— Фартовый ты, Кузька! Ох, какой фартовый! У меня одного много хуже получалось. С тобой — много лучше. Если так дело дальше пойдет, мы в этом году коня купим. С ним лучше по тайге передвигаться.

Сегодня Кузя равнодушно смотрел на золото. Интерес и стремление, присутствовавшие еще вчера вечером, пропали. Он устал, ему требовался отдых. Ефим понимал его состояние, уложил спать. А сам, потягивая у костра трубочку, с тревогой посматривал на небо:

— Только бы дождь не пошел, дал шурф доработать.

Третий день показался еще длиннее. Измотанный Кузя с трудом долбил кайлой грунт, медленно набирал мешок. В руках не было сил, надо бы отдохнуть. Ефим не торопил сына, терпеливо ждал, когда тот насыплет ношу. К обеду вытащил его наверх:

— Хватит, иди, приляг. Я тут один управлюсь.

Кузя хотел было противиться, но ослушаться не мог. Прилег на лежанку из пихтовых веток у костра и тут же уснул.

До вечера Ефим работал один. Соорудив небольшую двухметровую лестницу, спускался и поднимался в яму и обратно, вытаскивал тяжелый мешок наверх, относил и промывал песок. Торопился как можно быстрее выбрать остатки золотоносной породы, которой оставалось немного. Кайла уже ударялась о подушку, каменное наслоение. Это значило, что надо было начинать копать новый шурф.

Вечером Ефим едва растормошил Кузю, чтобы поужинать. В полудреме сын съел несколько ложек каши и вновь уснул, до того изможденным было его физическое состояние. Ефим заботливо укрыл сына телогрейкой, сам спал в рубахе у жаркого костра.

Утро принесло перемены. Нахмурившееся небо бросило на землю первые капли дождя, которые вскоре превратились в мокрый снег. Подобная погода в этих местах была обычным явлением, в тайге в горах всегда холоднее. И это было на руку: тепло и вода могли напитать землю, тогда бы пришлось заканчивать все работы.

Быстро соорудив над станом навес из еловой коры, Ефим не стал будить Кузю: пусть выспится вволю! Его силенки пригодятся потом, при выработке второго шурфа. Потом полез в яму подчищать остатки песка с подушки. Выбирал долго и тщательно, так как в самом низу было самое высокое содержание золота. Когда невозможно стало брать землю лопатой, сгребал супесь ладонями, потом вылизывал голые камни мокрой тряпкой. Так делали все старатели, и он в том числе, стараясь забрать из шурфа все до последней крохи. В трещинах и расколах прочистил острой щепочкой. И не зря! Было видно, как оттуда выскакивают небольшие, но желанные крупинки желтого цвета.

Когда в шурфе не осталось места для работы, а вертикальные стены стали грозить обрушением, Ефим вылез наверх. Подкурив трубочку, подводя итог проделанной работе, с удовлетворением долго смотрел по сторонам, негромко проговорил:

— Ну вот, еще один шурф забрали!

На его голос проснулся Кузя. Протирая заспанные глаза, испуганно спросил:

— Ты что, тятя?

— Да вот, с Золотухой разговариваю.

— Где она?

— Вон, в яму спрыгнула.

Кузя подбежал к нему, заглянул вниз, разочарованно протянул:

— Обманываешь! Нет там никого.

— Нету? — с удивлением продолжал играть роль провидца отец. — Правда, нету. Наверное, в землю ушла.

— Как это ушла? Разве может человек сквозь землю ходить?

— Человек — нет. Дух может. Золотуха — это же дух, я тебе говорил. Знать, ей везде путь открыт.

Кузя недоверчиво посмотрел на Ефима, потом опять в шурф, отвернулся, пошел назад к костру. Было видно, что обиделся. Отец не стал его успокаивать: перемелется — мука будет.

Обедали молча. Перед тем, как взять в руки лопату, Ефим еще раз прошелся вокруг, оценивающе определяя наиболее вероятное место нахождения золота. Лишь потом, помолившись, начал делать вскрышу нового шурфа. Он находился в десяти метрах от первой выработки. Кузя молча помогал ему: откидывал по сторонам куски плотного снега, долбил киркой землю, отваливал по сторонам еще мерзлые, спрессованные временем пласты дерна. Когда углубились на штык, насыпал в мешок первую пробу, отнес на колоду, прогнал царапкой. Когда вода прогнала грязь, вернулся к отцу, разочарованно протянул:

— Нет ничего, пусто.

— Что ж — и на старуху бывает поруха, — подбодрил его Ефим, продолжая работать. — Это только начало.

Копали до темноты, но углубились всего на пояс. Пришлось вытащить пять больших камней, которые значительно затруднили углубку. На их извлечение ушло много сил и времени. Под конец работы перепачканный грязью Кузя устало смахнул со лба пот, как взрослый высказал свое мнение:

— Тять! Давай его (шурф) бросим. Одни каменюки идут. Глыбже, верно, их еще больше будет. — Указал рукой в сторону: — Вон в том месте начнем по новой, может там валунов не будет.

Ефим прищурил глаза, с хитринкой посмотрел на сына:

— Нет, Кузька! Не зря эти булыганы сюда водой нанесло. Чудится мне, что под ними «сковородка» намыта. Я на такие места попадал пару раз. Под такими жерновами могут такие самородки прятаться, что потом всю жизнь можно на завалинке с балалайкой сидеть, ничего не делаючи!

От его слов у мальчишки загорелось лицо. Он уже пропитался золотым потоком, был опутан неразрывными канатами старательского промысла. И не было сил вырваться из них, да и не хотелось. В сознании трепетали душезахватывающие мысли: а что же там, дальше, внизу будет? А вдруг там лежит тот самый, единственный, мой самородок? Поэтому не мог противоречить отцу, чей опыт золотоискателя был известен и почитаем далеко за пределами поселка.

Следующий день не принес ожидаемого успеха. Чем глубже Ефим копал, тем больше камней попадалось. Небольшие, размером с голову, и здоровые, как колесо от телеги, валуны лежали рядом друг с другом. Первые он одним махом выкидывал из ямы, вторые приходилось выталкивать по доске. Искоса поглядывая на небо, торопился. Резкая оттепель и мелкий, нудный дождь не предвещали ничего хорошего. Напитанный вешней водой ключ за ночь скинул с себя снежно-ледяной панцирь, набрался сил, зашумел, побежал быстрее. Если так будет продолжаться дальше, бешеные струи могут одним махом затопить узкую пойму и недоработанный шурф.

Насыпая из мешка пробу, Кузя с тревогой предупреждал отца:

— Тятя, вода прет! Скоро колоду сдернет.

— Ничего, погодь, немного осталось, успеем! — отвечал Ефим, а в глубине души понимал, что надо бы бросить шурф, но неохота начинать работу заново. Да и представится ли случай вернуться сюда на будущий год?

По расчетам Ефима добраться до подушки оставалось немного. Осталось выкинуть несколько камней и выбирать самую насыщенную золотым песком землю. Однако природа, будто чувствуя это, обрушила на тайгу и людей с небес свой гнев. Дождь усилился, превратился в ливень. Слежавшийся снег превратился в кашу, из-под него к краю ямы поползли кривые, настойчивые ручейки.

— Возьми кирку, обведи вокруг канавку, чтобы сюда не лилось, — приказал отец сыну, продолжая выкидывать землю наверх. — Немного осталось.

Промокшие до корней волос отец и сын не обращали внимания на ливень: некогда, потом высохнут. Лишь бы добраться до дна, узнать, что там? Старательский мандраж захватил их полностью. Они не видели, что происходит вокруг. А зря.

Наконец-то лопата звякнула железом о камень. Ефим ударил еще: тот же звук.

— Неужели опять валун? — с досадой спросил он у себя. Схватил кайлу, взмахнул несколько раз, стараясь подцепить его, но бесполезно.

Как будто в безрассудном состоянии, полученном от необычайно тяжелой, но бесполезной работы, он продолжал ковырять землю, тут же натыкаясь на преграду. Сомнений не оставалось, что это может быть, оставалось лишь подтвердить их словами.

— Эх, мать твою… — от досады чертыхнулся Ефим. — Плита вышла.

Кузя его не слышал. Случайно обратив внимание на скалу, сквозь сплошной поток дождя старался рассмотреть какое-то движение среди деревьев. Показалось или нет? Да нет же, точно кто-то стоит, машет рукой! Приглядевшись внимательно, различил силуэт женщины. Не веря глазам, зашептал молитву. Узнал ее — Золотуха!.. Отчаянно жестикулируя рукой, она приказывала: уходите! Потом вдруг сделала шаг в сторону и исчезла. От страха не в силах сделать хоть какое-то движение, продолжал стоять и не сразу воспринял слова отца.