Лежать пограничникам было холодно. Студеный ветер продувал насквозь брезент плащ-палаток, ватные бушлаты, штаны, гимнастерки и зимнее белье. Единственное, что солдаты могли себе позволить, так это медленно сжимать и разжимать пальцы. Руки должны быть теплыми, спуск винтовки – мягким, без рывка. Только тогда пуля попадет в цель.

Наконец-то вся колонна оуновцев втянулась в овраг. Среди кустарника и промерзших деревьев замаячили фигуры людей в теплых куртках, перетянутых ремнями.

– Внимание! – разорвал тишину резкий голос, усиленный рупором. – Говорит заместитель начальника погранотряда майор Тимченко! Всем сложить оружие, поднять руки и идти вперед. Кто сдастся, тому я гарантирую жизнь! Повторяю… – Договорить майор не успел.

Банда мгновенно рассредоточилась по днищу оврага и открыла огонь по склонам, на которых могли скрываться пограничники. Треск автоматов слился с винтовочными выстрелами. Пули взрывали мерзлую землю, подбрасывали ее вместе с лежалыми листьями и мелкими ветками. Деревья гудели в морозном воздухе, когда пули попадали в стволы.

Командир оуновцев понял, что это засада. Он решил, что силы пограничников невелики. Они наверняка прикрывали сразу несколько возможных направлений продвижения группы и, конечно же, предусмотрели тот вариант, что нарушители бросятся назад. Там они сразу же попадут под кинжальный пулеметный огонь. Значит, отходить нельзя, надо прорываться.

Его бойцы падали один за другим. Пограничникам с верхней кромки оврага было удобно выбивать противника, которому толком негде спрятаться.

Тут, снизу, захлебываясь длинными очередями, ударили вверх три ручных пулемета. Оуновцы с истошными угрожающими воплями бросились вперед. Они пытались прорваться к выходу из оврага, сцепиться с пограничниками врукопашную, зубами и ножами проложить дорогу на Украину.

Два ручных пулемета ударили с флангов и сразу скосили несколько человек, находившихся во главе колонны. Бандиты, ошалевшие от свиста пуль, не выдержали и бросились назад в поисках спасения. Они спотыкались о тела убитых и раненых.

Командир, пытавшийся их остановить, рухнул в мокрую листву с простреленной головой. Горячая кровь залила дубовые и кленовые листья, потемневшие за зиму.

Третий пулемет пограничников ударил убегавшим оуновцам буквально в лицо, в упор. В овраг полетели гранаты. Через минуту все было кончено.

В тишине, снова опустившейся на промерзший лес, стали слышны стоны раненых, голоса и кашель тех бандитов, которых по счастливой случайности пощадили пули и осколки гранат. Люди кашляли, задыхались в дыму сгоревшей взрывчатки. Кого-то рвало.

То в одном, то в другом месте стали подниматься руки. Остатки банды сдавались на милость победителя.

Борович поправил шарф, чуть сдвинул набок фетровую шляпу и глянул через стекло в зал со столиками. В этой кофейне, расположенной в исторической части Кракова, Стелла часто бывала одна или с парой коллег из своего идеологического департамента. Днем в заведении обычно было пусто. Лишь вечером сюда приходила молодежь и семейные пары послушать музыку, пообщаться. Вот и сейчас Стелла потягивала из маленькой чашечки остывающий кофе и смотрела на улицу, чуть припорошенную снегом, на редких прохожих, прячущих в воротники подбородки.

Войдя в кафе, Борович знаком подозвал кельнера, указал на столик, где сидела одинокая женщина, и распорядился:

– Коньяк, горячий кофе, шоколад!

Немолодой седовласый кельнер открыл было рот, но внешность визитера сразу отмела все сомнения. Это был состоятельный, уважаемый и, конечно же, платежеспособный человек. Дорогое длинное пальто из хорошего довоенного драпа, замшевые перчатки, штиблеты из натуральной кожи на толстой подошве, фетровая шляпа. Да, у этого пана водились деньги. Во внутреннем кармане его пиджака сейчас наверняка лежал тугой бумажник, набитый немецкими марками.

Кельнер кивнул, забросил на согнутый локоть белое полотенце и исчез за дверью. Борович неторопливо двинулся к столику Стеллы.

– Здравствуйте, – тихо сказал он, снимая шляпу. – Вы позволите?

Женщина обернулась, и ее щеки мгновенно вспыхнули.

– Вы? Господи, Михаил Арсеньевич! Да, конечно же… Куда вы запропастились? Я не видела вас и не слышала ничего уже два с лишним месяца. Грешным делом начала было подумывать, что с вами приключилась беда. А расспрашивать у нас о ком-то никак нельзя. Вы и сами это понимаете. Хотя с чего я взяла, что вы в курсе?

Борович небрежно бросил на соседний стул шляпу и перчатки, расстегнул пальто и уселся напротив Стеллы.

Он выслушал ее сбивчивую речь, улыбнулся одними уголками губ и проговорил:

– Нет-нет! Я, конечно же, в курсе, потому как работаю здесь, в центре. Я видел вас несколько раз, но не имел решительно никакой возможности подойти и заговорить. Все ждал, что доведется с вами вот так встретиться, посидеть за чашечкой кофе, вспомнить наши приключения.

Тут появился кельнер с кофейником, двумя свежими чашками белого фарфора, бутылкой коньяка. Он приподнял ее, продемонстрировал клиенту этикетку, заслужил удовлетворительный кивок и начал распоряжаться. Кельнер убрал пустую чашку и блюдце, смахнул со стола невидимую пыль и снова быстро сервировал его.

Стелла смотрела на ловкие руки кельнера, на то, как он разливал коньяк в маленькие синие рюмки, наполнял горячим кофе чашки.

Заговорила женщина только тогда, когда кельнер пожелал дорогим гостям приятного отдыха и удалился.

– Вы все такой же, Борович! Самый настоящий волшебник! Появились, очаровали, смутили.

– Пустое, – сказал Борович, улыбнулся, поднял рюмку и предложил: – Давайте выпьем за встречу.

Они пригубили коньяк.

Потом Стелла снова взяла в руки чашку и стала катать ее между ладонями, как будто нервно грела замерзшие руки.

– Мне кажется, Михаил Арсеньевич, что расспрашивать вас про ваши дела совершенно бесполезно, – заявила она. – Вы все равно ничего не расскажете. Понимаю, у нашего центра сейчас много задач. Разглашение сродни преступлению, предательству. Но я уверена, что вы находитесь при важном и серьезном деле. А я, как и посоветовал мне Роман Иосифович, занялась пропагандой и идеологией. Кстати, вы с ним видитесь?

– Да, довольно часто. Разумеется, по работе.

– А я часто вспоминаю наш побег. Вы ведь нас тогда спасли, всех на себе вытащили.

Борович сидел, с легкой улыбкой смотрел на женщину и попивал кофе.

Да, он тоже часто вспоминал эти события. Михаил тогда сильно рисковал, спасая Стеллу от Шухевича, настроенного весьма решительно. Ведь тот обязательно убил бы ее, постарался бы избавиться от балласта, который мешал ему быстро исчезнуть в приграничном районе Румынии и благополучно перебраться в Югославию.

Шухевич часто был сварлив и раздражен, но никогда не являлся злопамятным. Он всегда четко исходил из своего представления о том, нужен ему этот человек или нет.

Борович был необходим Шухевичу. Он не раз доказал свою полезность. Так было во время побега из Карпатской Украины, да и потом, когда они сидели в Югославии. Именно Борович убедил Шухевича перебраться в Краков, к Степану Бандере.

В Югославии у Шухевича нашелся то ли дядя, то ли еще какая-то седьмая вода на киселе. Особых родственных чувств Борович тогда между ними не заметил, но кров над головой у них появился.

Стелла быстро устроилась на работу. Оказалось, что она прекрасно знает немецкий язык и может на нем печатать. Ее взяли машинисткой в управление железной дороги с приличным для такой должности содержанием.

Борович попробовал поработать таксистом, потом попал в гараж, где руководил ремонтом потрепанного автопарка. Он довольно быстро сошелся с руководством, отменно наладил работу диспетчерской службы и вообще стал незаменимым человеком в гараже.

Шухевич постоянно писал какие-то письма, слал телеграммы, дважды телефонировал куда-то в другой город. Все это время он с неудовольствием требовал у Боровича денег на свою деятельность.