~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

- Пустое это всё в начале Ты безличном

И свет померк в безвременье пустом

И ни о чём поведать захотел - ты где?

И говоришь о чём?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Оля приехала пораньше, она всегда старалась по возможности приезжать на концерт или спектакль задолго до начала. Было ещё совсем мало народа, она постояла некоторое время перед большим зеркалом, критически рассматривая себя, поправила причёску, потом не спеша посмотрела выставку картин. Народ постепенно заполнял фойе, коридоры, становилось шумно и суетливо. Оля взяла программку и пошла искать своё место в партере. Найдя его, прямо в центре, было очень удобно, она раскрыла программку: Вечер, посвящённый музыки Николая Яковлевича Мясковского ((20) апреля 1881, Новогеоргиевск - 8 августа 1950, Москва). 1 отделение, Симфония ╧ 26 до мажор, op. 79 - на древнерусские темы для оркестра парного состава (три трубы, контрафагот, арфа), 1948 год. 2 отделение, Симфония ╧ 27 до минор, ор. 85 - последнее сочинение, 1949 год. 3 отделение, 19-я Симфония для Духового Оркестра, ми бемоль мажор, ор. 46, 1939 год.

Оля удивлённо и несколько озадаченно задумалась, что, пожалуй, три отделения слишком долго, это когда же она до дому доберётся, а для себя решила, что уйдёт после второго отделения. Она пыталась вспомнить что-нибудь о композиторе и не могла, конечно слышала это имя и всё, но ни одного произведения его она не знала и даже, наверное, не слышала никогда. Дирижёр невысокого роста молодой светловолосый мужчина, был по-своему очень выразителен, Оля смотрела на него и через движения рук, мимике его лица, чуть в профиль, ощущала, как для него важно всё, что он делает, она даже подумала, что, пожалуй, она впервые видит дирижёра, настолько проникнутым звучанием той музыки, которая звучит, она как бы ощущалась через него физически, проникала через него насквозь, это видимо передавалось и музыкантам. После первого отделения Оля была очень взволнована, музыка композитора что-то ей напоминала, заставляла обратиться к далёкому прошлому, воспоминаниям и она, гуляя по фойе, чувствовала внутри себя, что все части симфонии как бы объединились в ней в один общий напев. Потом, что-то вспомнив, она быстро заглянула в программку и произнесла шёпотом: "Это распев, именно так он звучит, русский распев..., народный". Во время второго отделения на Олю накатила волна какой-то необъяснимой грусти, она опять посмотрела в программку - последнее произведение, её мысли витали далеко, она слушала музыку, а перед глазами вставали картины черно-белой русской и советской кинохроники. Она для себя пыталась понять ту идею, которую композитор, уже не молодой человек в конце своей жизни постарался передать через музыку о своей эпохе, которую он пережил, переломной эпохе - эпохе разделения мира, её понимания и истории. Неожиданно размышления прервали бурные аплодисменты, дирижёр смущённо улыбался и кланялся. Оля начала подумывать о том, чтобы уйти, мельком поглядывая на оркестр, в это время дирижёр поднимал отдельные группы музыкантов и вдруг она застыла от неожиданности. Когда встала группа труб среди них был Олег, он чуть кивал головой, видимо соглашаясь с аплодисментами и благодарил дирижёра. Оля посмотрела опять в программку - духовой оркестр, значит, Олег учувствует в третьем отделении. Она ходила по фойе и у неё ноги подкашивались от волнения, она уже забыла, что хотела уходить. Он меня пригласил, с волнением думала она, меня пригласил впервые мужчина на концерт, он пригласил меня на свидание, пусть даже так. Но кто я ему, знакомы всего час, но, однако он же пригласил меня, а может всё проще, билет надо же было кому-то отдать, вот и всё? В третьем отделении Оля уже почти не слышала музыки и не видела дирижёра, она видела только Олега. Нет, она не смотрела на него во все глаза, а просто иногда поглядывала и волновалась, в груди щемило что-то и она, чуть улыбаясь про себя, думала о том, что она хорошо выглядит, не как попало, а именно хорошо, может он даже увидел её в зале и смотрел на неё. Ей нравилась музыка и если они, может быть, потом встретятся, то ей будет что ему сказать о концерте, в голове только и крутился их возможный придуманный ею разговор о музыке. Она подождала в фойе, ещё раз посмотрев картины, пока не освободится гардероб, взяла свой плащ и пошла к выходу. Олег стоял в отдалении на углу и смотрел на неё, он ждал её. На ватных ногах Оля пошла ему навстречу.

- Здравствуй.

- Здравствуй, - Оля смущённо смотрела снизу-вверх в глаза Олега, она чувствовала, как он волнуется, - почему сразу не сказал, что ты музыкант?

- Я не совсем музыкант, Костя, иногда, просит в последний момент кого-нибудь подменить, как сегодня, потому мой билет вдруг неожиданно завис... Я только вчера утром узнал, что сегодня работаю, был всего на одной репетиции. Я очень рад, что ты пришла..., а я за тобой подглядывал...

- Подглядывал?

- Ну да, мне было видно тебя со сцены...

- А я напротив, пока ты не поднялся, даже не догадывалась ни о чём и вообще-то хотела уйти с третьего отделения.

- Ну, да, я тоже говорил Косте, что он лишний, смотри пол зала ушло.

- Костя, кто это?

- Костя? Это мой старинный друг, он дирижировал сегодня. Ты не против, если я тебя отвезу домой?

- Конечно не против, мне так далеко ехать, я потому и хотела уйти пораньше, чтобы не очень поздно.

Они подошли к очень большому внедорожнику, довольно старому и потрёпанному, Олег открыл перед Олей переднюю дверь. Ехали некоторое время молча. Оля никогда ещё не ездила в таких больших машинах, они плыли как пароход среди легковушек, шныряющих вокруг них.

- Ты знаешь, я никогда не слышала Мясковского, это такое открытие для меня. Ни скажу, что к своему стыду, но я даже не подозревала, что такая музыка после войны вдруг будет написана. Почему её совсем нет, если бы сегодня не услышала, то, наверное, никогда сама так и не узнала бы о ней?

- Да, да, пожалуй, что это так, он как-то не вписывается в нашу действительность. Вот для меня, так это звучание, которое пришло к нам даже не из девятнадцатого века, а значительно раньше, тогда так писали... и пели, помнишь присказку: "Раньше песни пелись, теперь они исполняются", - вот в этом его сложность - она поётся.

- Распев, мне вдруг тоже пришла в голову эта мысль, после первого отделения, что это распев, я правда затрудняюсь сказать, что это, но именно распев.

- Распев, точно, Костя потому и исполняет Мясковского, что в его музыке слышно природу звука, не искажение его или трактовку, а его истинное, глубинное звучание. Костя пытается нащупать в звуке основу Мироздания, как он выражается, он говорит, что звук - есть первоэлемент, то, с чего всё началось.

- В русской музыке, да?

- Не знаю, музыка ли это вообще или просто некое обобщающее звучание, не знаю.... Знаю только, что только в русской культуре, не зависимо от эпохи, к музыке относились, как к чему-то священному, даже, как к чему-то высшему, через слово, повествование, образ... распев... он у нас находится в груди, оттуда поёт. Для Кости музыка Мясковского является чем-то очень важным, он часами говорит о ней, исполняет.... А вот для меня, всё что я знаю и понимаю вдруг однажды сконцентрировалось в одну точку... и знаешь, когда?

Когда? - Оля слушала Олега с замиранием сердца, он разговаривает с ней искренне, естественно, сразу открывшись ей, как с человеком, которому не просто можно сказать о сокровенном, а очень важно ему это передать, значит он видит во мне именно такого человека, даже интуитивно, не зная меня.

- Для меня всё вдруг обрело смысл, о котором говорит Костя, когда он меня впервые пригласил участвовать в исполнении четвертой симфонии Чайковского. Всё было примерно также как сегодня, неожиданно и... больше похоже на аврал. Провели всего две репетиции и вот концерт. Я помню фанфары..., а потом из ниоткуда, как будто из пустоты появился этот низкий звук, вдруг, подо мной в глубине всё завибрировало..., и я услышал рокот, глубинный, из самых недр, Костя, как махнёт рукой, как отрезал... вверх..., пополам... и молчание, а в его глазах такая ярость..., тебе не передать. Ты знаешь я всё время вспоминаю ту паузу, пустота, разом, огромная бесконечная пустота вокруг, есть только Я и ничего..., и вдруг всё начинается, из ничего ожило, такое прекрасное... нет более прекрасного... этого не объяснить.