Тогда, Курапика не знал еще, что такое Нен. И естественно, как обычный человек, попав под влияние направленной негативной волны ауры, ощутил, как с него почти сдирают заживо кожу. Хацу способно нанести вполне физические увечья разумному, не умеющему защищаться от него. Нечто подобное блондину довелось ощутить на последнем экзамене, но даже если замучить его насмерть, Курапика не вспомнил бы от кого именно. Удар чужих способностей выбил из него все дыхание, поставил на колени, заставляя глаза зло алеть за темными линзами. На пальцы, которыми парень уперся в землю, пытаясь хотя бы не лечь на нее, под чудовищным давлением, наступила нога в тяжелом ботинке. Он ощутил, услышал хруст через шум в ушах, с которым тонкие косточки ломались на куски. Сначала одна рука, затем другая. Удар под ребра, отправил мальчишку в полет к другой стене, а удар о стену перемкнул спину, и он с ужасом понял, что не ощущает собственных ног.
Им хватило часа, чтобы превратить здорового подростка в окровавленный кусок плоти. Единственное что мог Курута - это молчать. Они тщетно пытались своей животной жестокостью вырвать из него хотя бы один крик. Курапика предпочел бы откусить собственный язык, но сдаваться окончательно не собирался. Эта мысль билась в обожженном болью мозгу, не смотря на тошноту и головокружение. Сотрясение мозга, множественные переломы, отбитые внутренние органы, кровотечения. С таким не живут просто. Однако он чудом удерживал себя в сознании, уже даже не известно для чего - помощи тут явно было не дождаться. Члены группировки тем времени окончательно вошли в раж, туда же подтянулась остальная банда и через заливающую глаза кровь блондин видел оскаленные, голодные до зрелища рожи, потерявшие всякие признаки человечности. В ушах бился собственный лихорадочный пульс, шум толпы кусал разозленной пчелой в затылок.
А затем этот шум наполнился чужими криками. Тела падали подкошенными марионетками, с улыбками от уха до уха, расползающимися по горлу. Асфальт омыло настоящей волной крови, смешиваясь с алым цветом самого юного Курута. И через несколько минут вокруг были лишь мертвые тела, да высокий худощавый мужчина, небрежно вытирающий платком длинные сухие пальцы.
- Я ведь просил не шуметь под окнами моей мастерской, - проронил холодно в окружающее пространство.
Курапика не знал в тот момент - или зрение окончательно предавало его, или кровь парила в холодном воздухе - но вокруг чужой фигуры виднелся струящийся дымный силуэт. Убийца медленно перевел взгляд на лежащего в круге тела блондина. Никакого сострадания не было в ледяных голубых радужках, только легкий интерес. Он прошел по лужам крови, не жалея своих аккуратных дорогих сапог, пока не оказался прямо над чужой жертвой.
- Как бездарно, - протянул задумчиво и присел на корточки, касаясь самыми кончиками пальцев, к чужим, оставшимися чистыми паре прядей. - Такой материал и так безобразно испорчен, - качнул головой.
Курапика мог лишь следить, из-под не подъемно-тяжелых век за его движениями. Где-то в отдалении, наконец, раздался вой сирен полиции и скорой. Видимо, море крови, выплеснувшееся на улицу, заставило местных шевелиться. Мужчина даже не отреагировал на это, не дернувшись и не обернувшись. Он смотрел в чужие глаза, на тонкие обводы лица, испорченного человеческой жестокостью.
- Можешь радоваться, - наконец произнес. - Тебя спасут, - усмехнулся легко и без всякого сочувствия. - Вот только захочешь ли ты жить таким? - он встал, собираясь уйти, и на эти его слова Курапика ощутил, как внутри вспыхивают огоньки отчаяния, перемешанные со злостью.
Он должен был продолжить жить. Для чего именно, его мозг уже не помнил, но без сомнения это утраченное воспоминание являлось чем-то нужным, важным, раз он так цеплялся за него все это время. Отзываясь на спутанные яростные мысли, глаза вспыхнули под линзами алым, наверное, в последний раз. Краснота залила собой все - небо, солнце, чужие очертания. Он плыл в этой крови, захлебываясь ею. Багровое сияние оказалось так сильно, что пробилось даже за края линз, залило собой зрачок.
- Как интересно, - прошептал мужчина, снова наклоняясь и парой быстрых, отточено-резких движений вынимая кусочки пластика из глазниц парня, обнажая перед миром глаза клана Курута. Завораживающие переливы с золотыми искрами почти гипнотизировали. Оставалось лишь цокнуть языком от досады, что испорчен не просто хороший материал, а нечто действительно уникальное. - Скажи мне.... - чужие пальцы сомкнулись на подборке блондина, -...ты хочешь существовать дальше инвалидом не способных позаботиться о себе самостоятельно, или все же желаешь двигаться вперед? - вкрадчивые нотки врезались в нутро не менее остро, чем осколки собственных ребер. - В первом варианте боль уйдет со временем. Во втором - будет сопровождать каждый последующий миг. Но выбирать только тебе. Мне нравится твое умение терпеть, жажда жизни. Возможно, ты не сломаешься как остальные мои творения. Ну, так как? Заключим сделку? - мужчина отпустил лицо Курапики, ожидая ответа. У них оставалось несколько минут, может меньше до приезда представителей власти, попадаться на глаза, которым он был совершенно не в настроении.
К сожалению, говорить блондин уже не мог. Он судорожно кивнул, дернул даже просто головой утвердительно, невзирая на обжигающие цветы, распускающиеся в позвонках. Его тело после этого, будто поместили в теплую оболочку, почти в жидкость, и внутренние повреждения застыли во времени, зафиксировались. Он не помнит, как его несли, но, когда разбитый затылок коснулся холодной поверхности операционного стола, снова пришел в болезненное состояние бодрствования, не смотря на кружащуюся перед глазами до тошноты комнату. Острые ножницы срезали одежду с тела, обнажая его во всей неприглядной красе - распухшего и искалеченного. С головы сбрили волосы, открывая кожу, добираясь до повреждений, обмыли, устраняя любую грязь.
- Настоящий вызов искусству, - протянул чужой голос. - Даже с идеальным материалом вы все сходите с ума и теряете желание жить. Посмотрим, насколько сильна твоя воля.
Он начал с головы, восстанавливая череп, складывая осколок за осколком. Стягивая их тем, что называлось Нэн-техникой, как узнал позже Курапика. Заставляя заживать невероятно быстро. Парню казалось, что потоки боли заливают его, втекают в тело раскаленным свинцом, и никуда не деться из тисков чужих пальцев. Мужчина не озадачивался наркозом - он поступил иначе, вставляя в мозг своего подопытного тонкие золотые стержни, деформируя с ужасающим мастерством участки мозга и перекраивая чужую нервную систему.
До тех самых пор пока боль не превратилась в нечто восхитительно острое, обволакивающее, даже желанное до определенного предела. И лишь после этого, приступая, наконец, к изменению тела. Вычищая костяное крошево, складывая крупные осколки, сшивая кожу, возвращая целостность внутренним органам. Под конец Курапика отключился все же, когда даже его новая чувствительность оказалась на грани сумасшествия. Он приходил в себя рывками затем. От раза к разу, в комнате полной запаха антисептика, перетянутый повязками, словно куколка шелкопряда, подключенный к аппаратам жизнеобеспечения. С каждым разом период такого бодрствования увеличивался - в начале от пары минут, к почти часу.
- Смотрю тебе уже много лучше, - мужчина зашел в его лишенную окон комнату скользящим шагом. Курапика моргнул растерянно, тело ощущалось сплошным сгустком горячей боли, которая вызывала параллельно странные ощущения. Разве боль может быть приятна, оставаясь одновременно самой собой? Сейчас парень сказал бы точно, что "да" - может.
