— Что за трудность, государь. С герцогом всё просто.
— Значит, думала, умница. Вот мне и повтори.
— Что ж, по титулу он герцог Голштайн-Готторпский, сын единственный герцога Фридриха IV и старшей дочери короля шведского Гедвиги-Софьи.
— А ты не отмахивайся, цесаревна. Дочь дочерью, так ведь и сестра родная короля Карла XII, с которым под Полтавой сражаться пришлось.
— Самого заклятого врага вашего и российского, государь.
— Э, нет! В делах государственных врагов заклятых не бывает. Ты вспомни, во времена дедовские князь Юрий Долгорукий к себе в Москву князя Новгород-Северского звал. Обедом знатным угощал, подарками засыпал. Вместе сражаться стали, а году не прошло, князь-соратник к врагам Юрьевым переметнулся. Тут не о вражде да дружбе говорить надо — о расчёте. Племянник родной Карла XII! Значит, и прав у него на престол шведский предостаточно.
— Если случай будет.
— И снова не права ты, Аннушка. Случай самому делать надо. Ты о другом вспомни. Гость-то наш двух лет от роду осиротел — отец в битве при Классоне пал. Софья-Гедвига вдовая где жить стала?
— В Стокгольме, государь.
— Видишь, видишь! Значит, и шведы к нему привыкли — не чужой он для них, не посторонний. Мать через пару-другую лет померла, опять там же жить остался. Кто ему родителей заменил? Карл XII.
— Плохо заменил. Герцог образованием похвастать не может.
— Захочет — своё доберёт. Не захочет — умной супругой обойдётся. Тоже неплохо, а, Аннушка?
— Учителей да воспитателей добрых николи не знал, всё больше, сам говорил, среди низших придворных чинов время проводил. Одна радость: на дядюшку, как на икону святую, молился. Слова о нём плохого сказать не даст — так и вскидывается.
— Не то лыко ему в строку ставить надобно, Аннушка, совсем не то.
— Разрешите, государь, сама отгадаю.
— Почему бы и нет? Обо всём своим умом думать надо.
— Безвольный он, государь. На ходу спит. Языком иной раз болтать горазд, а вот как в деле будет?
— Твоя правда, никак. Кабы воля была, так бы уже сейчас на шведском троне сидел. Шлезвига сам не добивался — всё время ждал, когда дядюшка любимый на серебряном подносе отцовские владения ему предоставит. Ему бы самому с датчанами сражаться — не стал. Дядя слово сдержал, в 1716-м правление Шлезвига ему в руки передал, а герцог додумался собственными владениями из Швеции управлять.
— Видишь, государь, видишь!
— Так ведь и советчиков добрых у нашего герцога не видать было. И лет он твоих ещё был — шестнадцать годков не для всякого возраста.
— Так ведь когда двумя годами позже король преставился, все права на престол у герцога были. А он что — принял денег на дорогу и поехал по Европе скитаться, владения свои вымаливать.
— Ну, деньги не так уж и малы вышли — помнится, тысяч пятьдесят талеров. Шведский престол упустил, так ведь половину земель своих наследственных одними переговорами вернуть сумел. К двадцати годам резиденцию перенести в Киль смог. Где только не побывал — ив Ростоке, и у дяди своего, епископа Христиана-Августа, в Гамбурге, в Берлине, в Дрездене и у императора.
— Теперь и до Российской империи дело дошло. Глядишь, российский император сироте на бедность чего пожертвует.
— А вот так, Аннушка, цесаревне судить не след. Не дама ты простая придворная, чтобы пустяки болтать, веером прикрывшись. Не говорил я с тобой — мала была, а теперь вроде бы и самое время. Помнить ты о тех давних днях не можешь — мала была, только когда ты на свет пришла, у русского царя целый кошель невест набрался. Одна другой краше, коли не дурее.
— И всех пристраивать надобно.
— Пристраивать? С какой стати? Коли с толком, другое дело. Вот первой у нас Курляндия оказалась: через неё к морю выходить удобно. Герцогу ихнему так и сказал: любую выбирай из царевен-племянниц. Какая приглянется, та и твоя. Он, понятное дело, на Анну глаз положил. Хороша была, ох, и хороша. Косы до полу, глаза васильковые, кожа белая, крупичатая.
— Неужто было так, государь? Кто другой бы сказал, ни за что не поверила. Анна Иоанновна нынче...
— Что ж, тринадцать лет прошло — для девки срок немалый. Тела набрала, а сама привяла. А в те поры герцог Курляндский задурился совсем, со свадьбой торопиться стал не по правилам — лишь бы скорее супругу такую заполучить. Сразу после Полтавы дело было. Впереди поход Прутский. Никто с женихом спорить не стал. Окрутили царевну да и в дальнюю дорогу с Богом отправили. Только герцог, едва доехав до владений своих, Богу душу отдал. Толковали, перепил на радостях. А герцогинюшка наша вместо того, чтобы герцогство своё к рукам прибрать, порядки для нашей державы нужные завести, обратно в Измайлово, к маменьке любезной рваться стала. Спасибо ещё Пётр Михайлыч Бестужев-Рюмин при ней оказался. За имуществом доглядывать, за курляндцами следить, ну и ещё иное всякое. Старый лис, опытный. Сам наживается, но и наши интересы блюдёт.
— Говорите, наши интересы, государь. Остерман мне по карте показывал — залив там Рижский и море Балтийское, а ещё...
— Вот ты о главном и сказала. И крайняя нам нужда от шведов Курляндию отгородить. Сколько раз они на земли эти возвращались. Только после Полтавы вроде бы отступились.
— Так это, государь, во время войны Северной.
— Умница ты моя, Аннушка. С тобой лучше, чем с советниками моими толковать. Всё-то ты знаешь, до всего тебе дело. А Курляндию после этой войны Шереметев занял. Герцог Фридрих-Вильгельм в те поры ещё в возраст не вошёл. За него дядя его родной, герцог Фердинанд правил. Не то чтобы власть для племянника сберегал — о своих делах думал. У Фридриха-Вильгельма ума хватило: как вернулся после войны в 1710 году в Курляндию безо всякого опекуна, так и стал у нашей державы поддержки искать — на Анне Иоанновне женился. И всё бы ладно устроилось, кабы не смерть его ранняя. Январь 1711-го — что за такой срок сделать можно!
— Вот вы, государь, и заказали Анне Иоанновне в Россию возвращаться.
— Не то что заказал — строго-настрого и думать запретил. Власть-то к былому опекуну — герцогу Фердинанду перешла. Он в те поры в Данциге резиденцию имел. Там и остался: курляндских дворян побоялся. Не нужен он им был. А на такой раздрай глядючи, и Польша вмешиваться стала. В 1717-м порешили курляндцы на съезде в Митаве Фердинанда власти лишить, а всю власть высшим советникам герцогства передать. Это твёрдо помнить надо: где совет из многих, там как хошь воду мути. Кого на свою сторону переманить можно, кого купить. Вот Пётр Михайлыч и управляется, а надо бы нашей герцогине самой. Дел-то сколько — себе не поверишь.
— А в Данциге вам, государь, быть довелось?
— Как же. Там и свадьбу другой Иоанновны сыграли, ещё к морским просторам попротиснулись.
— Это с герцогом Мекленбургским?
— С ним самым. Тут ведь какой расчёт был. Мекленбургские владения все по балтийскому берегу лежат. Вспомнишь, какие земли округ?
— Прусские, государь. Померания, Бранденбург, Ганновер, Шлезвиг-Голштейн. Вот оно что!
— Догадалась, цесаревна? Ещё одну провинцию, Аннушка, пропустила — город Любек! Места благословенные. Если земли не так уж и богаты, зато озёр судоходных, каналов не счесть. Минеральных вод в избытке. Хороших гаваней множество.
— Вы, государь, о них как о российских говорите.
— Да ведь ежели с герцогом в дружестве жить, так бы оно и было. И снова не захотел Господь. Грешно так говорить, ан нет-нет да подумаешь: не угодны Иоанновны Богу.
— Что, не ужилась Катерина Иоанновна с супругом?
— Это ли одно! Подумать только, как замуж её выдавали. Едва не неделю весь Данциг с улиц не уходил: кругом фонтаны из вина, быки жареные, птицей всякой начиненные. Представления кругом, потешные огни. За одним столом император российский, короли польский да прусский. Это ли не почёт! Это ли не радость для молодых! Одного в толк не возьму, откуда у племянниц строптивость такая? Анна на своём стоит, возвращения добивается. Катерина мало того, дочку — не сына-наследника родила, против нрава мужниного взбунтовалась. И пьёт герцог, дескать, много, и в хмелю буен — иной раз и герцогинюшку прибьёт, и нравом злобен. Подхватила дитятко своё никому не нужное и в Измайлово. Поспорь тут с царицей Прасковьей: любимица. За свою Катерину в ногах валяться готова. Вот тебе и хитроумный план. Ровно на песке вычерчен.
