– Чего вы от меня хотите?

– Очень немногого. Передайте вот это господину полицей-президенту Носке. Это может заинтересовать его.

Канарис прочитал протянутую ему бумагу. В ней сообщалось о расположении красных в Берлине. В приложенном плане центра города были отмечены гнезда сопротивления восставших спартаковцев. Берлинская полиция не располагала такими данными. Американский штаб, поселившийся в отеле «Адлон», знал через своих агентов гораздо больше, чем полицей-президент.

– Это все?

– Да. Если не считать такой же справки по Гамбургу.

– Благодарю вас. Если сведения достоверны, они помогут нам. Стоило ли ради этого вспоминать Чили? Прошу вас вести себя более осторожно.

Американец ушел. Сведения оказались точными. Солдаты Носке подавили мятеж на Александерплац. Красные пытались укрыться в подвалах, их обнаружили и расстреляли.

Вскоре Канарис был в Гамбурге. Он сопровождал Носке. В Гамбурге тоже подавили восстание красных – ими руководил Эрнст Тельман.

Если будут такие задания, Канарис не станет возражать против совместной работы с американцами. Их взгляды не расходились с настроениями адъютанта Носке. Пусть красные называют шефа кровавой собакой, он считал – в Германии должен быть наведен полный порядок. Любыми мерами.

Ради наведения порядка Канарис сам принял участие в ликвидации двух вожаков коммунистов – Либкнехта и Люксембург. Их убили в середине января девятнадцатого года. Канарису пришлось для виду возглавить следствие. Слишком много шуму вызвала эта история. Вину свалили на морского офицера Фогеля. Красные поприутихли. После этого Канарис посетил в тюрьме Фогеля, передал ему фальшивый паспорт и помог бежать из Германии.

Порядок, как понимал его адъютант берлинского полицей-президента, медленно восстанавливался. Немецких коммунистов заставили утихомириться. Американцы помогли в этом.

Вздыбленная, взбаламученная социальными конфликтами Германия, как послештормовое море, утихала под действием террора и американского золота. Казалось, и в личной жизни честолюбивого флотского офицера наступил просвет, сулящий безмятежное счастье. Невеста Канариса стала наконец его женой. Поселились они в Целендорфе, в аристократическом районе Берлина. Но беспредметная ревность, острая, как боль в печени, продолжала терзать Канариса. В присутствии жены он вдруг начинал ощущать всю свою неполноценность, стал ненавидеть зеркало, отражавшее его рядом с изящной, точеной фигурой красивой женщины. Он приходил в неистовство от одной мысли, что жена может предпочесть кого-то другого. Он мучил ее подозрениями, упреками, ревновал ко всем. После ночных объяснений, припадков неистовой ярости и унизительной мольбы простить, сжалиться утром вставал разбитый, еще более бледный, скрывая от окружающих свои треволнения.

Внешне же они выглядели счастливой парой.

Каждый отъезд превращался в мучительную пытку. А уезжать, расставаться приходилось по-прежнему часто. Все больше в нем развивались мнительность и озлобленная жестокость. Приближение фашизма Канарис встретил с нескрываемой радостью. В Киле он возглавил морскую разведку. Засылал шпионов во все порты мира. Носился с идеей тотального шпионажа, который пронизывал бы все звенья государственного аппарата. Это требовало времени, постоянных разъездов и тем самым вызывало новые приступы ревности. Сетью осведомителей он опутал все доки. Его люди проникали в рабочие клубы, на фабрики, срывали забастовки, вербовали штрейкбрехеров. Неведомыми, темными путями создал «фонд Канариса» для пропаганды фашизма, стал приближенным человеком Адольфа Гитлера.

Поджог рейхстага, фашистский переворот подняли Канариса. Вскоре он стал контр-адмиралом, перескочив сразу несколько воинских званий. Еще было не ясно, как сложатся отношения с Италией Муссолини. Это следовало знать. С поручением Гитлера Канарис отправился в Рим. Его преследовали неудачи, он провалился, попал в итальянскую тюрьму.

Следствие грозило затянуться надолго. Еще не известно, чем оно могло кончиться. А Канарис стремился в Берлин, его испепеляла ревность, такая же жгучая, как десять – пятнадцать лет назад. Стража была неподкупна, тюрьма прочна, и бежать не представлялось возможным. Но Канарис перешагнул через невозможное. Он облекся в личину раскаявшегося католика, пригласил священника из соседнего с тюрьмой монастыря. Узник располагал к себе умиротворенной скорбью. На его глазах появлялись слезы раскаяния. Каждый раз, прощаясь с пастырем, заключенный падал на тюремную койку и, закрыв голову руками, долго и недвижимо лежал, уткнувшись в подушку.

Стража привыкла к посещениям священника, к поведению кающегося шпиона. Но Канарис не тратил времени даром. В долгих душеспасительных беседах он зорко приглядывался к духовному пастырю, изучал его походку, движения, жесты. Оставаясь один, подражал его голосу. В последний раз священник пришел в камеру в сумерках. Он сел спиной к двери на табурете, и узник встал перед ним на колени. Они мирно беседовали, как вдруг заключенный вскинул внезапно руки и с неистовой силой стиснул горло пастыря. Карабинер, заглянув в «волчок», увидел стоявшего на коленях арестанта и священника, склонившего над ним голову. Растроганный карабинер спокойно отошел от двери: дай бог преступнику вернуться на стезю добродетели! Карабинер был добрым католиком.

Через несколько минут на условный стук сторож отомкнул двери камеры, выпустил священника. Пастырь, как обычно, благословил кованую дверь, поклонился и медленно, шаркающей походкой пошел к лестнице. Запирая дверь, карабинер заметил узника, который лежал на койке, уткнувшись лицом в жесткую тюремную подушку.

Задушенного священника нашли только поздно вечером, а Вальтер Канарис через несколько дней был в Германии.

С очередным званием вице-адмирала Канарис получил назначение – начальником главного разведывательного управления вооруженных сил Третьей империи. Теперь он обладал могучей тайной властью. В его руках находились все нити военной разведки, шпионажа в стране и за ее рубежами. Ему доверял Гитлер. Канарис подкупал, вербовал политических деятелей Европы. Польский министр иностранных дел Бек, французский премьер Лаваль, норвежский майор Квислинг, многие другие оказались в секретном списке завербованных людей. На них можно было делать ставку в большой международной игре. Но и сам Вальтер Канарис продолжал числиться в таких же тайных списках иностранных агентов английской Интеллидженс сервис и американской Си-ай-си. Однако времена изменились. Всесильный начальник имперской разведки не считал себя агентом, только единомышленником реакционных политиков западных стран, он разделял их ненависть к Советской России, подогревал Гитлера, подталкивал его на восток. Для того имелись большие возможности. Прежде всего разведсводки. Он сам подправлял их, преуменьшал военную мощь Советской России. В случае чего всегда можно сослаться на неточность полученных сведений.