Может, из-за детдома, пусть не этого, а хоть и пятигорского, но такого же несчастного, брошенного и нашими, и немцами, и Галиной, не приняла я сердцем ее, Галину? Но почему ее не приняла Шураня? Тоже поэтому? Но она же не видела своими глазами детдомовцев!

Я верю Александре Варфоломеевне, Шуране, она для меня - высшее существо, почти как тетя Лиза. Не похожа на нее ни породой, ни обликом, ни судьбой... А вот дух вокруг них похожий. Она для меня высшее существо совсем не потому, что я сплю в ее мягкой кровати с прохладными простынями. И не потому, что сегодня она принесла мне черную атласную кофточку блестящую-блестящую! Рукава фонариками, а на плечах еще много складок и внизу баска. Я никогда в жизни не видела такой красивой кофточки и даже представить не могла, что такое бывает. А Шураня сказала: "Сегодня нам на работе выдавали американские подарки. Я выбрала эту для тебя". А ведь у нее есть собственная родная дочь! И не потому, что Шураня совсем не берет с меня денег за квартиру, и не потому, что часто, почти всегда, а точнее - каждый день она оставляет мне поесть, когда уходит на работу в свою химлабораторию. А однажды она сказала, а потом повторяла много раз, что она моя больше, чем Нинткина, - дочкина. Она говорила, что мы были вместе, потому и смогли пережить трудное время.

Думаю так про Галину Алексеевну: я оказалась внутри Шурани, то есть мы - вместе, как папа, как летчик. А Галина - снаружи, то есть отдельно. Она ничего не делала предосудительного. И с Шураней, - пусть непредсказуемо, пусть совпадение, - но это она свела нас. Она рассказала и про папу, и про Ленинград, и про эвакуацию, и про жизнь в Пятигорске при немцах, и про детский дом, и про пирожные. Про все рассказала одинаково.

Это я - эгоистка - хотела, чтоб - по-разному...

"ОРГАННОГО НЕ ТРОНУТЬ ЭХА"

прелюдия двенадцатая

У

папы были причины податься в Пятигорск. В детстве он жил там, в имении своих родителей. Время от времени братья-офицеры собирались вместе и друзей привозили на Кавказ. Собирались суматошно, неожиданно. В одну из таких встреч случилось роковое. Случилось несчастье.

Молодые люди наперебой развлекались, кто во что горазд, и в игровом порыве один из них вложил в ручки пятилетнего ребенка самый настоящий револьвер и помог своей взрослой рукой нажать курок. В проеме двери появилась девочка и мгновенно упала.

Это произошло в 1891 году. С тех пор папа не мог пережить этого удара. Революция, новая власть, братики уже сосланы кто куда, а папа все нес эту тяжесть сам. Один. Не смог найти себе места. Ни в новой стране, ни в потерянном себе. Он не искал виноватых, не ругал и власть, он, как надо, отнесся к Отечественной: старым уже пошел в ополчение, когда враг стоял под Ленинградом.

Тогда брали всех. Не проверяли. Не до этого было.

Историю мамы знали все домашние. Как она - шестнадцатилетняя - стояла у калитки их пятигорского дома, когда мимо проходил мой будущий папа. Мама была маленькая, щуплая, и показалась издали папе - он искал всю жизнь это "показание" - той самой девочкой, погибшей сестренкой -Верочкой. В следующий миг очнулся от наваждения, увидел не девочку - барышню, хрупкую, тонкую. Он принял это как явление, как знак ему. Тот, девочкин облик собирался годами-годами, и этот - мамы моей будущей - вмиг его вытеснил.

Вечером того же дня папа пришел к маминому отцу, представился, и вскоре был назначен день венчания.

Пятидесятилетний, грузный, с загнутыми усищами, всегда подвыпивший, мой дедушка, не хотел ни понимать, ни принимать новой жизни. Не хотел предвидеть будущего, не хотел анализировать прошлого, не желал перестраивать жизнь согласно уже свершившимся событиям. Считал, что бывшие дружки, хозяева-стеклозаводчики, которым он много лет честно и усердно служил, предали его. Те же, побросав свои заводы, бросили заодно и деда. Бежали за границу. А дедушка состояния не накопил и с грузом семьи не мог ехать за ними и растерялся. Шел страшный голод Поволжья, болезни и мор.

До конца дней дедушка был обижен на господ и на всю советскую власть. И не себя обвинял в том, что из бравого мужика гусарского вида, полного могучих сил, он раньше времени превратился в толстого печального старика. Пил каждый день хотя понемногу, но непременно, в одиночестве. По дороге с работы. Старшую дочь без оглядки выдал за русского немца, вскоре отправленного в ссылку. А младшую, мою маму, - единственно любимую, еще ребенка, продолжал губить либо безысходной тоской, либо своим деспотизмом, который он сам сознавал в трезвом виде. Здесь и появился папа, мой Константин Иванович.

Мама увидела проходящего мимо незнакомца и упала в обморок, потому что в ночь перед этим видела сон: - будто бы она держит фотографию, где она изображена в паре именно с этим человеком, с будущим моим папой. И в том же сне она разрезает фотографию на две части...

Дед выдал маму за дворянина, хотя и бывшего. Не хотел поверить в новую жизнь? Как же: предстал женихом бывший офицер - почетно и назло кому-то. В одно из протрезвлений, однако, дедушка настоял сжечь портреты военных родственников отца вместе с дорогими рамами, на всякий случай. Что это оказалось не местью новой власти- а будущим поколениям и нашей истории. Но Бог с ним.

Так или иначе, но венчание состоялось. В Пятигорске.

А моя бабушка Оля еще рассказала мне, что произошло дальше.

Сразу после венчания папа снял комнату по соседству. Военный инженер, он нашел работу лишь агронома. Работа вынуждала его часто уезжать в отдаленные земельные районы.

Тем временем пятигорское специальное учреждение - ОГПУ начало охоту на всех бывших, и папу стали вызывать на ежемесячные регистрации.

В тот раз папа приехал досрочно и прежде всего забежал домой. Мама ждала меня - оставались считанные дни до родов и папа волновался.

Я родилась за неделю-полторы до вычисленного срока, весом - на глазок далеко до двух килограммов.

После семнадцатого года, во время голода в Поволжье, мама была при смерти, еле выжила, - четыре разных тифа, скарлатина и страшная тропическая лихорадка. Неразвившейся еще девочкой она родила меня в 17 лет.

МАМОЧКИНА ЗАПИСЬ

Астраханский стекольный завод 1920 годов. Ранней весной, недели за две до Пасхи, голод в Поволжье. Ночь. Будят нас, детей, одевают в теплое, мама с папой уже одеты, несколько огромных связанных узлов, все встревожены, возбуждены. Больше всех бабушка, она плачет. Выходим, тихо идем к Волге. У причала стоит рыбница, нас ждут. Быстро садимся, забираемся в трюм, устраиваемся досыпать прерванную ночь. Уезжали мы тайно, выезды были запрещены, мы бежали от голода, бабушка оставалась в нашей огромной квартире с братом. Побег удался, и мы были спасены от голодной смерти, истощены были все до предела. Как папе удалось устроить этот побег? Каких средств ему это стоило? На утро - общее ликование - вышли в открытое море. Лодка парусная, два трюма набиты людьми. Кто вел наше жалкое судно? По-видимому, не опытный моряк. Цели назначения не было, да наш "капитан" сбился с пути. Старались плыть так, чтобы избежать встречных судов. Красные нас сразу же вернули бы, а что сделали бы белые, этого никто не мог предположить. Плыли мы через Каспий дней 7. Страшный шторм, пресную воду перевернуло, из трюмов вычерпывали ведрами соленую. Питались тут же выловленной рыбой, и, наконец, берег, но чей? Оказалось - белые. Это форт Александровский. Во втором трюме ехали богатые армяне, они ликовали, их тут же пересадили на огромный военный корабль, шедший в Персию, а нас должны были позже тоже куда-то отправлять, но через пару часов в форт вошли красные, была перестрелка, во время которой мы выбежали из лодки и укрылись в ближайшем доме. Нас было человек 16, и вот в этой скученности, в двух комнатах нам суждено было прожить месяца 4. Первая партия уехавших армян погибла вместе с военным кораблем. На первых порах наших мужчин всех арестовали, но через две недели, слава Богу, отпустили. Долгие месяцы голода и безвыходного положения. Чудом оказался какой-то пароход, на котором мы опять переплывали Каспий до порта Петровск. Ночь, густой туман, через каждые пятнадцать минут пароход давал длинный тревожный гудок, становилось страшно. Ехали на палубе, нас с сестрой устроили на возвышенности от машинного отделения, снизу теплый воздух, сверху мелкие брызги от густого тумана, с моря и от пара гудка. Мама с папой где-то в уголочке, согнувшись, просидели всю ночь.