От расспросов про семью и друзей разговор между двумя женщинами перешел на тему Рава, а оттуда к его бедной семье, которая, должно быть, сейчас так тяжко страдает, а оттуда, конечно, к той женщине, что сидела рядом с Эсти в синагоге в прошлое утро. В этот момент обе замолчали, ни одна не решалась озвучить свою мысль. Но, ободренные магазинным шумом, они продолжили. Это могла быть она? Ни одна из женщин не осмелилась приблизиться и спросить, потому что она казалась настолько другой, но, может, это была она? Конечно, она постриглась и выглядела как-то тоньше и жестче, но это мог бы быть кто угодно другой. Что она делала все это время? Может, она жила в Манчестере с семьей? Нет. У нее был разрез на юбке. Разве что стандарты в Манчестере не поменялись радикально. Так что, это была она? Дочь Рава, та самая, кто… Ну, все это время ходили кое-какие слухи. О какой-то размолвке с отцом, о неподобающем поведении с ее стороны. Нельзя знать наверняка. Беседа стихла, и, не удовлетворив любопытство, женщины разошлись.

Правда, их подслушала миссис Стоун, жена ортодонта Стоуна, ненамеренно прячущаяся за большими морозильниками. Мистер и миссис Стоун-ортодонт ходили в синагогу Рава только три года. Будучи новичком, миссис Стоун не заметила на удивление современную молодую женщину, сидящую в синагоге рядом с Эсти Куперман. Но так получилось, что в этот Шаббат была ее очередь помогать Фруме Хартог накрывать на стол для кидуша: печенье, чипсы, рыбные шарики, нарезанная селедка, маринованные огурцы и маленькие бокалы красного вина – все это последовало за утренним служением. Миссис Стоун заметила, что Фрума, не самая любезная из всех поставщиков провизии, была определенно односложной. Миссис Стоун, любительницу поболтать, это не остановило. Пока они раскладывали печенье на тарелке, покрытой салфеткой, она сделала еще одну попытку.

- Ну что, Фрума, у тебя вчера были гости?

Рука Фрумы затряслась, и поднос с маленькими бокалами вина нервно покачнулся. Она ответила, поджав губы:

- Эсти и Довид Куперман. Но не то чтобы тебя это касалось.

Миссис Стоун спрятала улыбку, раздумывая, что, возможно, Фрума была бы более склонна улыбаться, если бы ей выпрямили клык с правой стороны. Сейчас, стоя возле большого морозильника в лавке Левина, она начала думать о том, не было ли настроение Фрумы целиком связано с ортодонтическими проблемами.

***

Миссис Стоун высказала свои подозрения подругам, миссис Абрамсон и миссис Бердичер, когда встретила их в пекарне чуть позже тем утром. Миссис Стоун пыталась говорить тихо, но покупатели, требующие «две буханки ржаного, тонко нарезанного!» или «два десятка рулетов – больших, не маленьких!», вынудили ее повысить голос. Женщины кивали, когда она говорила. Возвращение дочери Рава, загадочная злость Фрумы Хартог, ее отказ упомянуть Ронит как одну из гостей на шаббатней трапезе. Казалось, все это что-то значит. Но что именно?

Миссис Бердичер сделала вдох. Возможно, она что-то знает. Небольшие новости. Лезвия хлеборезки гремели, мерцая, когда женщина подошла ближе. Что? Что знает миссис Бердичер? Она потрясла головой. Нехорошо такое говорить. Она и мистер Бердичер, вроде бы, видели кое-что по дороге домой вчера после Шаббата. Но они могли ошибаться. Было темно. Они были далеко. Возможно, глаза их обманули. Хотя, зная, как изменилась Ронит, и эта ее короткая стрижка, напористые манеры, и она все еще не замужем в тридцать два! В этом был смысл. Но что? Что они видели? Хлеборезка зарычала, когда ей скормили четыре большие буханки. Миссис Бердичер запротестовала. Эти слова будут лашон ha-pa, а лашон ha-pa – вещь злая и нехорошая, как они учили много лет назад. Миссис Стоун и миссис Абрамсон услышали издалека слабый голос, просящий их отступить. Давайте, говорил он, возвращайтесь к покупкам. Продолжай, настаивали женщины, продолжай. Миссис Бердичер колебалась, но продолжила, говоря очень тихо.

***

Постыдное подозрение накрепко их сплотило. Каждая посмотрела на двух других подруг, чтобы убедиться, что они полностью поняли важность наблюдений миссис Бердичер. Они оглянулись. Ропот покупателей неустанно продолжался. Ни одна из женщин не хотела заговорить первой и показаться невежественной или наивной.

- Несомненно, это неправда, - наконец сказала миссис Абрамсон.

Миссис Бердичер не послушала тихий ноющий голос, который твердил, что она могла ошибаться, и сказала, что она уверена. Абсолютно. Ронит всегда была своенравной, даже будучи девочкой. Уже тогда ходили слухи о ее неподобающем поведении, миссис Абрамсон может подтвердить. Миссис Абрамсон глубокомысленно кивнула.

- Какое мнение об этом у haлахи, еврейского закона? – спросила она.

Наступила секунда тишины.

- Это определенно запрещено, - сказала миссис Бердичер.

Женщины кивнули.

- Про это не сказано в Торе, - сказала миссис Абрамсон. – Тора говорит только про мужчину, ложащегося с другим мужчиной.

- Думаю, это запрещено мудрецами, - сказала миссис Стоун. – Они называли это «занятиями египтянок». Кажется, это из Гемары.

Потом миссис Абрамсон, вероятно, услышавшая тихий голос четче всего, сказала:

- Ну и что, если это запрещено? Хинда Рохел, твои племянники едят трефовое мясо и не соблюдают Шаббат, и ты все равно приглашаешь их в гости. Чем это отличается?

Миссис Бердичер сначала выглядела пристыженной, а после разозленной. Она открыла рот, потом закрыла, потом, решившись, открыла снова.

- Это совершенно другое. Ты сама знаешь. Особенно, когда кто-то навязывает это кому-то другому.

- И ты уверена, что тебе не показалось? – спросила миссис Абрамсон.

Последовала еще одна пауза. Хлеборезка по-прежнему шумела; разговор можно было продолжать.

- Да, - сказала миссис Бердичер. – Я же сказала. Ронит держала ее. Она с трудом вырвалась. Она плакала. Я видела.

Она поправила свою шляпу, заправив под нее выбившиеся пряди волос.

Ассистентка магазина, скормив хлеборезке последние три буханки, нечаянно подставила под лезвия свои пальцы и одернула руку. На кончике ее среднего пальца появилась красная бусинка крови.

Миссис Абрамсон заговорила.

- Если это правда, мы должны предпринять меры. Эсти может быть в опасности. Мы должны что-то сделать.

Женщины одновременно моргнули. Требовались меры, но какие? Будь Рав жив, они проконсультировались бы с ним насчет этой дилеммы. Но к кому обратиться теперь?

- Одна из нас должна поговорить с Довидом, - сказала миссис Бердичер.

Тишина.

- Или с Эсти? – спросила миссис Стоун.

Две другие женщины покачали головой. С Эсти Куперман не стоило разговаривать о таких вещах.

- Может, - начала миссис Абрамсон, - может мне спросить у Пинхаса, что он думает? Это будет лашон ha-pa? Спросить мнение моего мужа?

Женщины кивнули и улыбнулись. Прекрасное решение. Пинхас Абрамсон завершил двухлетнее обучение в йешиве, где он учил Тору пять дней в неделю. Он будет знать ответ.

***

Если к тому времени, как миссис Абрамсон поговорит с мужем, ветер уже разнесет семена их подозрений по Хендону, женщины не могут считаться виновными, ведь беседа прошла в такой осторожной и почтительной манере - и исключительно ради блага. В воскресное утро пекарня – не лучшее место для проведения дискуссии, о которой никто не должен узнать. Нужно заметить, что некоторые мужчины и женщины все же отворачивались, говоря: «Нет, это лашон ha-pa». И такие люди заслуживают нашего восхищения и уважения, поскольку слушаться слов Всевышнего, когда желания внутри нас направлены на противоположное, - чрезмерно сложное испытание. Эти души будут щедро вознаграждены.

Но души большинства людей Хендона не обладали такой силой. Как и Мирьям, сестра Мойше, они распространяли слухи, и как Аарон, брат Мойше, они слушали их. И в наши дни, когда на земле больше нет проказы, нам не дано знать, получили ли они от Бога наказание. В любом случае, к тому времени, как Пинхас Абрамсон обсудил этот вопрос со своими друзьями Хоровицем и Менчем, о нем стало известно уже во многих домах Хендона. А к тому моменту, как Менч, учащий Гемару вместе с Довидом, решил позвонить в Манчестер, злые языки уже однозначно сделали свое дело. А последствия его необратимы.