Я заметил в одном месте большой бугорок под простыней и сделал шаг в сторону. Сначала я решил, что ребенок сучит ножками, но понял, что расстояние до бугра слишком большое. Не могла же одна часть его тела отделиться и существовать сама по себе. Бугорок переместился в угол кроватки. Я встал на цыпочки, чтобы взять племянника на руки. Прежде чем я успел поднять его, нечто вскарабкалось ему на грудь. Простыня справа расправилась и теперь лежала ровно на матрасе, но выпуклость появилась на груди ребенка, большая, как второе тело.

Я не успел ничего понять и разглядеть, но ощутил, как руку мою щекочут чьи-то усы, между пальцами просунулся серый нос, дернулся и попытался дотянуться до подбородка ребенка. Мой племянник просто отвернул голову.

И тут из-под простыни выползла крыса. Она засеменила по щеке младенца, утопая лапками в мягкой плоти. Передние лапы нашли точку опоры на носу малыша, а задние около уха, и животное остановилось. Когти впились в кожу ребенка, и тот громко закричал. Крыса махнула хвостом и опустила кончик прямо на губы малыша. Нос тем временем стал обнюхивать его левый глаз, почти касаясь длинных ресничек.

Я дрожащими руками попытался поднять младенца. От напряжения заболели мышцы на спине.

Крыса пробежала по головке племянника, неестественно изогнула шею и спрыгнула в кроватку. Хвост мелькнул между рейками, потом в углу комнаты. Я поцеловал племянника в лобик и прижал к груди, придерживая голову сзади, чтобы шея держалась ровно. На лице у него появились две капельки крови.

– Этот ребенок когда-нибудь замолчит? – выкрикнул из кухни отец.

Я сел на пол, прислонившись спиной к кровати бабушки, и большим пальцем вытер капли крови.

– Разве так трудно его успокоить? – спросил отец.

– Если он голоден, неси его мне, – добавила сестра.

От шока у меня сжалось горло, не позволяя что-либо ответить. Я сидел и ждал, пока наконец не услышал шаги бабушки.

– Что случилось? – спросила она из коридора.

Пройдя в комнату, она наткнулась на меня и удивленно вскинула бровь.

– Эй, что с ним? – спросила она, опускаясь на колено, и коснулась рукой малыша. – Все хорошо?

Я сглотнул ком в горле, открыл рот, но не смог ничего сказать, потому опять просто сглотнул.

– Крыса, – наконец пролепетал я сухими губами.

– Не может быть! – вскрикнула бабушка и прижала малыша к своей груди. – Где она была?

– В кроватке, – сказал я. – Огромная крыса, она забралась под простыню. Потом пробежала по его лицу. Бабуля, она его поцарапала.

В комнату вошла мама, за ней отец и брат. Все столпились вокруг нас.

– Что случилось? – спросил папа.

– Спрашиваешь, что случилось? – Бабушка передала ребенка маме и поднялась на ноги. – Крыса, – сказала она, почти коснувшись носом лица папы. – Я же говорила тебе, они не дадут нам житья.

– Крыса? – Мама закрыла рот ладонью.

– Я же положил в угол яд. – Отец покрутил головой. – Может, надо больше, но из-за промедления…

– Кончено, вини во всем его, – перебила бабушка. – Он принес еще яд?

Не сказав ни слова, отец вышел, столкнувшись в дверях с сестрой. Она поправила прядь, зажатую маской, и оглядела кончики волос.

– Что происходит?

Брат взял ее за руку и потащил к ребенку, которого маме так и не удалось успокоить. Брат толкал ее в спину, пока она не упала на колени.

– Не трогай меня! – возмутилась сестра. – Отойди! Не прикасайся ко мне.

Пальцы брата, сжимавшие ее запястье, стали белыми.

– Надо лучше присматривать… – Он стал задыхаться и несколько секунд молчал, удерживая извивавшуюся сестру. – Надо лучше присматривать за ребенком, – выпалил он.

Сестра захныкала, в точности как ее сын.

– Оставь ее, – приказала мама. – Ее вины в этом нет.

– Просто случайность, – добавила сестра. – В этом подвале полно крыс.

Брат отшвырнул ее руку. Сестра принялась тереть запястье.

Вернулся папа.

– У нас есть еще коробка. – Он встряхнул ее, чтобы бабушка услышала. Коробка была красная, похожа на ту, в какой лежала крупа для каши, только меньше. Внутри желтого круга была нарисована голова крысы.

– Может быть, кто-то принесет мне аптечку из ванной? – сказала мама и подула на личико ребенка.

Сестра поднялась с пола и села на кровать. Она вытащила еще одну прядь волос из-под резинок маски и принялась разглаживать ее двумя пальцами.

– Он твой сын, между прочим, – сказала ей мама. – Забыла?

– У него еще есть и отец, – ответила сестра.

Я бросился в ванную за аптечкой. За моей спиной в спальне кто-то вскрикнул. Потом я услышал громкий шлепок.

Днем я вошел в общую комнату и сел рядом с мамой на коричневый диван. Она зашивала одну из папиных рубашек. На подлокотнике стояла коробка со швейными принадлежностями, ее мама доставала, чтобы помочь моей сестре после родов. Это была очень старая коробка из-под датского печенья. Так было написано на крышке. За нами брат крутил педали на велотренажере, одна из них каждые пять секунд задевала металлическую раму.

Я оглядел мамино лицо в профиль. С этой стороны его изменил огонь. Однажды я застал ее в кухне разглядывающей фотографию. Она касалась ее кончиками пальцев. На ней мама была прежней, до того, как мы спустились в подвал. Она стояла на большом валуне, сжимая коленями юбку. Вокруг взлетала в воздух белая пена от сильных волн, должно быть, одна из них позже обрызгала маму.

Присев, она показала мне снимок. Увидев гладкое лицо с красивыми, правильными чертами, я выхватил рамку и бросил ее на пол, стекло разбилось. Мне казалось, что передо мной маска, как у сестры, скрывающая мамины шрамы.

Подсев к маме на диване, я положил руку так, чтобы она не двигалась, и поцеловал в щеку. Мне нравилось, когда ее глаз закрывался, нравилось прикосновение бугристой кожи, когда она целовала меня перед сном в лоб, нравилось изуродованное веко, на котором появлялись складки, когда она сосредоточенно штопала локоть на рубашке.

Мамин нос присвистнул, когда я поцеловал ее.

– Вчера Человек-сверчок приходил за мной? – спросил я, прижав губы к самому ее уху.

Плечи ее опустились, руки легли на колени поверх рубашки. Потом мама убрала нитки и иголку в железную коробку. Я провел рукой по складке между двумя суставами пальцев, потом по кружочку обгоревшей кожи у основания большого и широкому шраму на запястье.

– За тобой?

Я кивнул.

– Зачем ему за тобой приходить?

Я вспомнил о банке со светлячками, спрятанной в ящике, и том, как серьезно мог навредить ребенку, поставив ее в кроватку. А потом и свои фантазии о жизни наверху.

– Потому что… – Я замолчал. Испугался.

– Скажи, как старик, который вообще не существует, может украсть тебя и спрятать в мешок?

Мама щелкнула меня по носу.

– Я видел его.

– Ты уверен?

Я вытаращил глаза и закивал.

– Ты уверен-уверен, что уверен?

Я знал, что мама шутит, чтобы меня запутать. Но я отчетливо видел мешок, антенны, царапавшие потолок, слышал грохот шагов и треск, когда он терся коленями.

– Я уверен-уверен. Может, он приходил за ребенком?

– За ребенком? А что плохого мог сделать малыш?

Я пожал плечами, не найдя ответа. И тут мне в голову пришла мысль.

– Мама, а вдруг Человек-сверчок – отец малыша?

Она странно подалась вперед, уронив голову, словно шея ее в одно мгновение стала мягкой, как картофельное пюре, и повернулась к брату, чтобы убедиться, что он не слышит наш разговор.

– Ты говоришь глупости, – сурово зашептала мама, глядя мне прямо в глаза. – Если бы тебя услышал отец… Сынок, прошу, послушай меня. Человека-сверчка не существует. Его нет. Тебе ничто не угрожает.

– Но, мама, я его видел.

– Человека-сверчка не существует. И ты даже не знаешь, откуда берутся дети, до этой страницы мы еще не дошли.

– Уверен, этот процесс мало отличается от размножения у насекомых, а я много читал об этом в своей книге.