– Как вы сможете найти там внутри какие-то следы, когда столько людей повсюду?

– С этим не возникло бы никаких проблем, если бы не беготня, продолжавшаяся здесь всю ночь.

Полицейский явно привык оставлять последнее слово за собой.

– Здесь не было никакой беготни, – возразил Гуннар Антонссон уверенно. – Я сам отвечал за демонтаж оборудования, лично наблюдал за погрузкой и потом запер автобус.

Комиссар кивнул с задумчивой миной.

– Тогда меня интересует только одно, – проворчал он. – Как Мишель попала внутрь? И убийца?

Гуннар Антонссон уставился на полицейского. Он резко побледнел, когда смысл сказанного дошел до него.

– Вы верите, что…

– Верят в церкви, – буркнул полицейский. – Имеются еще ключи помимо твоих?

Гуннар молча покачал головой.

– У тебя есть какое-нибудь объяснение? Как они оказались в запертой аппаратной? И как убийца закрыл ее за собой?

Технический руководитель передачи Антонссон сунул руки в карманы брюк в полной уверенности, что он найдет связку ключей в левом из них, но ее там не оказалось. Он вспомнил, что полиция забрала ключи.

В следующее мгновение ему стало ясно, как все произошло. Он уставился в лицо полицейского и, как ему показалось, обнаружил на нем все признаки высокомерия и неприязни.

– Можешь поразмыслить над этим, – сказал комиссар и вышел на дождь.

Почти все другие пассажиры вышли на остановках Гинда, Буда и Путтисхольмен. Оставшиеся на борту направлялись на остров Еллнё. Томас вроде узнал двоих из этой компании, но все равно смотрел вниз, когда кто-то из них косился в его сторону.

Когда усадьба Сёдербю показалась в туманной дымке и начался дождь, он почувствовал, что продрог. Представшая перед его глазами картинка была до боли знакомой. Пусть он не наведывался сюда почти год, все равно знал каждый прибрежный кустик, каждый изгиб дома, каждый ржавый лист железа на крыше. Старый хлев, возвышавшийся слева от причала, по-прежнему стоял некрашеный, лодочный сарай справа от него, похоже, еще больше проржавел. Цветовая гамма была серо-зелено-коричневой, как всегда в дождливую погоду. Только синяя табличка с директивой дорожного департамента выделялась на общем фоне. Томас сделал глубокий вдох, втянул носом пропитанный знакомыми с детства запахами воздух, и им овладела ностальгия.

Нет, он не зря приехал сюда, и почти не сомневался, что ему удастся весело провести время.

Томас разбудил детей. Они явно замерзли, и при виде их скучных физиономий он испытал угрызения совести. Анника всегда следила за тем, чтобы им было тепло и они не промокли. Он подхватил обоих, отнес в кафетерий и приказал ждать, а сам быстро принялся выносить вещи на причал.

Когда они наконец оказались на ведущей в деревню грунтовой дороге, дождь стих и сейчас больше напоминал мокрую пыль, казалось парившую в воздухе вокруг них. Чтобы дети не капризничали, он купил им по мороженому, прекрасно понимая, что в ближайшем будущем ему придется переодеть их с ног до головы, но это волновало его меньше всего. Он чувствовал, что его силы на исходе, и испытал огромное облегчение, когда магазин и расположенная рядом с ним большая красная родительская вилла показались впереди.

– Томас, ох Томас, как здорово. Мы так ждали вас, почему вы так поздно?

Его мать торопливо ковыляла вниз по лестнице в наброшенной на плечи кофте с застегнутой верхней пуговицей.

– Береги ногу, мама, не упади…

Мать обняла его и расцеловала в обе щеки:

– Какой ты холодный. – Потом она огляделась. – Но где Анника?

Томас постарался взять себя в руки, сжал губы на мгновение, прежде чем ответил:

– Ей пришлось уехать на работу.

Мать гениально изобразила ужас на лице:

– На работу? Сегодня? Ну надо же!

– Я прошу прощения за то, что мы опоздали, но нам удалось попасть только на «Норршхер», и мне пришлось много всего нести…

Внезапно он почувствовал себя невероятно усталым. Чертова Анника.

– Дорогой мой, неужели ты тащил все это в одиночку? Давай я помогу тебе…

Мороженое Эллен растаяло и упало на садовую дорожку, девочка потянулась за ним и закричала.

– Я не взял с собой палатку, – сообщил Томас, – но мне надо переодеть детей. Нам найдется место где спать?

– Конечно, ты сможешь жить в доме с нами. – Мать улыбнулась и привычным движением дружелюбно погладила его по руке. – Оставь вещи здесь снаружи, а потом папа и Хольгер занесут их в дом. Зачем тебе таскать все это? Заходи, выпьешь чашечку горячего кофе, а я позабочусь о детях. Пошли, Калле, Эллен, ой, какая ты грязная малышка, тебя нам придется засунуть в ванну…

Томас долго принимал душ, пока его мать переодевала детей и кормила их венскими булочками с ванильным киселем. И чувствовал, как тепло возвращается в его продрогшее тело. Он знал, что все образуется, близкие позаботятся о нем. А когда дети заснут, он сможет немного выпить с братишкой, пожалуй, взять лодку и порыбачить на рассвете.

В хорошем настроении он вышел в гостиную, одетый в широкий темно-красный отцовский халат. Свет снаружи проникал в комнату через огромные окна, надраенный до блеска пол ласкал его босые ноги.

– А вот и наш стильный стокгольмец, – сказала его тетя Марта и не без труда поднялась с дивана. Она тоже поцеловала его в щеку и похлопала по руке. – Дорис рассказала о твоей поездке, что ты справился с ней! Исключительно сам, со всеми детьми. Да, что я могу сказать, вот они современные мужчины, фантастика! Все организуют и упакуют для всей семьи…

Томас засмеялся немного смущенно и вытер уши полотенцем.

– Анника паковала вещи, – признался он. – Братишка уже приехал?

Тетушка Марта улыбнулась сочувственно.

– Бедный Томас, – сказала она, – жена, которая сбегает из дома даже в Янов день… Неужели ты не в состоянии повлиять на нее?

Зло внезапно охватило его, он словно окаменел, рука с полотенцем упала вниз.

– Ей досталось дежурить в праздники, – сказал он. – Мы предполагали, что подобное может произойти.

Произнося последние слова, Томас знал, что говорил правду. Он просто забыл.

– Писать о насилии и преступлениях – это действительно подходящее занятие для женщины? – поинтересовалась тетушка Марта.

Томас не ответил, направился в сторону кухни.

– Но, Марта, – вмешалась в разговор его мать, – сегодня женщины могут делать все то же самое, что и мужчины. – Потом она повернулась к Томасу: – Хольгер приехал утром.

– Папа! – крикнула Эллен, замахала ногами и протянула к нему руки. – Папа-папа-папа.

Он взял девочку с колен матери и посадил к себе на плечи. А потом пронесся галопом по всему первому этажу с ней, захлебывавшейся от смеха над его головой, и с Калле, висевшим у него на халате и кричащим: «Меня тоже, папа, меня тоже!»

– Нет, хватит детских забав, – сказал Хольгер из прихожей. – Сейчас пришла пора для маленького дьявола!

Анна Снапхане села в кровати, она не помнила, что за звук ее разбудил. Сердце неистово билось в груди, волосы прилипли к вискам, ее босые ноги замерзли. Несколько секунд она обводила взглядом пустую комнату, потом последствия бурно проведенной ночи навалились на нее снова. Она застонала и упала головой в подушки. Комната вроде как уменьшилась в размерах. Было жарко, под пуховым одеялом она лежала полностью одетая, сняла только носки и обувь, от нее плохо пахло.

«Я не хочу, – подумала она. – Никогда больше».

Похмелье отступило, его место заняло нечто другое. Шок или, пожалуй, страх. Она лежала, боясь пошевелиться, и прислушивалась к звукам старого дома, скрипам и шорохам, долетавшим со всех сторон. Дождь барабанил по крыше и подоконнику, Анна чувствовала присутствие рядом других людей. Она съежилась, лежа на боку, и мысленно проникала в разных направлениях и на разные расстояния.

Над ней Гуннар Антонссон медленно мерил шагами пол в своей комнате. Справа Бэмби Розенберг беспрерывно рыдала. Этот звук то усиливался, то затихал. Анна повернулась в кровати, чтобы не слышать его. Слева до нее доносилось бормотание Марианы. Анна поняла, что Мариана включила радио в часах, пытаясь замаскировать свой разговор по мобильнику, умнее ничего не смогла придумать.