Наступила длительная пауза. Боннэ внимательно слушал, открывал рот, собираясь что-то сказать, и снова слушал. Наконец он сказал:
– Я сейчас же приму необходимые меры... Немедленно... Благодарю вас!
Министр положил на рычаг трубку и устало опустил голову. Жюль никогда не видел его таким растерянным. Боннэ нажал кнопку настольного звонка, и тотчас же в дверях появился секретарь.
– Немедленно соединитесь с Берлином, найдите посла. Поняли? Немедленно! А пока соедините меня с премьером.
Секретарь неслышно притворил дверь. Боннэ машинально переложил пачку донесений, поправил чернильницу.
– Вы поняли, что сообщил Галифакс? – обратился он к Жюлю. – Это ужасно! Чемберлен вынужден немедленно передать ультиматум Германии, иначе он не будет премьером. В парламент он может явиться только с информацией, что ультиматум предъявлен. Заседание у них начнется в десять. – Боннэ посмотрел на часы. – Бог мой, что же делать?! Меньше чем через час. Мы обязаны сделать то же самое...
Секретарь предупредил – премьер у телефона.
– Господин премьер?.. Новости из Лондона... Только сейчас... Лорд Галифакс передал, что они должны срочно вручить ультиматум, иначе правительство будет свергнуто. В парламенте сильная оппозиция... Вы в таком же положении?.. Возможно... Да, но Кулондр получил иные инструкции – оттягивать последнее слово... Совершенно верно, наш кабинет тоже может пасть... И я так думаю... Сейчас буду говорить с Берлином.
Боннэ зашагал по кабинету. Он поминутно вызывал секретаря, спрашивал, когда же дадут Берлин, и снова, едва секретарь исчезал за дверью, нажимал звонок.
Наконец Берлин на проводе. К телефону подошла секретарша.
– Где посол?
Жюль не слышал, что ответили из Берлина. Очевидно, секретарша стала что-то долго объяснять. Лицо Боннэ густо налилось кровью.
– Говорите короче!.. Задержите его сейчас же!.. Крикните в окно... Делайте что хотите... Слышите, черт бы вас побрал!.. Верните Кулондра... Сами бегите... Да, да, да!..
Боннэ застучал ладонью о стол.
Наступило молчание, которое длилось невероятно долго. Боннэ кусал губы и смотрел на часы. Подул в трубку. Никакого ответа. Но вот раздался голос Кулондра.
– Что?.. Вернули с дороги?.. Уже сидели в машине? Очень хорошо! Есть изменения... Слушайте. Тот документ, который вы передадите... Ну да!.. В конце концов, теперь не до шифра... Из нашего разговора нечего делать секрета. Ультиматум вручите немедленно и передайте, что срок его истекает сегодня, в пять часов вечера... Да нет, не в понедельник, а сегодня... Повторяю: сегодня в пять часов вечера, если Гитлер не отведет войска из Польши, мы будем находиться в состоянии войны с Германией... Совершенно верно... Муссолини я обещал ждать до пяти часов... Да нет же, сегодня... Мы выполняем обещание... Езжайте!
Боннэ облегченно вздохнул, платком вытер пот. Только сейчас он подумал, что, кажется, раньше времени передал деньги сидевшему перед ним журналисту. Бенуа тоже подумал о деньгах, но они были у него в кармане. Он выжидал, что предпримет министр.
– Мм-да!.. Как видите, Бенуа, ситуация меняется. – Боннэ помолчал. Он обдумывал, не попросить ли деньги обратно... – Впрочем, – сказал он, – наш разговор остается в силе. Не надо бряцать оружием. Мы объявляем войну символически. Пишите так, как условились: если война, то без жертв...
В пять часов вечера в воскресенье третьего сентября 1939 года Франция объявила войну Германии. Англия вступила в войну несколько раньше – в одиннадцать часов утра.
Штурмфюрер Гнивке, помощник интенданта отдельного батальона, сам того не подозревая, оказался посвященным в такую тайну, которой, быть может, не существовало в течение многих столетий. Оказывается, тайны могут храниться не только в стальных сейфах гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, но и в простых, невзрачных тюках с поношенной солдатской одеждой, которая во всех армиях носит одно и то же название – бывшая в употреблении.
Произошло это, кажется, на второй или на третий день после того, как Вилли гулял на свадьбе у тестя. Ну да, конечно, на третий, потому что накануне он сообщил куда следует про свой разговор с Францем. Об этом он доложил и начальнику. Шеф записал, поблагодарил и назвал Гнивке истинным патриотом. На другой день шеф вызвал его еще раз. Вилли думал, что снова по тому же делу, но оказалось другое. Начальник приказал Гнивке срочно взять закрытую грузовую машину, поехать по такому-то адресу, получить груз и сдать его на Принц-Альбрехтштрассе.
– Имейте в виду, дело ответственное, – сказал он, – поэтому я доверяю его только вам. Я помню вчерашнюю нашу беседу. Нам нужны преданные люди.
– Хайль Гитлер! – ответил Вилли, молодцевато повернулся на каблуках и, как на смотру печатая шаг, вышел из комнаты.
Ответственное поручение возвышало Вилли в собственных глазах. Штурмфюрер, преисполненный достоинства, отправился его выполнять.
На интендантском складе, где он не раз получал обмундирование, Вилли передал наряд, расписался в получении груза, и двое солдат потащили к машине довольно громоздкий тюк. Кладовщик усмехнулся:
– Ты, брат, старьевщиком стал. Куда это?
Вилли взглянул на тюк. С одного края брезент приоткрылся, и оттуда торчал стоптанный каблук сапога, козырек польской конфедератки.
– Не твое дело. Скажи, чтобы плотнее закрыли...
Тюк погрузили, штурмфюрер сел в кабину к шоферу и захлопнул дверцу. Насмешка кладовщика обидела Вилли. Складская крыса, лезет еще подковыривать! А он не нашел что ответить. Надо бы... Что теперь говорить «надо бы»! Поздно... Вот тебе и ответственное дело! Начальник, будто в насмешку, послал его за барахлом. Мог бы съездить кто-то другой, не обязательно посылать штурмфюрера. Не велико доверие – ездить за тряпками...
Машина мчалась по улицам города. Близился вечер. На тротуарах среди пешеходов было много военных, гораздо больше обычного. От серо-зеленых кителей рябило в глазах. У Потсдаммер-плаца, ближе к вокзалу, Вилли заметил стайку медсестер тоже в новой, еще не обмявшейся форме, с походными сумками на плечах. Потом пришлось стоять – пропускали войсковую колонну. «Значит, война все-таки будет, – подумал Вилли. – Писали, что поляки объявили мобилизацию». Он высказал это вслух. Шофер ответил:
