Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы, натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил прихрамывая , на обе ноги. Я, жалея его, никуда после обеда не пошел, и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек. Мы заготовили на ночь побольше дров, поужинали и, вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
Так и случилось.... Перед заходом солнца, на маряну, откуда-то слева вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали высыхающую травку на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шепотом, стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных. Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми , отполированными остриями, торчащие вперёд, как многоотростковые вилы...
Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше, и аккуратными головками с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими, и уже поменяли шерсть, приготовляясь к зиме. Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцево поблескивала и лоснилась, на тугих мускулистых плечах и стёгнах. Ножки были пропорционально туловищу длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения, несла их тела и в гору и под гору...
Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и уставились в нашу сторону, поводя ушами. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
Бык к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе, чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп, "поплыл", мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей, как у кровного скакуна...
Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо. Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись. Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
Но тут есть и другие причины... Дело скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому, что когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз скоординированности чувств человеку и не хватает...
Мы с Юрой вернулись на бивуак в сумерках, и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания, о медведях, прячущихся в еловой чаще...
Юра быстро и крепко заснул, намучавшись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину... Часов около двенадцати ночи, где то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь...
"Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит, медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще , что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
Сквозь прогалы в еловой хвое, полосками, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью, чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств. "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру. - Всё - таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей, и я разбудил Юру...
Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое, пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку , а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку, толстого пня и стал ждать...
Через десять минут уже заметно посветлело на востоке, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом, - там, где бежал по долине Муякан, и неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык, высоко и пронзительно затянул боевую песню.
Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
То ли от утреннего холода, то ли от азарта, меня начала колотить мелкая дрожь...
Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом затянул изюбринную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
Но бык, справа, в той стороне, где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно. Я, мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе... На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал - Юра, наверное, уже выцеливает быка. Но время шло, а выстрела всё не было.
Я согнувшись, в основание пенька, "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и выскочив из за бугра, появился быстрый бык. Он остановился и я, прячась как мог, разглядел его сильный, мощный силуэт, коричневый мех, чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну, висящую вожжой из разинутого рта, с красным языком болтающимся внутри. Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое разъяренное чудовище, и я разгорячённый воображением , чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
В тот же миг, бык, упёрся в меня взглядом, как мне показалось длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды. Он меня увидел! Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте, и как мне показалось, одним прыжком исчез, туда, откуда, так неожиданно появился.
"Ну что же там Юра?- негодовал я. Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел что, он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
Делать было нечего, и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза увидел меня и смутившись произнёс. - Я тут... Я тут немного задремал...
- Так ты что и быка не слышал и не видел - безнадежно спросил я, и Юра
со смущённой улыбкой ответил,: - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
Я невольно махнул рукой, но потом, заставив себя собраться, проговорил. - Ну, это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе... Было бы сплошное надрывательство...
Юра был явно сконфужен, и я не стал его "додавливать" своими упрёками...
Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня.
Взошло солнце и стало потеплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени. Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса, перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, сверху, были уже кое - где припорошены первозданно белым снежком...
