Докладывая кабинету, Боннэ внимательно следил за впечатлением, которое производят на министров не только его слова, но и документ, ходивший по рукам. Он его специально извлек из сейфа. Это было письмо французского посла в Германии, месье Кулондра. Его не так давно перевели из Москвы в Берлин. Боннэ пришел к выводу, что наступил самый удобный момент ознакомить с письмом членов французского кабинета.
Роберт Кулондр строго конфиденциально сообщал из Берлина о своих наблюдениях:
«Стремление третьего рейха к экспансии на востоке, – писал он, – кажется мне таким же неоспоримым, как его намерение оставить, по крайней мере на данное время, мысли о завоеваниях на западе; одно исключает другое... Мне совершенно ясно, что Германия не имеет никаких притязаний по отношению к Франции... Все мои собеседники, за исключением Гитлера, в той или иной форме излагали мне необходимость экспансии Германии в Восточную Европу. Мне кажется, здесь можно различить постепенно вырисовывающиеся очертания колоссального предприятия, задуманного немцами. Стать хозяевами Центральной Европы, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под гегемонией Германии – такова, по-видимому, концепция, которой придерживаются руководители Германии и, без сомнения, сам Гитлер.
Пути и средства как будто еще не выбраны окончательно, но цель намечена твердо – создать Великую Украину, которая стала бы житницей Германии. Для этого необходимо будет подчинить себе Румынию, захватить Польшу, оторвать часть СССР, немцы в своем динамическом стремлении не останавливаются ни перед одной из этих трудностей, и в военных кругах даже поговаривают о марше на Кавказ и Баку.
Так по странной игре судьбы Чехословакия, которая должна была служить бастионом, сдерживающим натиск Германии, рассматривается сегодня третьим рейхом как таран, предназначенный проломить ворота востока».
Информация Кулондра вселяла надежды. Министры заметно оживились. Значит, Боннэ вовремя извлек из сейфа эту записку. Может, бог даст, все обойдется. Только Гитлеру надо бы быть чуточку посговорчивее. Куда он ломится так открыто? Франции, значит, не грозит опасность. Но что делать сейчас?
Оживление на лицах министров сменилось мучительным раздумьем. Каждый искал повод оттянуть решение вопроса. Конечно, с тех пор как Кулондр написал записку, кое-что изменилось. Взять хотя бы вооруженный конфликт на Халхин-Голе, на востоке России. Японцы сделали первый шаг против русских – и неудачно. А тогда казалось, что это начало больших событий. Ясно, что японцы затеяли все не без ведома Гитлера. Но тогда что же значит его договор с русскими? Он спутал все карты. Теперь это письмо Кулондра... Есть над чем призадуматься.
Наступило тягостное молчание. Бывают вещи, о которых не скажешь даже на заседании совета министров. Рейно вычерчивал на листе какие-то узоры, рисовал человечков, премьер, насупившись, сидел на председательском месте. Потом он взял слово. Премьер не обладал ораторским искусством, знал это и предпочитал не выступать. Он ограничился только вопросом начальнику генерального штаба, приглашенному на заседание. Тут всем показалось, что выход можно найти с помощью Мориса Гамелена. Премьер спросил:
– Готова ли армия подкрепить наш ультиматум Германии? Я прошу высказаться уважаемого начальника генерального штаба.
Генерал Гамелен поднялся со своего места. На детски розовом лице отчетливо проступали тонкие лиловые прожилки.
– Господа министры, – негромко начал он, – с откровенностью солдата я должен сказать вам суровую правду. – Гамелен сделал паузу и воинственно выпятил вперед грудь. – За этот год, с момента, когда Чехословакия была занята немцами, наш военный потенциал значительно снизился. Я не политик и не буду говорить о причинах, побудивших чехов, так сказать, объединиться с Германией. В данном случае меня как солдата интересует вопрос: что приобрели и потеряли вооруженные силы Франции?
Генерал обвел глазами министров. Он повысил голос, но долго говорить громко не мог.
– Вместе с Чехословакией, господа, мы потеряли двадцать одну регулярную дивизию союзной нам чехословацкой армии, и, кроме того, мы потеряли не меньше шестнадцати дивизий второй очереди, которые чехи могли бы мобилизовать дополнительно. Я напомню, что говорил господин Гитлер полгода назад, когда немецкие войска вступили в Прагу. У нас нет оснований сомневаться в его словах. Он сообщил, что в распоряжение немецкого вермахта перешло полторы тысячи чехословацких боевых самолетов, две тысячи орудий, пятьсот танков, почти пятьдесят тысяч пулеметов и больше миллиона винтовок.
Могу дополнить, господа, информацию тем, что чешские заводы Шкода, которые также перешли к немцам, по своей мощности равны производительности всех английских военных заводов. Таким образом, в жертву политическим целям мы принесли значительное понижение собственного военного потенциала и на столько же увеличили потенциал Германии.
«Что он мелет? – беспокойно подумал премьер. Его бычья шея стала пунцовой. – Это же в мой огород камень!» Другие министры, причастные к Мюнхенскому договору, почувствовали себя тоже неловко. Слова Гамелена они посчитали почти неприличными. Премьер поднялся, чтобы направить прения в нужное русло, но удержался и снова сел – Гамелен переходил ближе к делу.
– Господа министры, – продолжал он, – оккупация Чехословакии немцами поставила нас в сложное положение. С одной стороны, мы обязаны, по договору, немедленно прийти на помощь польскому правительству, но, с другой стороны, каждое слово французской нации, которую вы здесь представляете, а тем более ультиматум, мы должны подкреплять реальной силой. На этом держится престиж Франции. И если вы сегодня задаете вопрос, готова ли французская армия подкрепить силой ваше веское слово, я отвечаю – да. Она готова подкрепить ультиматум, но для этого нужно время. Французская армия может вступить в действие не раньше чем в понедельник вечером. Однако военные авторитеты прошлого не рекомендуют начинать сражение с вечера. Поэтому реальнее будет назвать срок готовности армии – утром во вторник. Сегодня у нас, как известно, суббота...
