Созданные историками концепции и интерпретации описывают разные изменения: политические, военные, экономические и социальные. Единственный фактор, который считается неизменным, – это человеческая натура. Однако же если социальная природа человека, а значит, и характер человеческих сообществ менялись в недавнем прошлом, то появляется новая переменная, помогающая объяснять главные поворотные точки в истории. К примеру, Промышленная революция ознаменовала фундаментальный сдвиг в производительности труда – на это потребовалось почти 15 000 лет, прошедших после появления первых оседлых поселений. Возможно ли также, что для этого были необходимы эволюционные перемены в социальном поведении человека, столь же значительные, как и те, что сопровождали переход от охотничье-собирательской культуры к оседлости?

Есть и другие важные поворотные точки в истории, для которых ученые предлагали множество возможных факторов, но не дали никаких убедительных объяснений. Китай создал первое современное государство и благоденствовал, будучи самой прогрессивной цивилизацией, примерно до 1800 г. н. э., после чего произошел неожиданный спад, озадачивающий ученых. Исламский мир в 1500-х гг. н. э. превосходил Запад во многих отношениях, достигнув пика своего развития при осаде Вены в 1529 г. войсками османского султана Сулеймана Великолепного. Затем, после почти тысячи лет непрекращающихся завоеваний, исламский мир перешел к долгому и болезненному отступлению, по поводу причин которого ученые также не могут прийти к согласию.

Противоположностью упадку Китая и исламского мира стал неожиданный подъем Запада. Европа, имея в 1000-х гг. н. э. феодальные и наполовину родо-племенные отношения, уже к 1500 г. превратилась в активного открывателя и собирателя знаний и земель. Опираясь на этот фундамент, западные нации захватили лидерство в географической экспансии, военном деле, а также науке и технике.

Экономисты и историки называли много факторов, способствовавших пробуждению Европы. Один из них, который редко учитывается, – это возможные эволюционные изменения, то есть населению Европы в процессе адаптации к специфическим местным условиям удалось создать особый тип общества, с большой склонностью к инновациям и экспансии.

Также недостает объяснений для многих важных особенностей современного мира. Почему одни страны богаты, а другие постоянно бедны? Капитал и информация движутся вполне свободно. Что же мешает бедным странам взять заем, скопировать для себя скандинавские институты и стать такими же богатыми и спокойными, как Дания? Африка за последние полвека поглотила миллиарды долларов экономической и гуманитарной помощи, однако же, вплоть до недавнего всплеска роста, уровень жизни населения там не менялся десятилетиями. С другой стороны, Южная Корея и Тайвань, почти такие же бедные в тот же период, переживают экономический подъем. Почему эти страны смогли пережить такую быструю модернизацию, а для других это оказалось намного труднее?

Экономисты и историки связывают существенное неравенство между странами с такими факторами, как ресурсы, или географическое положение, или культурные различия. Но многие страны, не имеющие значительных ресурсов, вроде Японии или Сингапура, очень богаты, а более одаренные природой, типа Нигерии, продолжают бедствовать. Исландия, покрытая в основном ледниками и бесплодными пустошами, казалось бы, менее удачно расположена, чем Гаити, но исландцы вполне обеспечены, а гаитян преследуют бедность и коррупция. Что верно, то верно: многие подобные различия убедительно и полно объясняются культурой. В естественном эксперименте, осуществленном двумя Кореями, народ в обеих странах один и тот же, и, несомненно, именно плохие социальные институты удерживают северокорейцев в бедности, а должным образом функционирующие в Южной Корее позволяют стране процветать.

Однако в ситуациях, когда культурные и политические институты могут легко перетекать через границы, долго сохраняющееся неравенство объяснить сложнее. Быстрый и постоянный процесс эволюции подсказывает новую возможность: что человеческие сообщества со временем менялись в соответствии с возникающими изменениями в социальном поведении людей. Если это так, то в основе каждой цивилизации лежит особый поддерживающий ее комплекс форм социального поведения и эти формы поведения отражаются в институтах общества. Институты – это не просто наборы произвольных правил. Скорее, они вырастают из инстинктивного социального поведения, такого как склонность доверять другим, следовать правилам и наказывать тех, кто их нарушает, заниматься сотрудничеством и торговлей или выступать с оружием в руках против соседних групп. Поскольку такие формы поведения несколько отличаются в разных обществах в силу эволюционного влияния, то и институты, зависящие от них, тоже могут различаться.

Это объясняет, почему так трудно переносить институты из одного общества в другое. Американские институты невозможно успешно внедрить, например, в Ираке, поскольку у иракцев распространены другие формы социального поведения, основанные, в частности, на родо-племенном мировоззрении и вполне обоснованном недоверии к центральному правительству; и так же невозможно было бы перенести иракскую трайбалистскую политику в Соединенные Штаты.

С появлением быстрых и доступных методов расшифровки последовательности ДНК в человеческом геноме впервые становится возможным исследовать генетические вариации, лежащие в основе человеческих рас. Эволюционные пути, породившие различия между расами, представляют огромный интерес для ученых, и многие из таких путей описаны на страницах этой книги. Но более глубокое значение исследований вариаций ДНК в мире заключается не в различиях, а в сходстве. Нигде сущностное единство человечества не запечатлено так явно и неизгладимо, как в геноме.

Поскольку материал, представленный в книге, может во многом показаться новым или незнакомым широкой публике, будет полезно сориентировать читателей в отношении надежности доказательной базы. Главы 4 и 5, где рассматривается генетика расы, вероятно, подтверждены наиболее основательно. Хотя они приводят читателя на передовую современных исследований, а данные с переднего края науки всегда менее достоверны, чем информация в учебниках, однако представленные здесь выводы сделаны ведущими экспертами на основании обширного корпуса исследований и, по всей вероятности, вряд ли будут пересмотрены сколько-нибудь серьезным образом. Читатели могут считать факты, приведенные в этих главах, достоверными, а их интерпретации – обоснованными.

Рассмотрение в главе 3 истоков человеческого социального поведения также основывается на фундаментальных исследованиях, в данном случае – преимущественно на работах по поведению человека и животных. Но генетические основы социального поведения человека в настоящее время по большей части неизвестны. Таким образом, здесь открывается простор для полемики по поводу того, какие именно формы социального поведения генетически обоснованы и в какой степени такие формы поведения определяются генетикой. Кроме того, вся область исследований социального поведения человека является молодой и к тому же развивается в тени парадигмы, все еще сохраняющей влияние среди специалистов по общественным наукам: что все человеческое поведение обусловлено исключительно культурой.

Читателям следует хорошо понимать, что в главах 6–10 они покидают территорию естественных наук и вступают в куда более умозрительную и спорную область на стыке истории, экономики и эволюции человека. Поскольку существование рас долго игнорировалось или отрицалось многими исследователями, не хватает фактической информации о том, как раса воздействует на человеческое общество. Заключениям, представленным в этих главах, сильно недостает доказательств. Возможно, они выглядят правдоподобными (а возможно, нет), но многие из них остаются умозрительными гипотезами. Разумеется, в гипотезах нет ничего дурного, если их основания ясно изложены. И построение гипотез – единственный способ начать исследовать неизведанную территорию, поскольку оно заставляет искать факты, которые их подтвердят или опровергнут.