– Я тоже. Скажи, как ты оказалась у ресторана?

– Это мистическая история, – Ольга, не отпуская мою руку, положила ее на колени. – Я обычно раньше одиннадцати не ложусь, но если даже лягу – не усну. А тут сидела на диване, смотрела телевизор и задремала. И снится мне солдат, я его так четко увидела, вот как тебя сейчас. Честно сказать, до сих пор не знаю, спала я или мне привиделось наяву. А солдат говорит: «Ольга, иди помоги своему мужику. Иди быстрей, а то потеряешь его». Сразу подумала о тебе, больше мне помогать некому, да и терять. Что работаешь охранником, мне Вера сказала. Только подъехала к ресторану, ты бьешь Х-ва и шофер вызывает милицию.

Меня от Ольгиного рассказа аж в жар бросило. Неужели ей приснился Сизов?

– Солдат не в выцветшей гимнастерке был, и фуражка выцветшая?

– Да! – вытаращила глаза Ольга.

– Если бы не знал твою фамилию, то подумал бы, что ты Сизова.

– А это как ты узнал? Я, действительно, по отцу Сизова, а Михайлова – материна фамилия.

Тут уж удивляться пришлось мне:

– Ты Сизова?..

– Да, а в чем дело, Андрюша? Скажи. Я ничего не понимаю.

– У красноармейца, что тебе приснился, фамилия – Сизов, и это его убил и похоронил в Жердяевке Полупанов, в доме Балаевых, в подполе рядом с сундуком. На листке, мне дал его Сергеев, было написано: «Красноармейцу Сизову, что помогал вырыть яму для сундука, я приказал охранять золото и закопал его рядом с сундуком».

– Боже мой! – Ольга прижала к щекам ладони. – Я помню, дедушка рассказывал, что его отец служил в ВЧК и без вести пропал где-то на Лене. Подожди, но откуда ты знаешь, что именно он приснился мне?

– Он мне тоже приснился и все пытался что-то сказать, даже показал обвалившийся подпол. И снится он мне только у тебя, наверное, думает, раз я сплю в твоей кровати, значит, мы муж и жена. То есть я его родственник.

– Разве такое бывает? Нам снится человек, которого мы даже не видели.

– Выходит, бывает. А почему сменила фамилию?

– В детстве мы все максималисты. Когда родители разошлись и отец женился на другой, я его возненавидела и решила, раз он такой-сякой, фамилию его носить не буду. И при получении паспорта взяла фамилию мамы.

Мы снова выпили вина, и у меня проснулся аппетит, Ольга принесла ветчину, хлеб. И глядя, как я с удовольствием все поглощаю, неожиданно предложила:

– А если нам взять и уехать? Навсегда! Не будут же они искать тебя по всей России. Можем к маме, она в Омске, давно зовет.

– Искать не будут, но они узнали, где живут сестра и мама, и угрожают им. Так что ехать мне надо, в этом сомнений нет.

– И ты будешь вот так ни за что стрелять в людей? Пусть даже они бандиты? Хотя еще надо доказать, кто они. Ты ведь точно не знаешь?

– Не знаю.

– А стрелять будешь?

Ну что я мог сказать?

– Я поеду, чтобы на месте разобраться в обстановке. А вот тебе не мешало бы взять отпуск и на время уехать.

– И быть в неведении, где ты, что с тобой? Только обрела тебя и вот. Лучше я поеду с тобой в Жердяевку.

Я разлил вино, отпил глоток и только потом отклонил ее предложение:

– Ты даже представить не можешь, что значит месяц прожить в тайге, в палатке.

– Я давно мечтала об этом. С милым и в шалаше рай, – она смущенно улыбнулась.

Мне было приятно ее смущение. В прошлые встречи мы никогда не говорили о наших чувствах друг к другу, мы просто занимались сексом. Мы были партнеры. И смущение Ольги – это поворот, начало нормальных человеческих отношений между любящими людьми.

Мне удалось убедить Ольгу, что в тайге ей не место. Мы просидели допоздна, вспоминали родителей, детство. Больше спрашивала Ольга, а я выступал в роли рассказчика.

А ночью снова приснился красноармеец Сизов, мы шли с ним по улице Жердяевки – она заросла, но еще хорошо угадывалась. Миновали сельсовет, вернее, стелу – она стояла на площади перед сельсоветом. Я даже успел заметить – верхние ряды мартиролога занимала фамилия «Балаев». В годы войны погибло девятнадцать жердяевцев, из них одиннадцать Балаевых. Затем мы прошли то, что осталось от «хлебо-обувного» магазина, а остался тротуар длиною метров двадцать, единственное бетонное покрытие в деревне, сделанное из списанного цемента, неизвестно для чего привезенного в Жердяевку и пролежавшего много лет. После магазина я не находил ни одной зацепки, подсказки и, когда Сизов подвел меня к зарослям лебеды и кустарника, сквозь которые проглядывал полуобвалившийся провал, я не мог определить его местонахождение. Я подошел поближе к подполу и осторожно ступил на верхнюю перекладину лестницы, проверяя ее на прочность… И вдруг дикий, животный страх обуял меня, и в то же самое мгновение Сизов цепко, до боли, схватил меня за руку и отбросил в сторону. Я сильно ударился локтем и проснулся… Но что-то холодное успело прикоснуться к ноге…

Рука болела в двух местах – локоть и плечо, видимо, Сизов при жизни был сильным человеком. Потрогал локоть – ссадина.

Больше Сизов в эту ночь не снился.

Утром, целуя меня в плечо, Ольга удивленно спросила:

– Откуда у тебя синяки? Вечером их не было. И вроде как кровь, – она потерла засохшее пятно на простыне. – Откуда?

Я показал локоть.

– Что-то я не слышала, чтоб ты ночью вставал. Обычно я чутко сплю. Обо что мог удариться?

Я знал, откуда ссадины и синяки, но не желал в это верить. Да в это не поверил бы любой, окажись на моем месте.

– Андрюша, ты почему молчишь? – Ольга вопросительно и тревожно глядела на меня.

Наконец-то кому-то есть дело до меня. И я не стал скрывать, Ольга теперь была для меня тем человеком, которому можно сказать все, без утайки:

– Во сне бродил с Сизовым по Жердяевке, только подошли к подполью, обвалившемуся, засыпанному землей, как снизу повеяло таким холодом, что меня обуял ужас. Вот тут Сизов схватил меня за плечо и отбросил в сторону. Падая, я разбил локоть. Но ко мне все же прикоснулось что-то холодное, вот сюда, – я откинул одеяло, чтобы показать место прикосновения, и не поверил глазам, чуть повыше щиколотки ногу обвивала коричневатая полоска, какая обычно бывает при ожоге.

– Е-мое! – невольно вырвалось у меня.

Это было первое наше с ней утро, когда мы не занялись сексом, а говорили и говорили, пытаясь понять, что же со мной случилось на самом деле и возможно ли такое…

Я всегда говорю – «занялись сексом». «Занялись любовью» – это принижение любви, свержение ее с той недостижимой высоты, которую она занимает, отождествление с простой физиологической потребностью. Получается, как в анекдоте: «Ваня, ты меня любишь?» – «А я чо делаю?»

За завтраком – овсянка, крепкий кофе – мы снова вернулись к моим ночным приключениям. Ни Ольга, ни я никогда не увлекались книгами по черной, белой магии – и вообще мистикой, но отрицать мое короткое пребывание в ирреальном мире не стали, а задумались о последствиях. И договорились до того… Ольга вдруг вытаращила глаза и шепотом спросила:

– А Оно не могло попасть в наш мир вместе с тобой? Оно успело схватить тебя за ногу, а ты, возвращаясь, на секунду, на миг открыл окно, брешь, не знаю, как правильней сказать, и притащил Оно с собой.

– Если это так, то мы вскоре об этом узнаем, – я был удивлен совпадению мыслей, я тоже подумывал, а не проникло ли вместе со мной нечто ужасное в наш реальный мир.

– Все, этой ночью я не дам тебе уснуть.

– Я буду только рад, – ухмыльнулся я, хотя было совсем не до смеха.

– Да ну тебя. Будь серьезным, – Ольга глянула на часы. – Все, пора собираться на службу. Ты не мог бы меня сегодня встретить? А то один козел достал, сил нет терпеть. Козлов из администрации Х-ва, его левая рука или нога, или что другое.

– Может, ему внушение сделать? – я постучал кулаком по ладони.

– Что ты, он какой-то чемпион. Черный пояс и все такое. Ходит, как павлин. Конечно, я сама виновата. Ты не стал приходить, вот я и попыталась найти замену. Переспала с Козловым и сказала, что больше встречаться не желаю. Он страшно обиделся, мол, я его использовала как фаллоимитатор и теперь у меня нет другого выхода, как трахаться с ним, или он меня убьет. Я, конечно, соврала, сказала – замужем. Но ему на это наплевать. Раз задержалась на работе, чуть не изнасиловал. Хорошо, охранники были недалеко.