— Тебе что, море вдруг не нравится?! — фыркнула она, щупальцами отлепляя его пальцы. Нойко ухнул в воду, но она подхватила и не дала пойти ко дну.

— Нравится, — выдавил из себя Нойко, отплевывая соленую воду. — Но я не умею плавать!

Луану было этим не унять, она с упрямством ослицы схватила его щупальцами у оснований крыльев и потащила за собой в открытое море.

— Не умеет он! — негодовала она, с трудом держась на плаву — слишком тяжел был цесаревич, слишком неуклюж в воде. Да и за прошедшие часы — слишком невыносим.

— Не отпускай! — закричал Нойко, поняв, что щупальца отцепляются от крыльев. Обратно их было не прилепить никак — Луана контролировала их сама.

— Ишь чего! Так ты не научишься плавать! — фыркнула она и, резко нырнув, отплыла.

Пока Нойко барахтался в воде, пытаясь хоть ногами, хоть крыльями достать до дна, она плавала вокруг него, но так, чтобы он не дотянулся.

— Ты осьминог, Ной! Ты должен уметь плавать! Это твоя стихия!

Где-то на грани осознания Нойко понимал, что она права. Море вызывало у него необъяснимый восторг. Он готов был сидеть возле него сутками напролет и ни о чем не думать. Пытаться ни о чем не думать.

Море было разным. И безмерно спокойным, утешающе тихим — словно ласковый зверь. Лизало руки, щекотало пятки, танцевало на берегу. И тоскливым, особенно по вечерам, растворяя в себе солнце. Оно путалось соленым ветром в волосах, задувало в голову печальные мысли об Аньель и Люцифере. Отрезвляло, бросая в лицо соленые брызги. Оно озверело рычало и сбивало с ног. Колючими брызгами царапало руки, будто огрызалось.

Шумело.

Бурлило.

Трещало и громыхало.

Звало.

Будто родное, самое близкое. Травило раны и зализывало их. Манило к себе и отталкивало ветром в крылья. Но неизменно оно овладевало его душой все сильнее с каждым днем.

А сейчас — и телом. Крылья бессильно бились по волнам, Нойко захлебывался, пытаясь дышать.

Его злила собственная беспомощность. Ах эти кумовы крылья! Не будь их, он был бы свободен!

В первый раз мысль отрубить их показалась заманчивой — ведь Люцифера смогла! И он по привычке принялся обдумывать это, памятуя, что он ее сын. Но реальность напомнила, что пережить такую боль у него нет шансов, в отличие от нее. И четыре крыла — не два, такая потеря крови наверняка станет фатальной.

Вот только это были не щупальца Луаны — плавать с ними было невозможно, они не промокали насквозь, и, полные воздуха, тянулись к поверхности, переворачивая цесаревича в воду лицом.

— Ты безнадежен! — поняв, что еще немного, и Нойко захлебнется, Луана выпрямила его, придержав в воде ровно. Это стоило ей многих усилий, и она не стала об этом молчать. — Надоел! Я вымоталась с тобой, а толку никакого.

— Просто ты не учишь! — огрызнулся Нойко.

— Нет, проблема только в тебе. Меня еще дитем в море со скалы скинули. И я доплыла домой! А ты… — она недовольно поморщилась и потянула брата за крыло к берегу.

— Это ты плохой учитель, — хмыкнул Нойко.

Луана обернулась и погрозила щупальцем.

— Будешь много вякать — и тебя со скалы сброшу!

— Я полечу, — едва не рассмеявшись, ответил Нойко.

Луана глубоко вздохнула. Щупальца налились черно-алым от гнева.

— Я тебе крылышки переломаю и свяжу к Самсавеиловой бабушке! — зашипела она и, поднырнув, поплыла к морю, оставив Нойко. Обернулась только, — Плыви давай, умник!

Но Нойко не плыл, снова захлебываясь в волнах.

Ему было до слез обидно. Когда он учился летать, с ним была только Изабель. Люцифера. И какой бы ужасной она ни была, изо дня в день она летала с ним снова и снова. Прикладывала кучу усилий, показывая ему одно и то же, помогая управлять всеми крыльями, заставляя уметь пользоваться четырьмя, а не верхними двумя. Она была резкой, то терпеливой. Усложняла тренировки, летала наперегонки по самым тяжелым воздушным путям. Даже если сдавался он, решив, что ничего не выйдет — не сдавалась она.

Сейчас он был уверен, что и плавать она бы его научила.

— Бесишь! — раздалось у самого уха. И Нойко понял, что уже не барахтается.

Луана поволокла его за собой за одно из крыльев.

— Какой же ты никчемный! — бурчала она.

— Прекращай, Лу! А то я тебя со скалы на землю скину и буду ждать, когда ты полетишь! — огрызнулся он. И рассчитывал было продолжить перебранку, но осьминожиха замолчала и дотолкала его к берегу.

Когда он забрался на пирс и, лежа на нем, смог перевести дух, Луана подошла с полотенцем.

— Давай сушись и пойдем домой, — спокойно произнесла она.

— Лу? Тебя будто подменили, — Нойко забрал полотенце и вытер им волосы и лицо. Вещи все равно менять.

— Ты прав, пожалуй, — приобняв себя за плечи, шмыгнула она носом. — Это у тебя крылья, а у меня щупальца. Тебе — небо, мне — море. Ты в воде не поплывешь. Я в небе не полетаю. Все правильно. А я почему-то решила, что ты научишься. Но ты не осьминог уже много лет как. Извини.

— Все хорошо, Лу, — Нойко улыбнулся и, подвинувшись, уступил ей место возле себя.

Она села рядом, распластав полноватые щупальца.

— В воде казались меньше, — заметил цесаревич.

Луана похлопала по ним рукой. Они, будто желе, затряслись.

— Внутри вода, мне же на суше ходить долго, я без нее умру, — грустно улыбнулась она.

— Прям внутри? — удивленно отозвался Нойко, поднимая одно из щупалец к себе на колени. Тяжелое.

— Ну не прям, там под воду специальное место есть, много, — пожала она плечами.

— Здорово, — кивнул он, возвращая щупальце. — Я бы наверно смешно с ними смотрелся.

Луана, прищурившись, оглядела его с ног до крыльев, прикидывая образ. Коротко прихрюкнула.

— Ага!

— Мне — крылья и небо, тебе — щупальца и море, — кивнул он.

— О, я бы хотела полететь! — Луана подняла голову, подставляя лицо морскому ветру и сладко улыбнулась. — Ветер прекрасен! Небо великолепно.

— Покатать? — Нойко толкнул ее локтем в бок. — Как высохну — куда хочешь донесу по небу, ты только воды с собой возьми побольше.

— Правда? — она с надеждой посмотрела на него.

— Ага, хоть завтра.

— Отлично! Всегда мечтала, — прихрюкнула от смеха Луана. — Я так люблю небо. Как ты — море, наверное.

— Только ты меня уже по нему покатала, хватит, — поморщился Нойко. — Я как-нибудь обойдусь, — и отвернулся, пряча от нее глаза.

— Не обойдешься, — Лу тронула его за руку, притянула щупальцем и, взяв вторую руку, положила обе себе на колени. — Ты ведь хочешь в море, оно тебе нравится, оно зовет тебя.

— И что с того?

— Я дорогая путана, — Луана пожала плечами. — И еще у меня есть немного сбережений. Все равно тут тратить почти не на что, у меня все есть.

— К чему ты клонишь, Лу? — Нойко подозрительно прищурился.

— Я куплю тебе лодку! И покажу море!

— Ты не обязана, — смятенно пробормотал он. — Да и я херувим, я бы мог сам…

— Я хочу купить тебе лодку! — насупилась Луана. — Это подарок, с ними не спорят, а покорно принимают! А ты вот начинаешь нести бред. Нет бы кинуться мне на шею! Ах, Лу! Как же ты прекрасна и изумительна! Ах, спасибо, Лу! Я тебе по часы жизни обязан! — театрально приложив свернутое щупальце к груди, воскликнула она. — А ты!

Нойко засмеялся.

— Ну-ка падай ниц! — фыркнула она.

— В воду?!

— А то! Я — твоя Лу! Самая лучшая сестра на свете! Цени это.

Насмеявшись вдоволь, Нойко столкнул Луану в воду. И когда она скрылась под волной, его смех пропал. Иногда она напоминала ему Аньель. Хотелось бесить ее побольше, чтобы снова слышать знакомое возмущение. Но для Лу такое поведение было скорее исключением, редким проявлением негодования и обиды — от безуспешных попыток Нойко плавать, от невозможности показать какие-то особенные красивые места в море, под водой. Для Аньель же в этом и состоял ее характер, по крайней мере, ему так казалось.

— Опять о ней думаешь? — вынырнув ему на колени, спросила Луана. На лице больше не было самодовольной улыбки. — Может, слетаем? Где там она должна быть?