал подземную крепость. Костяшками пальцев он зачем-то выстукивал шершавые бетонные стены, видимо прикидывая в уме, сколько нужно взрывчатки на такое дело.

– Не меньше тонны понадобится.

– Измерьте толщину стен, – приказал Андрей.

Старший лейтенант полез в амбразуру, как в печку. Торчали только одни ноги.

– Метра полтора будет, не меньше.

Тол клали штабелем вдоль лобовой стены. Работали молча, только динамки ручных фонариков жужжали, как мухи, бьющиеся о стекло. Когда закончили, солдат отвели в сторону. Поставили оцепление. В доте остались двое – Андрей и командир роты.

Старший лейтенант прикрепил детонатор, отмерил шнур.

– Полметра хватит?

– Хватит. Дайте я запалю.

Андрей сложил несколько спичек, чиркнул о коробок и приложил к концу шнура. Огненная тусклая горошина, потрескивая, поползла к ящикам – через пятьдесят секунд произойдет взрыв.

Саперы стремглав выскочили из дота. Андрей пытался притворить дверь, она была тяжела и не подалась.

– Хрен с ней, товарищ комиссар! Бежим! – крикнул командир саперной роты и потянул за рукав Андрея.

Бежали, не разбирая дороги, спотыкались о камни, проваливались в воронки. Из темноты кто-то крикнул им:

– Сюда! Давайте сюда!..

Оба ничком упали в глубокую воронку, и в тот же миг взрыв потряс воздух. Андрей грудью почувствовал, как всколыхнулась земля.

Оранжевое пламя взметнулось к небу, оно поднялось выше изуродованных, обезображенных боем деревьев, багровой молнией озарило гряду надолб, равнину болота, каску бойца, лежавшего рядом.

Будто тяжелый град посыпался на снежное поле, на бурелом леса. Мелкие камни звякнули в каски. Все стихло. Казалось, даже стрельба прекратилась на некоторое время. В темноте Андрей услышал голос:

– Накрылась, мать ее так!.. Пропали американские денежки...

Выждав время, снова подошли к высоте, где стоял дот-»миллионер». «Миллионерами» финны называли опорные крепости стоимостью больше миллиона долларов.

Посреди высоты, как кратер, зияла широченная яма, заваленная обломками бетона, торчали изогнутые железные прутья арматуры, похожие на спутанные корни вывернутого неподалеку дерева, – все, что осталось от крепости. Только лобовая стена, сложенная из шести броневых плит, каждая толщиной в кулак, осталась почти невредимой. Титанической силы взрыв только сбросил бетонную облицовку, обнажил стальные плиты, по которым змейками расходились трещины. Верхняя часть плит была вырвана, и свежий излом металлическим инеем блестел в отсветах фонарей-жужжалок.

– Надо бы добавить толу, – сказал командир роты, деловито осматривая результаты своей работы. – Ну, и то ничего...