— Кто вы? — повторил он, подходя ближе.

Изабель развела руками.

— Кем я кажусь тебе, мой дорогой фактотум? — тихо спросила она.

— Это я и пытаюсь понять, — он пристально смотрел ей в глаза и стискивал рукоять кинжала под крыльями.

— Чем я могу помочь тебе? — она заметила его заведенную за спину руку, но не подала виду.

— Ответьте, почему с моим заступлением на пост фактотума ваша политика так изменилась? Почему вдруг вы приняли решение поменять в империи все изнутри? Упорядочить, узаконить, примирить?

— Вдруг? — она удивленно вскинула брови. — Не было никакого «вдруг», Раун. Ты должен помнить то, первое, совещание представителей всех округов. Именно тогда я изложила все по пунктам, и...

—… и положения нового порядка вы зачитывали из старых архивных документов, — закончил за нее он. — Чьи это были идеи?

— Скажи, помнишь ли ты проект, написанный одной очень известной троицей? В свое время он наделал много шума, но это ни к чему не привело, — она смотрела чуть в сторону, но не теряла из виду руки Рауна.

— Помню. Маршал, генерал и глава Охотниц составили его, но вы и совет отказались от его выполнения, посчитав. что усилия не оправдаются. Вы передумали? — осторожно спросил он, взглянув ей в глаза.

Повисшее молчание выдавало его тревогу в шорохе нервно подрагивающих крыльев, исхудавшее тело пробил болезненный озноб. От ее ответа зависело все.

— Нет, — усмехнулась она, поняв подвох.

— Я помню вас, Люцифера, другой, — отозвался он и опустил руку. — А еще я помню ваши лекции. Я помню, как вы говорили, что врагов надо прощать, но если не можешь простить — нужно убить.

— Поэтому ты принес кинжал Химари? — кивнула она на оружие. — Противоядия нет даже у самой лучшей отравительницы империи.

— Да. Я не мог простить вам лжи. И я все думал, что, кем бы вы ни были, вы все равно меня обманули. Я думал, что смогу убить.

— Я все еще жива, — губы Изабель тронула грустная улыбка.

— Я вдруг вспомнил еще одну вашу фразу, — Раун опустил кинжал, но не убрал его в ножны. — «Добро всегда побеждает. Кто победил — нарекает проигравшего злом».

Она усмехнулась и покачала головой.

— Пожалуй, впервые в жизни я соглашусь. Считать вас злом я не могу, слишком долго я вам служил, слишком много о вас знаю. Слишком разной я вас видел. И в минуты силы, и в мгновения слабости. Вы не та Люцифера, которую я считал и считаю до сих пор безумным чудовищем, — медленно говорил он, тщательно подбирая слова.

Она внимательно смотрела него, ожидая продолжения.

— Вы не та Изабель, что я помнил, которую все звали крошкой Бель. Вы не девочка в платье из кошки, замученной до смерти.

— Кто же я?

— Я не знаю, — пожал он плечами и опустил глаза в пол. — Но получается, что Люцифера. А своим выводам я привык доверять.

— Я ошиблась в тебе, мой дорогой фактотум, — вздохнула она. — Я должна была рассказать тебе правду раньше. Ты служишь мне верно, как Лион и Алиса. И, пожалуй, как Кирана. Ты ни разу меня не подвел и не предал. Даже в мелочи. Я всегда могла на тебя положиться. Ты ответственный и мудрый. Грамотный, внимательный, честный. Но я боялась, что ты оставишь меня, что не простишь, что уйдешь в тот самый момент, когда я буду больше всего в тебе нуждаться. Я должна была закончить начатое, сделать все, что в моих силах, все, что я писала в тех старых бумагах сразу после войны. А еще я не хотела, чтобы хоть кто-то знал правду кроме тех, кто при этом присутствовал.

— А я ведь часто говорил при вас, что считаю Люциферу чудовищем, фурией и дикой обезумевшей гарпией, — скривился он.

— Но ведь так оно и есть, — горько усмехнулась она. — Все это — я.

Он оказался перед ней в считанные мгновения. Изумрудное платье качнулось, поднятое порывом, локоны прически скользнули за плечи. Навершие кинжала уперлось в изумруд ожерелья.

— Возьмите, — дрогнувшим голосом произнес он. — Я хотел убить императрицу. Это покушение. Но по закону карать меня должна Алиса, как палач, но я бы хотел, чтобы это были вы. Так мне кажется честнее. Уж лучше я умру от вашей руки. Такие сомнения в своем правителе недопустимы. Я позволил себе лишнее. Я обязан служить, а не мучиться нормами морали и воспоминаниями, — тараторил он, словно обезумев.

— Ты имеешь полное право на свои мысли и сомнения, — Люцифера даже не потянулась к кинжалу, продолжая смотреть на Рауна в упор. — Есть ли еще что-то, что терзает тебя?

— Нет, — смятенно прошептал он. — Я знаю, что вы Люцифера. Теперь у меня нет сомнений. Но в моей голове Люцифер две. Та, которая учила меня. И та, которой я служу.

Раун разжал пальцы, и кинжал выпал.

Императрица подхватила его и опустила у бедра.

— Тогда все остается по-старому.

Губы ворона тронула горькая усмешка.

— Нет, моя императрица, — выдохнул он и покачал головой, — Люцифера, по-старому уже не будет никогда. Простите.

— Как понимать твои слова? — она нахмурилась, наклонила голову к плечу.

— Разве вы не станете меня карать за покушение?

— Нет. Я понимаю твою боль. Но следующего раза не будет. Такое прощают лишь однажды.

— Я понимаю. И благодарю вас, — он дождался ее кивка и, развернувшись, медленно побрел к выходу из тронного зала. Крылья черным шлейфом волочились за ним. — Мне нужно время, чтобы все обдумать и разобраться в себе, если позволите.

— Я буду ждать твоего возвращения, — она подняла кинжал перед собой и провела по клинку пальцем. Маслянистый яд оставил на перчатке темный след. — Ты нужен мне. Ты, Лион, Алиса, Кирана, Химари и Хайме. Без вас я не выдержу — я не железная.

***

Когда Раун вышел, из-за колонны показался император.

— Без меня, говоришь, не выдержишь? А я — выдержу?! — рявкнул он. — Я тут чуть с ума не сошел с твоими фокусами!

Она молча стояла, сильно зажмурив глаза, и покачивала кинжал в опущенной руке.

— А если бы и впрямь убил?! — продолжал Лион. — Ты думаешь, я бы успел?!

Императрица повернула голову к окну, будто не слышала.

— Подпускать его так близко, да еще и с этим кумовым кинжалом Химари! — кричал он, подходя к ней. — Ты в своем уме, Люция?!

Люцифера поморщилась — прекрасно знала, что Раун не убьет. Не сможет. Опыт никогда не врал. Но вместо объяснений, она только ответила:

— Ты бы успел, это же ты.

Лион забрал кинжал из ее рук и положил у ножек трона.

— Хорошо, что разговор так закончился, — успокоившись, отозвался он и, подумав, снял с нее и перчатки в пятнах яда. — Твой фактотум наверное чуть с ума не сошел, когда все это обдумывал. А может и сошел.

Императрица тяжело вздохнула. Лион поправил ее волосы и выбившиеся из крыльев перья.

— Я бы на его месте точно обезумел, если бы так сомневался в том, кто передо мной.

— Я Люцифера, — просипела она, опуская голову. — А вы меня с ума сводите тем, что я могу быть Бель.

— Я знаю, Люлю, — он обнял ее, прижав к себе. — Твой кошмар не стал реальностью, не думай об этом.

Но она все равно думала.

— Я боюсь, что я на самом деле — она. И не было никакого ритуала. Ничего этого не было, а я просто так любила свою Люциферу, свою дикую гарпию, что окончательно тронулась умом и в приступе очередной безумной истерики решила, что я — это она, — пробормотала она, сжимая в кулаках его рыжие перья.

— Но у тебя есть воспоминания, их не подделаешь.

— У меня есть воспоминания и о жизни Изабель и о жизни Люциферы. Одновременно, — смятенно прошептала она, прижимаясь щекой к плечу Лиона. — Я как будто помню себя и той, и другой. Осознаю себя Люциферой, но воспоминания принадлежат обеим.

— Не важно, как тебя зовут на самом деле. Не важно, кем ты себя считаешь и что из воспоминаний принимаешь за истину твоей собственной жизни. Важно то, что ты делаешь, — он гладил ее по волосам, успокаивая. — Что для тебя хорошо, а что плохо. К чему ты идешь. Чего добиваешься. Что для тебя ценно. Ты — императрица, моя супруга, мать Нойко.