Ну, это ж Таня.

– Главное: не спрашивай здесь дорогу! – говорила она, – а то ведь объяснят. Скажут «Вам будет удобнее, – а это коронная фраза, – пройти до следующего перекрестка направо, три проходных налево, перейти через дорогу, пройти под аркой, потом налево под еще одной аркой, сесть на десятый трамвай, проехать до Гостиного, вернуться на полквартала, три раза плюнуть через плечо и покрутиться на пятке, а там и на месте окажетесь»! И это еще не самое страшное! Самое страшное – коренные петербуржцы искренне уверены, что тебе так будет удобнее!

Они тогда отправились смотреть развод мостов, зрелище для жителей Питера привычное, а для приезжих – почти сюрреалистическое.

Потом пили кофе с плюшками в подвальном кафе, которое так и называлось: «Плюшки».

После пошли на рев гитар и наткнулись на двух музыкантов, окруженных слушателями, выставивших прямо на мостовую комбик с микрофоном и игравших на соло и бас гитарах. «Крыши старых домов помнят наши шаги… Помнят нашу любовь, знают тайны могил… Веселитесь, враги, я отдам вам долги, я приму анальгин, и без всяких причин я сегодня останусь один…»

Таня все болтала и болтала, и при этом незаметно сумела вытащить из Валерки почти все. Не стал он говорить только о теперешних его трудностях. Не сомневался он, что Таня обязательно возьмется их решать, она иначе не могла. А так нельзя. Он же мужик, взрослый, ему девятнадцать. Он сам принял решение приехать сюда. Он знал, на что идет.

К тому же врастание в город ему суеверно казалось похожим на рождение: сначала трудно, темно, страшно,… а потом – свет, глоток воздуха, и город принял тебя. Это нужно проходить самому, думал он. Ведь эти страх и трудности – закономерная плата, ничтожная по сравнению со счастьем ходить по этим мостовым и дышать ветром с Финского.

…Родное лицо. Человек, неожиданно обрадовавшийся ему, брызги светлых эмоций, понимающие глаза, звонкий смех.

Он бросил школу после девятого класса, а она тогда же ушла в музучилище и выучилась там на преподавателя музыки – тогда-то они и потеряли друг друга из виду. А потом, отработав год на четырех работах, сумела накопить денег, чтобы позволить себе учиться в Петербурге.

Впрочем, в школе они никогда не дружили, существовали параллельно. А здесь, так далеко от дома, что, кажется, будто находишься на другой планете, стали друг другу родными людьми. Земляками.

Примерно тогда-то он и нашел работу в компьютерном клубе. Клуб был круглосуточным, работал по сменам, и Таня частенько заруливала к нему после учебы.

Они даже не целовались ни разу.

Он рассказывал ей про Лилю, нежную, хрупкую, ласковую девочку с васильковыми глазами. А Таня ему – про Сергея, который тоже остался в Якутске, но скоро непременно приедет к ней. Наверное, это можно было назвать дружбой без привязанности: они ничего друг от друга не требовали, просто так, в подарок давали друг другу тепло и внимание. И расстались без грусти.

– Я завтра улетаю в Якутск.

– Валерка! Знаешь, что? Найди там мою сестренку Женьку. Джеки еще ее зовут.

– Зачем?

– Так надо, Валерка. Я просто знаю, что так надо. Ты же мне веришь?

И хохочет, довольная. То ли пошутила, то ли всерьез сказала…

Валерка повернулся лицом к ходу движения и вскинул руку. Первая машина была под завязку забита гомонящей ребятней. Их веселые мордахи расплющивались о стекла машины, в своей забавной возне они были похожи на многорукого веселого монстрика. Валерка помахал им, ему ответили писком.

Следующий ехал пустым, но при виде Валерки развел руками, на минуту оторвав их от баранки. Видимо, торопился.

Валерку подобрал микраж.

– До Мохсоголлоха я тебя не повезу, а вот до Улах-Ана – пожалуйста.

Улах-Ан это почти две трети дороги до переправы, так что Валерка не раздумывая согласился.

… От Улах-Ана, большой деревни, растянутой на несколько километров, его подбросили до Покровска, а оттуда добраться до Мохсоголлоха было делом техники. К обеду он уже оказался на переправе.

Река Лена, не обузданная гранитом и не скованная упряжью мостов, была обманчиво спокойной. Величавая и грациозная, собирающая дань со множества ручейков и речушек, украшенная кружевами проток и пышной отделкой диких островов, далеко не каждый из которых имел название, она напоминала тойоншу. Она была щедрой владелицей своих угодий: дарила людям рыбу и чистую, не оскверненную заводами и нефтью, воду. Но порой на нее нападало буйство: после зимней спячки она вырывалась из оков льда разъяренной мегерой и сносила все на своем пути: по корень изничтожала города, не успевшие обновить дамбы, забирала сельские домики, которые плыли потом по ней странными кораблями, по макушку заливала тайгу, отрезая от большой земли холмы с укрывшимися от ее гнева зайцами и бурундуками. И каждое лето принимала в жертву самонадеянных купальщиков, заплывших слишком далеко, и неудачливых рыбаков, угодивших в непогоду.

Инженеры годами думали, как перекинуть через темпераментную красавицу мост, но каждый год в половодье она убеждала их, что это пустая мысль.

Зимой по ней можно было проехать на машине. Летом работали переправы, где деловитые паромщики спорили за очередность движения.

Переправа требовала терпения. Пассажиров, притопавших на своих двоих, брали не считая. А вот с автомобилями было сложнее. Ни один паром не уходил полупустым. И порой требовалось несколько часов ожидания, прежде чем он будет забит железными коняшками и мощными, как мамонты, фурами.

Долгое ожидание порой делало свое дело: за время, потраченное на него, можно было познакомиться со спутниками, потравить байки, отыскать среди них кого-то, кто не прочь взять в кабину автостопщика. Бывало, здесь Валерка встречал знакомых. За эти годы он уже изрядно примелькался на трассе. Предусмотрев это, много лет назад он сочинил историю, которая трогала этих грубоватых мужиков до слез и объясняла, зачем он все время ездит в Нерюнгри автостопом.

– Сестренка у меня там, – говорил Валерка, – в детском доме. Маленькая совсем. У нее ДЦП. Красивая у меня сестренка. Беленькая, синеглазая, тоненькая, как балерина. Любит меня. Скучает… Знаешь, как радуется, когда приезжаю? На руки заберется, что-то рассказывает, куклами хвастается, бантики завязывать заставляет… Мне ее сначала по малолетству не давали, а теперь – потому что одновременно работать и ухаживать не смогу.

– А родители-то куда делись? – сочувственно интересовались водилы в этом месте.

– Погибли. В аварии. Несколько лет назад, – просто отвечал Валерка.

Врал Валерка. От первого до последнего слова. В Нерюнгри ждали его старые знакомые, которым он отдавал круглую сумму в обмен на «товар», а потом отмывался-отсыпался. Он утрамбовывал в рюкзак восемь килограмм «пыли» и двигал в обратный путь, чтобы в Якутске доставить наркоту в условленное место – на одну из типовых шестисоточных дачек на въезде в город, и получить за это свои деньги. Схема была отработана годами: в Якутске нет железной дороги, а вести наркотики самолетом дело сложное и с каждым годом все менее реальное. Возить по трассе на машине все равно, что явиться с чистосердечным признанием: по всей Неверской столько постов ГИБДД, что, по теории вероятности, хотя бы на одном найдется ревнитель буквы закона и полезет проверять груз. Так, на всякий случай. В этом плане автостоп оказался мобильней и безопасней: ну кому нужен рюкзак хичхайтера, в котором, скорее всего, лежит спальник, котелок и пачка макарон? А ГИБДД Валерка обходил лесом, причем в буквальном смысле: даже если ему везло, и машина шла прямиком из Нерюнгри до Якутска, он предпочитал выйти из кабины и потерять в итоге определенное количество времени, но не подставить водилу и не попасться самому.

Схема эта себя определенно оправдывала: во всяком случае, за все эти годы бравые ребятки в погонах ни разу его не запеленговали. Впрочем, может быть, это ему так везло: есть ли у него «коллеги», Валерка не знал, так что статистику собрать было делом затруднительным. Впрочем, «коллеги» наверняка были, да только в этом деле все – через посредников, ведь чем меньше ты знаешь, тем меньше расскажешь в милиции, если не повезет попасться.