Я тоже вздохнул, поднялся, вошел в дом и, включив свет, который проявил темноту за порогом. Оглянувшись, я ничего уже кроме ночи, не увидел, и осторожно прикрыв дверь, на всякий случай накинул крючок в скобу. Чувство тревоги, срабатывающее на Байкале, прилетело вместе со мной в город, и пройдет еще время, когда инстинктивная осторожность рассеется, исчезнет во мне...
Январь 2003 года. Лондон
СВАИ
Гена неторопясь, шел по лесной дороге, прислушиваясь, вглядываясь, принюхиваясь. Была осень и прохладный, чуть влажный воздух был полон горьковатыми ароматами подопревшей листвы, устилающей дорогу. Дул легкий ветерок, и осиновые листья, разноцветные от желтого до густо красного, остававшиеся ещё на ветках, трепетали от его порывов, как сигнальные флажки и часто не удержавшись, отрывались от ветки, от родного ствола, какое-то время планировали вниз, и, упав на дорогу застывали в мёртвой неподвижности.
Из придорожных кустов, вдруг, шумя крыльями и тревожно, тонко, тренькая, вылетел рябчик и сел на ветку крупной лиственницы, справа. Гена замер, медленно снял ружьё с плеча, и рябчик вновь тревожно затренькал, глядя прямо на Гену.
Охотник застыл неподвижно и ждал... Рябчик через какое-то время задвигался, прошел немного вдоль по ветке, а Гена, в это время медленно поднял ружьё, прицелился и плавно, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо заметалось, запутавшись в полуголых стволах, и замерло...
Рябчик пушистым комочком упал под дерево. Гена, заметив место, пошел туда, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться, не доходя несколько метров до лиственницы, остановился, осмотрелся и заметив серый, пушистый комочек перьев, поднял птицу и по чёрной отметине под горлом понял, что это петушок. "Поджарю на костре", - подумал он, и, подвернув головку рябчика под крыло, спрятал в рюкзак...
Свернув с грязной разъезженной дороге, с глубокими колеями, пробитыми грузовиком-вездеходом, он, по мягкой, обсыпанной хвоёй дорожке, пошёл направо, мимо небольшого, пушисто-зелёного сосняка, и вскоре увидел маленькую полянку, заросшую кустами ольхи.
"А я ведь здесь так часто бывал прежде" - подумал он и вспомнил как лет десять назад, он с приятелем Сашей Петровым ночевал здесь под тентом две ночи...
... Была такая же осень, стояла солнечная погода и они, проходив весь день по окрестностям, возвращались к биваку, ели у костра, уклоняясь от струек ароматного, но едкого дыма от осиновых дров, смотрели по сторонам: на заходящее солнце, на темнеющий, стоящий стеной лес, на другой стороне заболоченной лесной долины.
Поужинав, и одевшись потеплее, шли на Сваи - некогда положенный через болотину мост-гать, с высоко торчащими по бокам, полусгнившими столбами-сваями. Потому и место называлось - Сваи.
Выйдя на широкую ровную болотину, расходились подальше и затихали в ожидании заката и утиного вечернего лёта. Кругом было тихо, и каждый плеск или треск ветки был слышен далеко.
... К осени природа словно устаёт от рождений, роста, движения, созревания и замирает. Непотревоженная тишина повисает над лесом, полянами, болотами...
Так было и в тот раз. Только успокоились и задумались каждый о своём, как на том берегу, на котором был бивак, метрах в ста от дымящегося кострища, взлаял-рявкнул самец косули, сердито и раздражённо. Видимо он пришёл на водопой и причуял запах дыма, тонкой струйкой поднимающегося в неподвижном воздухе, от непогасшего костра. Сашка рукой показал Гене направление, и потом развёл руками, словно говоря: "А кто же знал?"
Козёл ещё несколько раз рявкнул: "Гоу! Гоу!", но уже неожиданно далеко- видимо испугался тревожных запахов и убежал.
Постояли ещё несколько минут. Вдруг прямо против Сашки, на полузатопленное бревно прилетел и сел длинноносый вальдшнеп. Гена видел, как Сашка медленно поднял свой зауэр-двустволку, прицелился и выстрелил. Эхо было громогласным, сочным, долгим... Шлёпая резиновыми сапогами по болотистой грязи, Сашка подошёл к убитой птице, поднял её за крыло, показал Гене и вернулся на своё место.
Постояли ещё... Солнце зашло... Похолодало и потемнело...
Сашка решительно нарушил тишину, которая засасывала, заставляла замереть и не двигаться, не шевелится... Он кашлянул, а потом, чмокая сапогами по болотной жиже, подошёл, поднял птицу и двинулся к берегу. Гена тоже задвигался, - не дожидаясь полной темноты, они пошли к стоянке
Там, Сашка - умелый повар, быстро поджарил вальдшнепа, в котелке, на костре и приготовил из картофельных хлопьев пюре. Гена никогда, ни до, ни после, не ел такого вкусного, сочного, прожаренного мяса, обгладывал косточки и хвалил Сашку, а тот, зевая, пил чай и отнекивался:
- Вот если зверя добудем, тогда я такое жаркое сделаю - пальчики оближешь...
...Занятый воспоминаниями Гена вышел на приречную поляну-покос. По краю лишённого деревьев пространства, между речным болотом и покосом, росли кусты ольхи, заслоняющие как живая ширма, вид на болото. Гена подошел к кустам, и мельком глянул сквозь листву. Ему показалось, что на болоте, среди высокой, густой травы, посредине, там, где текла незаметная речка, мелькнуло жёлто-коричневое пятно. Инстинктивно насторожившись, он наклонился и на полусогнутых ногах, прячась, подошёл к кустам. Став на колени, он осторожно выглянул в проём между кустами...
На болоте стояли и кормились, склонив головы в траву, два изюбря. Это было так неожиданно, что Гена пригнулся ещё ниже, задышал нервно, руки задрожали. И в голове мелькнула мысль: "Не может быть! Так легко и так просто! Бац, и звери стоят! И уже стрелять можно. Они всего метрах в шестидесяти!"
Руки шарили по карманам, а глаза впились в цель, фиксируя каждую мелочь.
Один из оленей поднял голову, и, продолжая жевать, долго смотрел в его сторону. Гена, напрягшись, присел ещё ниже и замер. Олень пошевелил длинными ушами и вновь наклонил голову к траве.
Гену била крупная дрожь. Он осторожно зарядил ружьё пулями, лёг на живот, закрепил ружье в плечевой впадине и на полусогнутых в локтях, руках. Он с таким напряжением вглядывался в оленей, что на глазах выступила влага, и он на какое-то время отвёл глаза. "Стрелять или не стрелять? - соображал он. - Тут недалеко садоводства строят, могут выстрелы услышать. Но ведь сейчас осень и охота разрешена. Мало ли кто в лесу стреляет".
В это время поднял голову второй олень и Гена увидел коричневые рога с пятью отростками. "Молодой бык" - подумал он и решившись, стал выцеливать рогача.
... Солнце садилось за болотом, синее небо высокой полусферой нависало над миром, и тишина повисла в промежутке между небом и землёй. Руки дрожали, сердце колотилось, мушка ружья, немного покачивалась то вверх, то вниз, то, совмещаясь с плечевой костью зверя, то опускаясь вниз, почти до уровня высокой травы.
Гена задержал дыхание, мушка совместилась с прорезью, замерла, и охотник плавно нажал на спуск. "Бам-м-м" - прорвалась громом тишина. Бык упал, и матка резко подняла голову, не понимая ещё, что происходит. "Бам-м-м" - автоматически грянул второй разрыв тишины, и матка упала на колени, а потом повалилась в траву и на бок...
Гена вскочил на ноги, перезаряжая стволы, побежал через кусты напрямик, не замечая чавкающую под ногами жижу, брызгающую на штаны.
Подбежав на расстояние в несколько шагов, охотник увидел двух оленей, лежащих один подле другого, почти плоских, очень мало возвышавшихся над примятой травой. Гена несколько раз оглянулся, по дуге подошел к быку и опасливо потрогал коричневые, пупырчатые с белыми, стертыми, серыми кончиками, острые рога.
