Умный и чуткий командир дивизии генерал-майор С. Н. Кузнецов решил переломить наше настроение. И вот в тени вековых дубов разместились командиры и политработники. Сергей Николаевич присел на пень, пустил пачку папирос по кругу, хотя сам не курил, и заговорил с нами на редкость просто, душевно.

Всю беседу я, конечно, не смогу воспроизвести дословно, однако основной ее смысл, пожалуй, передам. Сначала он сказал об успехах советских войск на всех фронтах, о том, что сейчас уже четко определилось главное направление…

— Я бы сказал, историческое! — Сергей Николаевич показал на землю, осыпанную солнечными пятачками.

Он напомнил, что именно здесь, в краю лесов, рек и болот, враги нашей Родины не раз пытались найти кратчайший путь к сердцу России, а находили обычно позор. Этим путем удирали войска Наполеона, кайзеровские генералы, польские паны. Тут же сверкают пятками и гитлеровские вояки…

— Откуда пришел, туда и ушел, — таков неизбежный конец для всех «завоевателей» России.

Комдив улыбнулся, взглянул в сторону села Гороховище и снова обратился к нам:

— Счастливцы! Теперь вы понимаете, какая историческая миссия выпала на нашу долю? — Он снял генеральскую фуражку и начал рывками приближать ее к нам. — Вот Первый Белорусский фронт выдвигает вперед двадцать восьмую армию, армия — третий гвардейский стрелковый корпус, корпус — нашу девяносто шестую гвардейскую дивизию, а дивизия — это три полка. Так кто же впереди всех? Вы. Кто непосредственно бьет врага? Вы. И кто приносит славу дивизии, корпусу, армии, фронту? Вы.

И мы в самом деле почувствовали себя ведущими. Каждый командир части теперь гордился тем, что судьба забросила его на историческую военную магистраль, где начинались и кончались многие войны.

Беседу генерал закончил оценкой местности.

— С одной стороны, болото, конечно, укрепляет оборону врага, непроходимая топь лучше всякой проволоки. А с другой — именно эти трясины и лесные трущобы давали возможность местным партизанам проникать в тыл противника. А чем мы хуже партизан? — Кузнецов указал на широченный дуб. — Разве это не броня и не щит от самолета? Разве мы могли вот так собраться в степи?

Комдив прав. Нет худа без добра. В полк я вернулся в боевом настроении. Пригласил к себе заместителя командира полка по политической части подполковника Олейника, парторга полка капитана Башкирова. Я проинформировал их о совещании у комдива и ознакомил с задачами, которые должен был решать полк.

А на другой день мы собрали партийно-комсомольский актив. Мысль генерала о выдвижении армии, корпуса, дивизии я решил развить и сказал, что полк в свою очередь выдвигает вперед батальоны, а батальоны — роты, роты — взводы, взводы — отделения.

— В конечном счете кто впереди всех? Солдат! Кто непосредственно бьет врага? Солдат! И кто же в первую очередь приносит славу полку, дивизии, корпусу, армии, фронту? Все он — солдат!

И вот в части началась подготовка к предстоящим боям в новых условиях.

Начальник связи полка капитан А. И. Андреев, подполковник Олейник и я пошли в батальоны, роты. На партийных и комсомольских собраниях мы призывали бывалых воинов быть впереди, показывать пример молодым бойцам. Ветераны полка клялись не уронить гвардейской чести.

Каждый день в подразделениях проходили тактические занятия.

Из данных разведки мы довольно точно знали расположение огневых средств противника, характер инженерных сооружений. В тылу мы построили рубеж обороны, похожий на вражеский, и усиленно тренировали на нем штурмовые отряды…

Наша дивизия имела задачу — прорвать неприятельскую линию укреплений и овладеть опорным пунктом Гороховище. Пинские болота затрудняли подходы к этому селу, которое прикрывало собой другие мощные узлы сопротивления, такие, как Слуцк, Брест.

Белоруссия являлась последней опорой третьего рейха на советской земле. Не случайно в то время Геббельс кричал по радио о ней, как о железном заслоне, судьбе Германии…

Действительно, обилие рек, болот и лесов давало немецким войскам возможность создать на территории Белоруссии мощные защитные рубежи.

На нашем участке гитлеровцы занимали командные высоты, а мы находились в низине. В землянке, где расположился КП полка, было сыро. Ни деревянный пол, ни бревенчатые стены не спасали от воды. Она порой доходила до колен.

Вот и сейчас открывшаяся дверь плеснула водой. Чавкая сапогами, вошли полковые разведчики капитан Бурехин, лейтенант Балабаев и рядовой Кобзев. Они привели «языка», лысеющего брюнета в роговых очках. Он, понуро опустив перевязанную голову, трясся мелкой дрожью.

Капитан Бурехин, новый начальник разведки полка, доложил мне, при каких обстоятельствах «его хлопцы» захватили Франца, и передал мне документ в синей обложке с черной свастикой:

— До армии состоял в «гитлерюгенд». Родом из Берлина. Сын мелкого торговца. Отвечает охотно, боится расстрела.

Да, это был не тот наглый пленный, с которым мы встречались в начале войны. Франц уже не верил в победу немецкой армии. Он даже рад, что попал в плен, если его, конечно, не отправят на тот свет.

Пришлось заверить, что в Советской Армии не расстреливают пленных. Он наконец перестал дрожать. Его ответы стали более осмысленными.

Аркадий Иванович Бурехин немного владел немецким языком, и мы обошлись без переводчика.

Офицер сообщил, что на усиление их полка прибыл батальон эсэсовцев, и нарисовал схему расположения огневых точек.

Показания Франца, данные воздушной и наземной разведки обороны противника позволили нам составить конфигурацию переднего края в районе Гороховище.

Все складывалось удачно, кроме одного. Во 2-м батальоне запил командир. В бою смелый, энергичный, он в момент переезда с юга в Белоруссию как-то скис и стал охотиться за самогонкой. Замполит Прошкин видел это, но не вмешался.

Комбата отстранили от должности. Прошкин тоже куда-то исчез.

До наступления оставались считанные дни, а подразделение без командира, без замполита. Новый начальник штаба Филипповский не имел еще должного опыта. До армии он работал библиотекарем.

Я, конечно, был зол. Но надо было искать выход из создавшегося положения. Решил прежде всего поближе познакомиться с Филипповским. Его как будто рекомендовал начальник штаба дивизии полковник М. Л. Перельман.

Позвонил ему. Он стал отказываться:

— Ничего подобного! Я сказал Алехину: испытать, проверить. Доверить ему штаб батальона — дело рискованное.

Иду к Алехину. Последние дни перед наступлением штаб полка работает напряженно. Иван Алексеевич, с воспаленными глазами, наносит на карту новые данные, полученные от немецкою офицера. Я завожу разговор о Филипповском.

— Как думаешь, не подведет?

Подполковник смотрит на меня усталыми глазами, но голос его спокойный, уверенный:

— Повторяю, Александр Андреевич, Филипповский с первых дней войны на фронте. Поступил к нам после ранения. Значит, воин бывалый, а главное, во всех отношениях человек трезвого ума.

Я припоминаю, что все мои встречи с Филипповским были накоротке. Первый раз он представился мне на станции Апостолово, где наш полк грузился в эшелоны. Вагоны подали нам с опозданием, и мне, разумеется, было не до знакомства. Второй и третий раз тоже говорили с ним на ходу.

Я пошел в батальон. Там служили мои старые знакомые — братья Кругловы, Иванов, Березников, Лебедь. С ними завел разговор осторожно, издалека:

— Ну, друзья мои, как у вас настроение перед штурмом?

— Мы что, — начал Иванов, — сплели из бересты мокроступы, начистили автоматы, пулеметы и ждем приказа…

— За приказом дело не станет. А как другие бойцы?

Я перевел взгляд на младшего Круглова, знал, что тот невзирая на лица может все выложить начистоту.

— Другие, — усмехнулся Миша, — затылки чешут, спрашивают: «Братцы, кто нас в бой поведет? Комбата нет, замполита нет, один начштаба и тот библиотекарь…»

— Не библиотекарь, Миша, а старший лейтенант. Получить на фронте три звездочки — это тебе не книжечку выдать читателю…