Как же должен строиться этот внутренний монастырь?

Как должна осуществляться эта трудная внутренняя задача?

На этот вопрос ответить легко, ибо это устроение внутреннего монастыря должно протекать так же, как протекало оно в условиях прежней монастырской жизни. Мы также должны стать «единожительствующими». И нас побуждает к этому окружающая жизнь, нас к этому побуждает полная невозможность строить нашу внутреннюю, духовную жизнь, не отгородившись внутренно от безбожного, нас окружающего, мира. В каждой семье, в каждом доме, иногда в каждой комнате есть такое взаимоотношение с окружающими, которое заставляет глубоко прятать свою внутреннюю, религиозную, молитвенную жизнь, что является не меньшим побудителем к созданию внутреннего монастыря, чем тот побудитель, которым являлся языческий мир для создания монастырей прежних. Когда человеку нельзя встать в свой угол и лба перекрестить, и он должен делать вид, что смотрит в окно, и в это время мысленно читать свои молитвы, то он поставлен в условия более необходимые для создания внутреннего монастыря, чем тот христианин первых веков, которому приходилось, чтобы проводить христианскую жизнь, уходить в монастырь на окраину города.

С одной стороны, уничтожение прежних монастырей, с другой стороны, всеобщее безбожие и отпадение от веры, – эти два условия неизбежно приводят верующих людей к новому внутреннему монастырю. И они не должны упираться на этом пути, не должны говорить: «Это невозможно, это неясно, неосуществимо»; все это вражеские препятствия на этом пути.

Монастырь в миру не только осуществимая, но самая главная задача нашего времени. Человек для этого и не уходя из мира должен идти по пути такого же внутреннего делания, которым шли люди в условиях прежней монастырской жизни.

Необходимо возвратиться к семейной, домашней, личной молитве, надлежит возвратиться к соблюдению полноты церковности; нужно оцерковлять свою жизнь, надо вернуться к частому причащению Святых Таин, должно вернуться к постоянному богомыслию, к чтению и изучению Слова Божия, читать Жития Святых Отцов, – словом, надо делать то же самое в миру, что люди делали в монастырях, что считалось как бы специальностью, задачей монахов. Все это из монастырей должно перейти в мир и здесь, в миру, должно перерождать человека.

Но для того чтобы это можно было сделать, необходимо исполнить тот завет, который мы только что прочли у ев. Иоанна Златоустого, мы должны «прежде всего другого душу свою ввести в самую необитаемую пустыню», т. е. оцерковление нашей жизни должно, прежде всего, иметь за собой решительное отмежевание нашей внутренней жизни от жизни безбожной, нас окружающей, от нас окружающих понятий, от нас окружающих нравов, от нас окружающей безнравственной жизни. Все то, что можно уподобить прежней развращенной языческой жизни, все это должно быть нами внутренно отринуто. Мы должны как бы заключиться во внутреннюю пустыню, мы должны чувствовать себя так: мы – и они, верующие – и неверующие, верные – и безбожники, Церковь – и мир, царство от мира сего – и царство «не от мира сего», «граждане земли» – и «граждане неба».

Все это должно определить наше отношение к миру как ухождение из него, как ограждение своего внутреннего строя от этого, совершенно на иных началах строящегося мира безбожного. Вот когда это ухождение внутреннее совершится так же, как оно ранее совершалось при ухождении в монастыри, и человек встанет на путь полного оцерковления своей внутренней жизни, начнет созидать свою молитву, начнет соблюдать посты, начнет ходить в храм Божий, причащаться Святых Таин, отдаст себя в духовное руководство, будет находиться в послушании, прекратить мирское, самочинное свое житие – словом, когда вся его внутренняя жизнь будет не что иное, как создание того же самого монастыря с тем внутренним содержанием, которое было в прежнем монастыре за каменными стенами, тогда будет найден выход для жаждущих монастырской жизни и в нашу эпоху.

Так вот что значит «монастырь в миру».

«Монастырь в миру» – это создание молитвенной, духовной жизни, которую мы переносим из наших разрушенных монастырей в условия жизни мирской. Здесь такое же ухождение от развращенного мира, как там, здесь такое же уединенное жительство, как там, здесь такое же устремление к высшему и горнему, к служению Богу, как там, здесь может быть и такое же полное оцерковление, как там, здесь может быть и такое же великое послушание, как там. И тогда, если эта задача будет выполнена нами, будет создан новый невидимый монастырь взамен разрушенных монастырей. И этот монастырь не смогут разрушить никакие случайные, внешние обстоятельства.

И это не мечта, это не художественная греза, это не какой-то манящий призрак, может быть, прекрасный, но неосуществимый, это есть самая подлинная правда, это есть великая задача нашего времени.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Святые Отцы научат нас жить так, чтобы постоянно памятовать о смерти: ложась спать, мыслить, что Господь, может быть, не приведет встать наутро, а утром, вставая, думать о том что Господь, может быть, призовет до вечера.

И в отношении всякого дела эта мысль должна жить в человеческом сердце, должна она жить и в сердце каждого пастыря. И он также и в отношении своего пастырского служения всегда должен иметь эту мысль, что сегодня он здесь, а завтра его нет. Эта мысль побуждает всегда стараться передать то, что тебе представляется самым важным в деле спасения.

Думается, что если бы ты знал, что тебе последний раз придется вести беседу, что бы ты сказал своим духовным детям наиболее, по твоему разумению, важного и нужного для них?

Все велико и важно в учении Церкви, но есть в нашем внутреннем устроении некоторое особое ощущение, особое внутреннее состояние, которое стоит за всей жизнью нашей и является как бы внутренней ее основой. Вот эту-то основу, на которой зиждется внутренняя жизнь человека, вот это-то чувствование, вожделенное для каждого верующего, и надлежит раскрыть, как главнейшее в деле нашего внутреннего устроения.

Это чувство заставляет иногда остро переживать жалость, смятение при виде множества, страшного множества, неверующих людей, живущих без Бога, без Церкви, без молитвы, без радости, без счастья.

Иной раз, когда едешь в трамвае или на поезде, так и взял бы за руку сидящего против тебя и сказал бы: «Да зачем же ты живешь на свете, зачем ты живешь? Думал ты когда-нибудь об этом?»

Все эти погрузившиеся в мирские дела люди представляются такими жалкими, такими несчастными, точно больными в бреду, бродящими по земле, не зная куда, не зная зачем, не зная для чего.

Есть три пути, и один только из них есть путь жизни, а два пути – пути смерти. Один путь смерти – это есть путь прямого неверия и безбожия, другой путь, обольщающий иных, – это есть подобие веры, когда говорят, что верю, но по-своему верю, а в Церковь не хожу, верю, но не причащаюсь. Эти люди идут как будто в том же направлении, в котором идет и путь жизни, но они идут в сторону и не могут придти к спасению.

Последний путь – путь Церковной жизни, единственный, истинный путь спасения.

В основе этого пути лежит перерождение человека благодатным действием Таинства.

Христианин и нехристианин – это только по видимости одно и то же, но по своему внутреннему существу это нечто совершенно различное.

Христианин рожден свыше и есть уже иной, чем тот, кто не имеет этого рождения.

Это не слова, не богословствование, не отвлеченная академическая мысль, это есть самая подлинная, самая истинная жизненная правда, и если, по некоему наваждению, это перерождение не чувствуется или не дает плодов, то это вовсе не значит, что его нет.

Благодать Духа Святого все меняет в душевном строе человека. Она меняет, прежде всего, его отношение к внешнему миру. Внешний мир для верующего человека представляется как проходящий сон.