Являлась ли такая частая пропажа воспоминаний следствием отсутствия души? Вполне возможно, ведь, если пораскинуть мозгами, большинство воспоминаний живые существа держат в себе именно в эмоциональной сфере. Они помнят это, потому что это их впечатлило, потому что оставило свой след в душе, потому что сыграло свою роль. Что же касается ранее бездушного Инка? Он не держался за воспоминания, даже не задумывался об их природе, из-за чего забывал порой очень важные вещи. Вполне реалистичная теория, которую можно аргументировать этими самыми пропажами постоянных провалов в памяти.
Как только родная одежда скрыла узорчатые белоснежные кости, художник направился на весьма запыленную кухню. Он и раньше ей не особо пользовался, что уж говорить о полном трехмесячном отсутствии хозяина дома.
Отмыв и перемыв самые пыльные участки комнаты, хранитель приступил к варке какао. Если уж еды у него не было за ненадобностью, то чай, кофе и какао были всегда. Хотя бы потому, что он очень любил прогнать кружку другую со своими друзьями, говоря о всякой всячине. Сладкий молочно-шоколадный аромат заполонил все пространство первого этажа дома. Очень приятный аромат. Конечно, не настолько приятный, как тот, который исходит от Эррора, но подобный, близкий к тому.
Не успел хранитель подумать о том, когда его решит посетить разрушитель, как за спиной послышался глючноватый звук открывающегося портала. Да, стоит подметить, что порталы Эррора всегда отличались от всех прочих тихим шумом и лагами, прямо под стать их создателю.
— А пользоваться дверью и стучаться не учили? — Не отрываясь от приготовления напитка, произнес Инк, на что сзади послышалось привычное фырканье.
— Если бы ты стучался, влезая в мою антипустоту, то и я бы не врывался так. Так что ноль претензий. — Отрезал Глюк, располагаясь за небольшим столом. Хранитель на это лишь ухмыльнулся. Он, в общем-то, не против таких приходов Эррора. Напротив, был бы только за них. Пусть даже они такие неправильные.
Налив горячую жидкость в живописную чашку, дизайнером которой являлся сам Инк, художник поставил ее перед Глючным и вернулся к кухонной тумбе. Между уборкой и приготовлением какао, хранитель вытащил пару колб из своей мастерской, содержимое которых сейчас крайне внимательно перемешивал в другой чашке.
— Что ты делаешь? — Нахмурившись, поинтересовался Глюк, грея руки о поверхность горячего сосуда.
— Пытаюсь найти способ избавиться от хвоста и ушей. — Из кружки показалось тусклое свечение, не пробуждающее ни капли доверия у чернокостного, который, недолго думая, обхватил нитями сосуд, не позволив Инку опустошить его. Художник уже хотел что-то возразить, как его оборвало весьма грубое рычание Эррора.
— Только попробуй снова выпить какую-то дрянь, и от тебя даже пылинки не останется.
— Но…
— Я неясно выразился? — Снова не дал сказать ни слова Глюк, попутно попивая невероятно вкусный какао. С минуту Инк стоял и сверлил взглядом своего гостя, пытаясь обдумать свой ответ на подобные действия. Сперва он негодовал, потом был крайне недоволен, а теперь вновь расплылся в широкой улыбке, смотря сердцами в глазах на чернокостного.
— Хорошо-хорошо. — Спокойно произнес он, думая о том, что это, вероятно, такое своеобразное проявление волнения и заботы со стороны Эррора. Подобные мысли согревали изнутри и расслабляли. Даже желание избавиться от аномалий как-то растворилось на фоне родившихся чувств.
Комментарий к Волнение.
Что-то вот на семинаре написала~
========== Привычка. ==========
— Не смотри на меня так. — Развалившийся на диване разрушитель бросил взгляд исподлобья на стоящего неподалеку хранителя, уже на протяжении нескольких часов неотрывно сверлящего взглядом чернокостного. Форма зрачков, кстати, все это время оставалась неизменной — чертовы сердечки. Они словно в душу смотрят, видят каждый ее потаенный уголок.
Не то чтобы это не нравилось Эррору. Напротив, этот взгляд завораживает, теплой волной проходит по костям, проникая в самые их глубины, прямо до костного мозга.
Как же он скучал по этим глазам, открывшимся ему с новой стороны. Как же он тосковал по этому голосу, по этой наивной, но такой хитрой улыбке. Как же ему не хватало этого радужного мудака в своей жизни. Не важно, в каких отношениях они будут находиться. Хоть враги, хоть друзья, хоть никто, хоть любовники, — лишь бы Инк был в его жизни. Потому что без него было ужасно. А без него в форме кота было бы еще хуже. Но, на самом деле, то, что хранитель все это время был котом, красящим серые бессмысленные будни, рождающим в душе тепло, в какой-то степени поселяло внутри некую легкость, снимало напряжение.
С одной стороны, да, не особо приятно знать, что твой враг, замаскировавшись, проник в твою личную жизнь и занял в ней значимую позицию. Но с другой — это, пожалуй, были лучшие времена из всех. Пусть было ужасно тоскливо, но с котом вся грусть словно растворялась. Пушистик появился в самый нужный момент. Тогда, когда Эррор потерялся; тогда, когда ему нужен был кто-то, кто поддержит. Конечно, ему был необходим совет Инка, но то, что это радужное недоразумение само стало чем-то большим тогда, было гораздо приятнее.
Да, Эррор сердится. И он еще долго будет сердиться. Но лишь показательно, как бы дразня хранителя. На деле же он все принял так, как есть. Когда увидел тот болезненный взгляд из полуприкрытых глазниц, вместе с тем наполненный большим разнообразием теплых чувств и надежды; когда держал ослабленное и измученное обращением тело Инка в своих руках, прижимая его к себе, поглаживая по черепушке, проводя пальцами по слезным следам. Ведь именно тогда душа внутри сжалась так, что не принять это казалось просто невозможным. Однако, обида все равно грызла изнутри. Но, узнав о том, что хранитель теперь не бесчувственная пустышка, Эррор будто просветлел, поддался Инку, да и сам к нему потянулся.
Ну, а как иначе? Ничего ведь уже не изменить. Тем более, Инк знает о чувствах разрушителя благодаря болтливости чертового Дрима, так что отпираться тут бесполезно. Да и, если честно, не особо хочется. Глюку же даже говорить не надо о том, как к нему относится хранитель. Все и так хорошо видно. Как там говорят, глаза — зеркало души? По ним можно прочитать Инка как открытую книгу. Почти, не всегда, но все же, вряд ли эти глаза врут. По крайней мере, Эррору очень хочется в это верить, хоть подобное и кажется ему чем-то через чур глупым и наивным.
Все-таки, учитывая непредсказуемость натуры хранителя, глаза — единственное, благодаря чему его хоть как-то можно понять.
И вот даже прямо сейчас Инк стоит и бесстыдно пялится на чернокостного своими сердцами в глазах. А ведь это смущает.
— Хм? — Протянул художник с блаженной улыбкой на лице. — Ты такой стеснительный.
— Не мели чепухи. — Еще больше засмущавшись, произнес разрушитель, стараясь говорить это как можно безразличнее. Только вот это с каждым новым диалогом все хуже и хуже получается. Этот мудак умеет заставлять ощущать себя неловко. Крайне неловко.
Эррор, когда смущается, такой милый. Легкий ультрамариновый румянец на скулах придает его серьезному и даже какому-то грубому образу определенную изюминку. При том очень привлекательную. Даже как-то чересчур. Слишком сильно манит к себе.
Совсем не давая себе отчета в проводимых действиях, Инк начал медленно приближаться к разрушителю. И чем ближе он становился, тем медленнее шел.
— Что ты делаешь? — Настороженно спросил Эррор, как-то боязливо косясь на хранителя, ведь от него можно ожидать все, что угодно и неугодно. А потому даже представить было довольно трудно, что за мысли родились в этой беспамятной черепушке.
— Медленно приближаюсь к тебе. — Загадочно и тихо прошептал белокостный.
— Зачем? — Этот тон еще больше настораживал. Слишком он странный.
— Чтобы не спугнуть тебя. — Недоуменно посмотрев на хранителя, Эррор на мгновение покрылся множеством лагов. Опасения о том, что собирается делать художник, слишком беспокоили Глючного. Нет, он, конечно, готов ко всему. Но не совсем. А вдруг все это окажется цирком, в котором разрушителя выставят на посмешище, втеревшись в доверие, а потом вонзив нож в спину? Или произойдет что-то хуже, что-то, что он даже представить себе не может. Предположений, на самом деле, одновременно было и катастрофически много, и не было совсем. Это весьма и весьма напрягает.
