К берегу подошли ночью. С гор доносились пулеметные выстрелы, ухали мины. Арьергардные войска сдерживали натиск немцев. Такого ералаша Крошоу не видел и в Дюнкерке. Царила неразбериха. Предполагали, что в Сфакионе оставалось около трех тысяч солдат, – оказалось в три раза больше. Охваченные паникой, люди в темноте штурмовали лодки, бросались к кораблям вплавь, но многие так и не достигли цели. Перед рассветом корабли ушли в море. С берега доносились проклятья, истерические, исступленные крики о помощи. Они долго стояли в ушах Роберта.

Утром в открытом море налетели бомбардировщики. «Роджерс» рыскнул в сторону. Бомба разбила корму. Эсминец сохранил плавучесть, но потерял управление. Германские летчики добивали его из пулеметов. На палубе валялись убитые, стонали раненые. В Александрию пришли на буксире, потеряв четвертую часть людей, погруженных в Сфакионе.

Всего из двадцати двух тысяч британских солдат, прижатых к берегу у дикой скалы Сфакиона на острове Крит, эвакуировали немногим больше шестнадцати тысяч. Общие потери убитыми, ранеными, попавшими в плен составили пятнадцать тысяч человек – большая часть войск, оборонявших остров.

Но и германским десантным частям не дешево досталась победа. Первая волна посыпавшихся с неба парашютистов попала под губительный огонь английских пулеметчиков. Сотни планеров, что шли следом, тоже оказались в тяжелом положении – их посадили в расположении английских передовых частей. Просчет штаба 11-го воздушного корпуса стоил немало жертв. Германские потери оказались не ниже британских. В десятидневных боях – на аэродроме в Маламе, в горах и на дорогах, в оливковых рощах – погибло пятнадцать тысяч немецких солдат. Были уничтожены отборные части парашютных войск 11-го воздушного корпуса.

Тридцать тысяч убитых немцев и англичан стали разменной монетой в крупной игре, которая шла в Тауэре – средневековой лондонской крепости, ставшей резиденцией Рудольфа Гесса.

Германского парламентера перевели в Тауэр. В переговорах с ним английская сторона пока не сказала ни да ни нет. Непредвиденная затяжка не нравилась Гессу, но что он мог сделать? А Черчилль вынашивал, готовил исподволь задуманный план. После того как Гесс появился в Англии, премьер окончательно убедился, сколь был он прав, делая ставку на конфликт Германии с Советской Россией.

Пятнадцатого мая, через два дня после очередной беседы мистера Кирпатрика с Гессом, британский премьер написал своему «душеприказчику» Сметсу:

В последней фразе Черчилль подразумевал самого себя. Он-то уж не будет мешать Гитлеру!

На заседании военного кабинета – совещание происходило закрытое – вести переговоры от имени правительства поручили лорду Саймону, в прошлом министру иностранных дел. Лорд поблагодарил кабинет за доверие, но семидесятилетний дипломат дал согласие при одном условии – переговоры должны происходить строго конфиденциально и сохраняться на правах государственной тайны. С ним согласились. Премьер даже предложил выступать Саймону под другим, вымышленным именем, – предположим, под именем Балла. Впрочем, это касалось и Кирпатрика, и самого Гесса – остальных участников переговоров в крепости Тауэр.

После заседания Черчилль взял под руку Джона Саймона и увлек его в свои апартаменты.

– Послушайте, я вам расскажу кое-что из жизни моего предка герцога Мальборо. – Премьер усадил Саймона в вольтеровское кресло и сел напротив. Сидели так близко, что почти касались коленками. – Это было во времена королевы Анны. Правительство беспокоил союз молодого шведского короля с Францией. Следовало отвлечь внимание Карла Двенадцатого в противоположную сторону. Такую деликатную миссию поручили моему предку. И знаете, с чего он начал? Отгадайте!.. Когда герцог Мальборо вошел в кабинет короля, он увидел большую карту России. Герцог воскликнул: «А, Россия! Какое великолепное поле битвы для такого полководца, как ваше величество!» Вы поняли мою мысль, дорогой викинг? Не следует ли вам в переговорах с Гессом высказать ту же самую мысль?

– Согласен, – кивнул лорд Саймон, – но вторжение Карла в Россию закончилось Полтавской битвой. Не надо быть историком, чтобы вспомнить это.

– Ну и что же? – Черчилль готов был ввязаться в спор. – Швеция потеряла свое былое могущество. Россия ослабла, ей недешево стоила победа. Но зато Англия вышла на первое место, стала великой державой... Однако вернемся к более современным проблемам. – Премьер закурил сигару, готовясь изложить Саймону самое сокровенное. Он сказал, понижая голос: – Когда вы будете говорить с Гессом, намекните, что мы не доверяем Гитлеру, боимся его вероломства. Пусть он сначала, – голос Черчилля стал еще тише, – пусть сначала начнет в России, а потом мы заключим мир. Не наоборот, понимаете?..

Премьер поднял указательный палец и улыбнулся. Лицо его приняло коварное выражение, которое делало потомка Мальборо столь похожим на деревянного божка.

Посещение крепости Тауэр пришлось оттянуть по непредвиденным обстоятельствам. Двадцатого мая Гитлер начал наступление на Крит. «Хочет нажать на нас, играет в покер, – безошибочно определил Черчилль. – Кирпатрик прав, это из той же серии, что наступление в Африке или налеты на Лондон».

Но вести с Крита приходили одна безрадостнее другой. Черчилль силился найти какую-то возможность реванша. Нужно равновесие сил хотя бы в переговорах. Где реванш, где?.. Все так беспросветно плохо. Вдруг фортуна словно повернулась к премьеру...

* * *

В те же дни, когда на гористом острове разворачивались трагические события, точнее – в среду двадцать первого мая, дальняя морская разведка донесла о появлении в Каттегоатском проливе сверхмощного германского линейного корабля «Бисмарк». Покинув базу, линкор в сопровождении «Принца Евгения» шел курсом на Бергенфиорд.