Путин был обязан также считаться с предельно жесткой позицией командования Вооруженных сил и - хотя бы поэтому - не мог отдать приказ об одностороннем прекращении военных действий. Премьер-министр прекрасно понимал, что для избавления в будущем от неограниченного влияния "семьи" и близких к ней олигархов нужно, опираясь на армию и спецслужбы, создать на вершине исполнительной власти параллельную структуру. Поэтому он стал первым председателем российского правительства, добившимся молчаливого согласия Ельцина на фактическое переподчинение себе всего "президентского блока". "семья" слишком поздно разгадала тактику нового фаворита. Осенью 1999 года члены ельцинского клана, еще недавно крайне пессимистично настроенные и не верившие в возможность создания накануне выборов выгодной для них политической ситуации, ликовали в предвкушении близкой победы. Но они хотели быть твердо уверены в готовности Путина неуклонно следовать избранному ими курсу, направленному на консервацию существующих порядков. Понаторевшая в интригах и разного рода политических комбинациях "кремлевская гвардия" после неудачных опытов с Лебедем, Немцовым и Степашиным сделала ставку на Путина вовсе не для того, чтобы в дальнейшем разочароваться в нем. Президентская команда несомненно хотела подстраховаться и в случае попытки премьер-министра найти собственную политическую нишу и отстранить от себя прокремлевскую номенклатурно-политическую группировку оказать на него давление. Но Путин, как известно, совершенно не опасался за свое доброе имя, поскольку его биография не представляла никакого интереса для собирателей компромата. Правда, в период обвальной приватизации ни один чиновник высшего и среднего звена, занимавшийся проблемами собственности, не мог быть абсолютно "чистым", поэтому вряд ли стоит удивляться появлению в некоторых СМИ сообщений о том, что "семью" и Путина связывают общие неблаговидные дела

Тем не менее положение Путина было довольно шатким. Он достиг пика популярности, однако до президентских выборов, позволявших выявить истинное соотношение политических сил, оставалось еще целых шесть месяцев. За это время премьер-министр был просто обязан выполнить данные им обещания, чтобы не разочаровать поверивших в него людей. Слишком многим россиянам он внушил надежду... Продержится ли рейтинг популярности Путина до июня 2000 года на рекордно высокой отметке? Его противники сильно сомневались в этом. Ведь от второго лица в государстве, внезапно ставшего центром

Консалидации самых различных сил и слоев российского политического клана и стремительно вошедшего в тройку наиболее реальных претендентов на президентское кресло, требовалось одержать победу в Чечне "малой кровью", повысить жизненный уровень рядовых избирателей (в первую очередь тех из них, кто прозябал в нищете, месяцами не получая зарплату и пенсию), начать эффективную борьбу с коррупцией и не допустить санкций со стороны Запада, недовольного российской политикой на Северном Кавказе. Между тем боевые действия на территории мятежной республики были далеки от завершения. Дальнейшая эскалация конфликта грозила затяжной войной, чреватой в свою очередь, превращением части страны в военный лагерь. Темпы продвижения российских войск резко замедлились из-за климатических условий, не позволявших задействовать в полном объеме авиацию, и стремления командования избежать серьезных потерь. Дальнейшее проведение "антитеррористической операции" требовало все больших финансовых и людских ресурсов. Поэтому для пополнения рядов сражавшегося с сепаратистами воинского контингента пришлось использовать подразделения со всех военных округов и флотов России. Необходимо было изыскать в доходной части бюджета дополнительные средства для восстановления социальной инфраструктуры в освобожденных от боевиков районах и оказания гуманитарной помощи беженцам. Активная подготовка к штурму Грозного также была сопряжена с колоссальными затратами. Кроме того, российские граждане с нарастающей тревогой ожидали новых террористических актов как в тылу объединенной федеральной группировки, так и в крупных городах. Поэтому некоторые аналитики не без оснований полагали, что негативные последствия войны в Чечне отразятся на результатах президентских выборов. Ельцин и его ближайшее окружение достаточно трезво оценивали.

Перезахоронение мирных жителей Грозного, собранных после зимы, на русском кладбище города. Март 1995 года.

Снимок .Е. Неменова.

Чем опасен Кадыров?

Дмитрий Губин

Чем опасен

Кадыров

В последние годы, когда новый российской строй стал очевидно и серьезно болеть, в качестве главного средства лечения стала использоваться отвлекающая терапия. Это когда раздражают неопасные зоны, чтобы переключить внимание с больных. Горчичник жжет ноги - и горло болит меньше.

Все "угрозы России" последних лет (которые появлялись, а потом растворялись, уступая место новым способам отвлечения от боли) имеют одно общее свойство. Они являются либо вымышленными, либо несущественными. Ну не грозят будущему России ни гомосексуальные браки (до их легализации в России я еще доживу), ни майдан в Киеве, ни стонущая под "карателями" и "укрофашистами" Новороссия (про нее сегодня уже почти и не вспоминают), ни массовая вербовка мальчиков-девочек из хороших семей в запрещенное ИГ, ни зловредная Турция. А между тем опасный и серьезный враг у России есть. И этот враг - отсутствие будущего. Попробуйте вспомнить, когда последний раз хоть один высший чиновник говорил о будущем страны? О том, как будет входить Россия в информационную эру? Окажемся мы на гребне Третьей цивилизационной волны - или утонем? И вообще - что за страну и что за общество мы строим?

Но нет, молчок. Один Греф (но он банкир, а не чиновник) рубанул, что мы - государство-дауншифтер, проигрывающее мировое соревнование.

А говорить - нечего. Страны с гибридными режимами, к каким Россия относится, т.е. современные автократии, вообще никогда не апеллируют к будущему (в этом их важное отличие от тоталитарных режимов). Только к прошлому! Вот почему история у нас все героичнее и героичнее, а истерика по поводу ее героичности все истеричнее (вон, зимой уже начинают репетировать парад Победы), и критик истории у нас - предатель. И не только у нас. Так во всех государствах-гибридах - и в Турции (где за критику Ататюрка полагается срок), и в Сирии, и в Ливии, и в Иране, и в Ираке. Режимы гибридного типа топчутся на месте спиной к будущему, выискивая в прошлом то скрепы, то церковность, называемую отчего-то "духовностью".

Говорить о будущем в России нельзя, потому что тогда станет ясно, что страна экономически скатилась в допетровскую эру, отказавшись от технологического соревнования с Западом, вернувшись к принципам Ивана III либо Ивана IV: мы на Запад - сырье, а Запад нам за это - добро. Поэтому наше будущее неприглядно. Либо крах, либо - долгий загнивающий изоляционизм по какому-нибудь иранскому шаблону. От этого, конечно, сердце болит. И не только у меня.

И вот, как специально для того, чтобы эта боль не казалась невыносимой, у нас случается очередной отвлекающий маневр, - пятки мажет горчицей "злой Кадыров", и мы боимся, что он начнет нашу несистемную оппозицию вырезать. Мы уже не думаем о будущем - мы думаем о своей безопасности.

И неважно даже, в чем причина кадыровских угроз - сам ляпнул, или старшие товарищи из Кремля аккуратно подставили, или даже не подставили, а умело сфокусировали.

Кадыров опасен не потому, что его люди сегодня придут под окна "Эха Москвы": ему дай бог со своими несистемными шайтанами справиться, у него пол-Чечни ходит в кровниках. Кадыров опасен для нашего неизвестного завтра, потому что когда нынешняя гибридная конструкция начнет валиться и распадаться, этот российский патриот вполне может увлечься идеей какого-нибудь Великого Халифата от Кавказа и до Казани - с собой, естественно, во главе.