Село, в котором произошла эта история, расположилось на высоком берегу, там, где в Лену впадает речка Красная. О речке можно сказать, что получила она свое название из-за красной глины, покрывавшей ее дно, от этого и вода кажется красноватой. На самом деле она прозрачна и чиста, и приятна на вкус. А еще она вылечивала от зоба, распространенной на Лене болезни, о ней писал еще Короленко.

Чуть ниже устья Красной, посреди Лены, тянулся остров Смородичный, и когда на Лене и Красной совпадали ледоходы, возле острова обязательно образовывался затор. Вода в реке стремительно прибывала – буквально бежала в гору, и вскоре село превращалось в остров. Через неделю, а то и раньше, вода, так же стремительно, убегала, оставляя вокруг села ледяные поля, на радость ребятишкам, целый день не вытаскивающим изо рта отслаивающиеся с легким, хрустальным звоном льдинки.

Но этой весной, весной сорок шестого года, Красная очистилась ото льда раньше, чем пошел ледоход на Лене, и ничто не мешало могучей реке. Льдины с шумом и треском взгромождались друг на друга, обгоняли, сталкивались, выпихивали слабых на берег. На некоторых остались следы дорог – эта шла к проруби, а вот по этой ездили на остров или на ту сторону за сеном. И невольно представлялись люди, что ехали в мороз, закутавшись в тулупы. И неважно, из какой деревни, ближней или дальней, все мы были как бы родственники по Лене, и охватывало чувство единения… Как сказал один умный человек, все наши деревни нанизаны на Лену, как бусины бисера на нить. А все эти отметины на льдах были как письма: мы живы, здоровы, чего и вам желаем. Иногда, обычно в сильное наводнение, мимо проносило дома, сараи и бани, заборы, и все сочувствовали пострадавшим и гадали, кому так не повезло.

Ледоход – есть ли на свете еще такое же захватывающее зрелище? Кажется, река уносит все твои горести и печали, а в душу входит что-то новое, светлое, очищающее, и появляется надежда – впереди будет только хорошее. В детстве мы всегда убегали с уроков, только заслышав гул ледохода, и это было ненаказуемо. Да и взрослые на время отрывались от дел и выстраивались на косогоре. Редко кто мог усидеть в такое время дома.

Так и в эту весну все дружно высыпали на улицу. Наблюдали ледоход и стоявшие на крыльце сельповского магазина. Представляли они собой очень и очень живописную группу. В середине, в красной рубашке и черных брюках, молодой якут, Алексеев Гавриил Семенович, председатель сельпо, на селе его звали ласково – Ганя. По краям, словно сошедшие с картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», два грузчика-бугая. Слева Адам в синей косоворотке и в таких же широченных шароварах, заправленных в сапоги, пояс перетянут красным кушаком – длиной он в несколько метров и служит для того, чтобы при тяжелом труде «не развязался пупок». Был Адам неимоверной силы, спокойно носил по три мешка, а еще много лет молчал. Немым он был не всегда. Виновата его жадная до денег жена – не давала ему не только на водку, но и на табак. Адам подрабатывал еще и сторожем, но и эти деньги перекочевывали в карман благоверной. Однажды в магазине начали перебирать печь и отверстие от трубы на ночь закрыли брезентом. Адам утром сдал смену старому якуту Слепцову и вроде бы ушел. А сам спустился через отверстие в потолке в магазин и – к ящику с водкой. Слепцов услышал шум, подошел неслышно и спросил: «Адам, ты что, не ушел еще?» У Адама, впервые в жизни решившегося на воровство, было такое внутреннее напряжение, что от испуга он онемел. И сделался после этого совершенно другим человеком, сторожить перестал, а жене давал денег столько, сколько считал нужным. Шли годы, а он все молчал. Местный юморист Серкин даже высказал догадку, мол, Адам давно может говорить, но молчит специально:

– И правильно делает, в нашей стране только молчунам и жить.

Слова эти кто-то передал куда надо, и Серкина увезли в райцентр. Вернулся он лишь через несколько лет и заделался таким же молчуном, как и Адам.

Справа от Алексеева возвышался Николай Соловьев, косоворотка и шаровары у него стального цвета, а вот кушак алел, как и у Адама. Николай вернулся первым из ушедших на фронт, у него нет левой руки по локоть, но это не мешает ему работать грузчиком, он и одной рукой перетаскает больше, чем другие двумя.

А вскоре на крыльце появилась продавщица Новоселова в белой кофте и зеленой плисовой юбке. Покупателей нет, можно и на ледоход поглазеть. Она первая и увидела мечущуюся на льдине собаку и закричала:

– Ой, смотрите, смотрите! Собака!

Тут и остальные заметили растерянно бегающего по льдине щенка черной масти. И дружно заохали, когда льдина, под напором соседки, раскололась на несколько частей, и щенок заметался на небольшом пятачке. Громче всех охала Новоселова и закрывала ладонями глаза в особо опасные для щенка моменты. И вдруг Алексеев сбежал с крыльца и помчался к реке… с разбега он запрыгнул на ближайшую льдину, с нее на другую, третью… добрался до той, где был испуганный щенок, схватил его на руки и вроде бы удачно начал обратный путь, но… Но все изменилось в одно мгновение, огромная льдина ударила в ту, на которой находился смельчак с собакой, и лишила Алексеева возможности перепрыгнуть поближе к берегу. Наоборот, расстояние до спасительной суши увеличивалось…

– Мужики, чего стоите? Утонет ведь Ганя, – Новоселова в страхе прижала ладони к щекам.

Николай с Адамом дружно рванули с крыльца, за ним гурьбой сыпанули ребятишки…

Опасность состояла еще и в том, что на берег надо было выбраться до устья Красной, иначе унесет к Смородичному, где льдины делились на два потока, ломая и круша друг друга. Это понимал и Алексеев, и бегущие по берегу…

Льдины под напором более мощных, меняли местоположение, и та, на которой находился Алексеев с щенком, была отодвинута соседкой поближе к берегу, и Алексееву удалось перепрыгнуть на другую, потом еще на одну… А устье Красной уже рядом, старица, пересыхающая летом, перла мощным потоком и, подхватив льдину с Алексеевым, потащила на середину реки. Алексеев спрыгнул и поплыл, загребая одной рукой, а другой держа щенка. А на них уже неслось ледяное поле… Николай, видя это, кинулся в реку, там, где Алексеев не доставал ногами дна, Николаю вода была по грудь, и он, подхватив Алексеева с собакой, успел вытащить их из реки за мгновение, как поле врезалось в берег и пропахало его метров на десять, собирая в кучу галечник… Подбежавшие мужики посоветовали:

– Одежду выжмите, хоть и тепло, а простыть можно.

Николай уже без их совета скинул сапоги, шаровары, косоворотку, трусы, что дало повод для шуток:

– Ты посмотри, какую дуру вырастил. То-то Нина Бурмашова возле его дома трется.

– Короче, желающих хватает. Гуртом ходят.

– Вы языки-то попридержите, ребятишки рядом. Лучше отжать помогите.

– Ганя, а вы чего в трусах? Мы и отвернуться можем.

После того, как Алексеев и Николай облачились в отжатую одежду, все внимание перешло к щенку, был он черной масти с белыми полосками над бровями. Один из присоединившихся мужчин сказал:

– Четырехглазая собака. У нас, в Архангельске, говорят: такая собака чует и нечистую силу.

– У нас тоже, – удивился Алексеев. – Значит, и в самом деле что-то есть.

– И как на льдину попал?

– Поди, с ребятишками бегал, а льдину унесло.

– Не дай Бог, что с пацанами случилось.

– Убежали, льдина крепкая была.

– На Ганю-то как смотрит, сразу за хозяина признал.

– Собака, она как человек, все понимает.

– Это точно. Как назовете щенка?

– Модун.

– Что это означает?

– Могучий.

– Хорошее имя. Ему подходит. Вон, лапы какие крупные.

В этот день только и разговоров было, что о спасенном щенке. Одни завидовали Николаю, как же, спас самого председателя сельпо, будет теперь как сыр в масле кататься. Другие возражали – не такой Ганя человек, чтобы кому-то что-то по блату давать. Да и Николай – он подачек не любит, фронтовик, самостоятельный человек. Однако, и те и другие дружно хвалили Алексеева и Николая. Но нашелся человек, который думал иначе – Леонид Мартынович Ножигов.