Вытянувшись максимально вперед, Илва размахнулась и швырнула какой-то красный порошок точно в окровавленное лицо Алево. Не знаю, что это было, но асраи тут же взвыл от боли почти по-звериному и, выпустив кинжалы, сорвался вниз. Я закричала от ужаса, представляя, какая участь может его там ждать.

– Что ты натворила! Если он уснет, то просто утонет!

– Он не уснет, Эдна! – огрызнулась Илва.

Дракон несся вперед на огромной скорости, мне пришлось напрягать все силы, втаскивая Илву обратно, и я даже не успела увидеть момент, когда Алево достиг воды, чтобы убедиться в том, правду ли сказала девушка. Густые кровавые капли при каждом взмахе раненного крыла окатывали нас с Илвой, тут же высыхая и противно стягивая кожу. Мы летели и летели, а у меня без остановки текли слезы. Алево, ты раздражающий и невыносимый засранец, но ничего такого я для тебя не хотела! Теперь уж точно Грегордиан меня не простит. Смерть его ближайшего друга и помощника – это не то, за что можно извиниться, сказав: «Прости, так уж получилось».

– Почему у него кровь не останавливается? – спросила я Илву, когда кровавый душ так и не прекратился спустя время и Раффис стал припадать на поврежденное крыло, раскачивая нас все сильнее.

– Настоящее железо, – озабоченно проворчала Илва и указала на кинжалы, так и торчащие в кожистой перепонке, а потом крикнула принцу: – Дракон, ищи место для приземления и побыстрее!

Грегордиан рассказывал мне, что раны, нанесенные настоящим, а не магическим железом, у фейри заживают так же медленно, как и у людей. Выходит, на драконах это тоже работает.

Раффис что-то пророкотал, давая понять, что Илву он услышал, но продолжил упрямо лететь вперед. Показалась береговая линия, и вскоре мы неслись уже над густым лесом. Принц все не останавливался, хотя заметно потерял скорость и раскачивал нас все сильнее с каждой минутой.

– Раффис, если ты немедленно не опустишься вниз, то угробишь нас всех! – пугающе грозно рявкнула Илва. – Ты потерял уже море крови и рухнешь в любую секунду!

И только тогда дракон стал стремительно снижаться, заметив среди деревьев небольшую поляну. Мы были почти на земле, когда произошло именно то, что и предсказывала Илва. Огромные крылья безвольно замерли, мощная шея с рогатой здоровенной головой обвисла, и последние метры мы просто падали, ломая сучья ближайших деревьев. Удар об землю скинул нас обеих с дракона. Я лежала на спине, хватая воздух и дожидаясь, когда боль чуть отступит, и снова и снова задавалась вопросом: правильным ли решением стал наш побег.

Глава 5

– То есть вы все просто стояли и смотрели, как дракон похищает мою будущую жену, и ничего не сделали? – Низкий голос архонта звучал обманчиво спокойно во внутреннем дворе Тахейн Глиффа, пока он пристально рассматривал засохшие пятна драконьей крови на древних камнях.

Крови, которой было возмутительно мало, на его взгляд. Он бы предпочел стоять в ней по щиколотку, наблюдая, как вероломный ящер бьется в конвульсиях, издыхая у его ног. Конечно, в глубине души Грегордиан знал, что драконьему ублюдку не было никакого дела до его женщины и насильно он ни ее, ни тем более Илву, перед которой благоговел, не забрал бы. Драконы и этот их до смешного неодолимый трепет перед своими единственными! Но прямо сейчас ему больше нравилось думать, что проклятый принц дерзко украл ту, что принадлежала ему, архонту Приграничья, нежели смириться с фактом, что Эдна сбежала от него по собственной воле. Потому как в противном случае деспоту придется признать и то, что он был в этом повинен. Хотя бы частично. А пока он не готов ощутить себя виноватым, несмотря на то, что его зверь беленился и буквально рвал его жесточайшими упреками изнутри. Если Грегордиан пойдет у него на поводу и допустит полное осознание совершенной отвратительной ошибки, то взорвется. Снова.

Вновь покои Эдны, недавно отделанные и обставленные, лежали в руинах. От дверей даже щепок не осталось. Ничтожный откуп его гневу. Вырванный из липкого густого оцепенения, вызванного сонной пыльцой, шумом, который устроили его воины, принесшие дурные новости, деспот, естественно, позволил своей злости излиться на все окружающее. Всего лишь вещи, ничтожное барахло, ни одной сломанной ничьей кости, ни капли пролитой крови. Алево не появился, чтобы, как всегда, стать громоотводом и усмирить его своими заумными речами, коих деспот, впрочем, никогда не хотел слышать, но по необъяснимой причине слушал. Лишь когда его неконтролируемая ярость частично иссякла, Грегордиан узнал, почему не пришел его ближайший помощник. Асраи – единственный, кто действительно пытался остановить Эдну и свести нанесенный своим архонтом ущерб к минимуму. Он всегда так делал. Хоть раз Грегордиан сказал вслух, насколько ценил это? Или произнес это осмысленно про себя? Какая сейчас, к проклятым созданиям, разница? У него были более срочные проблемы, чем запоздалое признание заслуг извечного укротителя его крутого нрава. Слияние не состоится в срок, а значит, жизнь Эдны повисла на волоске. И осознание этого моментально отодвинуло далеко в сторону его недавнюю ревность к неизвестному ублюдку, который, по сути, уже ходячий мертвец, и ярость за беспардонную манипуляцию Эдны его зверем. Не хотел бы ей подчиняться – не послушался бы ее призыва! Его сволочная вторая ипостась далеко не всегда ему самому полностью была подвластна и раньше, но с появлением Эдны это перешло все допустимые границы, и, похоже, она это прекрасно поняла, прибрав контроль над ним в свои, оказывается, совсем не слабые ручки. Долбаный, к дварфовой матери, Бархат, становящийся по единому слову Эдны покорным и дурашливо-ласковым, словно несмышленый детеныш, в одно мгновение и свирепым ее защитником – в следующее. Теперь он, выходит, больше ее зверь, нежели его собственный. Но с этим Грегордиан разберется позже. Как и с тем фактом, что Илва стала свидетельницей наличия столь мощного рычага воздействия на самого архонта Приграничья. Никто не должен был узнать, что по щелчку пальцев Грегордиан становится ручной собачонкой своей женщины. Сам он сейчас, находясь в адекватном состоянии, мог кое-как пережить подобное открытие. Его власти над Эдной куда больше, чем ее над ним, и деспот нашел бы способ навсегда отучить упрямую женщину от желания играть в повелительницу зверя. Но все это должно было остаться строго между ними. Впрочем, никуда бывшей невесте от него не деться, и никакой дракон не поможет. Он отплатит ей за вероломство и за проклятую пыльцу, от которой до сих пор трещала голова и сводило спазмами желудок. А если откроет рот и разболтает об увиденном – выследит и прикончит каждого, кто будет настолько глуп, чтобы услышать. Велев поднять всех до единого фоетов на поиски беглецов и Алево, Грегордиан выгнал воинов и слуг прочь из их с Эдной башни и стал взывать к Дану. Он звал и звал до хрипоты, не получая ответа, и без конца повторял одно и тоже:

– Дану, всемогущая и щедрая! Эдна сама отвергла слияние со мной! Наш с тобой договор мной не нарушен! Не отнимай у нее искру!

Но Богиня молчала и ничем не выдавала своего присутствия до тех пор, пока он не перешел от униженных просьб к отчаянным мольбам. И только тогда в пустоте покоев, в которой беспокойно метались лишь звуки его собственного голоса, раздалось:

– Ты услышан, неразумное дитя!

И на этом все. Ни пояснений, ни новых условий, ни наказания. Поняв, что больше ничего не добьется от потерявшей к нему интерес Дану, Грегордиан уже тщательно осмотрел разгромленные им покои и только тогда понял, что Эдна не просто так ушла. Она прихватила часть из подаренных им украшений. А значит, скоро возвращаться не намеревалась. Возможно, вообще никогда по собственной воле. Хотя, может, все дело в том, что она никогда и не планировала с ним оставаться? Женщины есть само воплощение коварства, притворства и непредсказуемости – уж это он усвоил прекрасно. Что если он все же прав в худших предположениях и все то тепло, которое он видел глазах, порывистость и непреодолимая тяга к нему в движениях, трепет и неутолимая жажда в прикосновениях и однозначная преданность в поступках Эдны – лишь издевательское отражение его собственного глубоко спрятанного неистового желания быть любимым ею? Нет, Грегордиан не собирался снова поддаться безумному приступу своего тотального недоверия ко всем вокруг. Только не сейчас. Или это точно приведет к жертвам и разрушениям, бесполезным по своей сути. Ничего из этого не имеет значения. Он вернет Эдну назад, хочет она этого или нет. В его жизнь, в его постель, не важно, в каком качестве, но иной судьбы у нее не будет. Сбежит – настигнет снова, предаст – накажет, а после с легкостью простит, но никогда, никогда не отпустит. Что касается условия Богини… если он сделает так, что Эдне просто в голову не придет желать другого, то и условия Дану он не нарушит. Грегордиан еще раз обвел взглядом разгромленные покои и решил, что восстанавливать их не будут, и только после этого спустился во двор.