«Вот уходит наше время, вот редеет наше племя,

Время кружится над всеми легкомысленно, как снег.

На ребячьей скачет ножке, на игрушечном коне

По тропинке, по дорожке, по ромашкам, по лыжне.»

(Юрий Визбор. «Вот уходит наше время»)

Шесть общих тетрадок моих дневников охватывают период с 1967 по 1995 год – 28 лет моей жизни, со 2-го класса школы до последних лет работы в Башгосуниверситете.

Тома эти, архаичные для наших времен, представляют вполне естественную сущность прошлого века, когда любой порядочный мальчик из приличной интеллигентной семьи вел свои дневники с тех пор, как научился писать.

Начал я их под маминым давлением, продолжал уже самостоятельно.

И количество и качество этих записей – сделанных то карандашом, то чернилами всех возможных цветов, то шариковой ручкой, бледнеющей от недели к неделе – меняются во времени.

Вначале это лапидарные отчеты об увиденных в небе самолетах, пойманных на улице жуках и бабочках, сконструированных и построенных моделях, просмотренных в кино фильмах, редких казусах школьной жизни, нечастых друзьях, цветущих в аквариуме растениях и размножающихся рыбках, циклических метаморфозах природы – и обо всем прочем, важным для мальчишеского мировосприятия.

Те записи, перемежающиеся тщательно исполненными иллюстрациями во всех техниках, дают такую несравненную картину моего детства и его несравненного времени, что моя жена всерьез намеревается отсканировать их постранично и опубликовать на электронных ресурсах.

Дальше мое мироотражение начинает расширяться и вширь и вглубь.

Я начинаю заносить в дневники описания своих поездок.

На Украину в Евпаторию, в Ленинград и в Москву, в Эстонию (Пярну и Тарту) и Латвию (Рига). Уже почти без рисунков, но с точными зарисовками и мест и событий и людей.

И одновременно в дневниках появляются слова о девочках и написанные о них стихи.

Затем, с 1976 года уехав из Уфы в Ленинград, я писал о своей учебе в ЛГУ – и опять о событиях и опять о людях.

Огромный объем имеют краткие заметки о посещенных мною концертах в Большом и Малом залах Ленинградской Филармонии – о великих произведениях, не менее великих исполнителях и о людях, слушавших музыку рядом со мной.

Вернувшись после окончания аспирантуры и защиты диссертации в Уфу (1985 год), я испытал шок от ощущения навеки утраченного рая.

Записи той поры грешат горькой краткостью и деструктивностью взгляда на жизнь.

Потом я стал писать всерьез – заносить не только черты реальности, но и собственные размышления о писателях, о литературе в моей жизни и о моей жизни в литературе.

Не оставались без внимания и мысли о взаимоотношениях с противоположным полом и точные до вдоха-выдоха мемуары о всех без исключения женщинах, познанных мною в течение жизни.

Достав эти 6 тетрадок из кладовки пару месяцев назад, я перечитал все, написанное более, чем за четверть века.

И понял, что добрая половина дневниковых записей заслуживает обнародования.

С точки зрения интересных событий, по имеющимся персоналиям, ради тех мыслей, что приходили ко мне в разные периоды бытия.

Записи эти, представленные в мемуарах сборника с необходимыми (но не отмеченными!) купюрами и без стилистической правки, дадут читателю представление о красках прошлого века, которые в зафиксированной мною памяти ничуть не потускнели до сих пор.

Девушки как сущность окружающего мира всегда занимали важнейшее (если не первостепенное!) место в моей жизни.

О том говорят хотя бы названия некоторых моих произведений:

рассказ «Девушка по имени Ануир»;

Литинститутский мемуар «Девушка с печи № 7»;

простой ХХХ-рассказ «Девушка брата»;

радикальный ХХХ-рассказ «Девушки, которые не носили трусиков».

Настоящий же текст, посвященный очередной девушке, является не просто мемуаром, а дневниковой записью 41-летней давности.

В последнем факте нет ничего особенного.

Как всякий мальчик из приличной семьи я вел свои личные дневники с 1967 по 1995 год, записывал туда интересные события и свои мысли по их поводу.

Сейчас, время от времени открывая старые тетради, исписанные перьевой авторучкой – фиолетовыми, синими и черными чернилами – я вспоминаю всю свою жизнь и порой наталкиваюсь на совершенно замечательные ее отблески.

К таковым относится и запись, которую привожу здесь.

Привожу со 100%-ной точностью, не позволив себе править стиль, сохранив орфографию вплоть до писавшейся мною в те годы буквы «ё» с двумя точками.

Единственное, что я сделал – разбил массив текста на абзацы и вычленил прямую речь для удобочитаемости.

Чтобы ввести в атмосферу событий, дам некоторые вводные ремарки.

Время действия – 28 мая 1977 года.

Место действия – город Ленинград, Васильевский остров, 10-я линия, дом № 33.

Математико-механический факультет Ленинградского государственного университета имени Андрея Александровича Жданова.

Бывшее здание дореволюционных Бестужевских курсов («мирского» аналога Смольного института благородных девиц).

Трехэтажный дом с пяти- или даже шестиметровыми потолками, затейливыми переходами и лунообразно вытертыми ступенями пологих каменных лестниц. Темное гулкое помещение с многопудовой дверью на старинном блоке с грузами, хранящее в своих мрачных углах пыль прошлого века. Обитель нелегких и нерадостных знаний с раскиданными по непонятному принципу аудиториями, крошечным буфетом (где в большую перемену удавалось съесть изумительно ресторанный салат «Оливье»), спортзалом с галереей, полуподвальным гардеробом и усталыми люминесцентными лампами, что сутками напролет гудели, трещали и моргали в закопченных бессветных коридорах.

И аз грешный, приехавший туда вечером с целью уже не помню для чего отыскать своего недолгого матмеховского приятеля Олега Мохова.

Я – в возрасте 17 лет 10 месяцев и 6 дней.

Заканчивающий свой первый курс, витающий в эмпиреях юности и находящийся в перманентной эйфории чувств – и даже безнадежно влюбленный в свою одногруппницу, ленинградку и генеральскую дочь.

Великолепный, в модной по тем временам рубашке с цветными разводами и упоительно длинноволосый: военная кафедра начиналась только на втором курсе.

Я, жадно пьющий чашу жизни и ощущающий все ее вкусы.

Вот теперь можно приступать к изложению события.

* * *

В тот день я заехал на матмех довольно поздно.

Входя в здание, машинально поглядел на часы. Было без десяти семь. В вестибюле стояла непривычная тишина.

Я поднялся по лестнице на второй этаж, подошёл к расписанию. Там всегда толпился народ, но сегодня и тут было пусто. Я заглянул подряд в несколько аудиторий. На жёлтых столах играло солнце, валялись бумажки, шпаргалки, окурки, везде царила небывалая пустота. Решив подняться на 3-й этаж и проходя к лестнице, на площадке между 1-м и 2-м этажами я увидел одиноко стоявшую девушку в синем плаще.

«Интересно, что она тут делает?»

– подумал я.

– «Ведь в этом крыле, похоже, никого нет.»

Поднявшись на 3-й этаж, обнаружил, что и там пусто. Спускаясь по лестнице, я думал, где же найти Мохова и тут ли он вообще. С этими мыслями я дошёл до 2 этажа и вдруг…

Девушка, минуту назад стоявшая на площадке, лежала ничком на каменном полу, неудобно подогнув руки.