- Ну а теперь куда?

- К военному министру.

- Ну и молодчина баба! То ей ополченца, то самого военного министра подавай! Знамо тебе, что министр у самого царского Дворца обитает? Туда не с моей харей суваться, да и не в твоем одеянии показ иметь.

- И все-таки мне надобно. Я к нему с письмом прислана.

- Покажь!

- На!

- Верно, и печатка болтается. Как бы мне нагайкой не схлопотать. Жандармы нынче не церемонятся. Ну да чего не сделаешь Ради правого дела.

Словоохотливый мужичок притормозил сани у красивого здания и, не получив за езду, рванул лошадь с места в крутую рысь. К Федоре тотчас подскочил городовой.

- Проходи, проходи, здесь непозволительно стоять.

- Мне к военному министру надоть, - жалостливым голосом вымолвила Федора. - Я к нему письмо имею от люцинского градоначальника генерала Властова. - С этими словами достала из-за пазухи конверт и протянула его городовому.

- Надо же, - осмотрел он ее с ног до головы сверлящий взглядом. - Стой здесь. Я передам.

* * *

Петр Петрович Коновницын многое испытал на своем веку. Знавал он почести, стремительный взлет, не менее стремительное падение при Павле Петровиче, не жаловавшем матушкиных любимцев. Удалось ему служить при светлейшем Григории Александровиче Потемкине, чествовавшем людей разумных, деятельных, храбрых. В турецкую кампанию 1791 года он близко сошелся с Михаилом Илларионовичем Кутузовым, а оставив на несколько лет военную службу, проживая в деревне, предался изучению сельского хозяйства и его устройства. От реформаторства он был далек и все же пытался по мере возможности облегчить у себя в имении налоги и подати. В войну он не переставал восхищаться солдатами и без сожаления расставался с деньгами на одежду, обувь, провиант. Среди многих генералов русской армии Коновницын был по-особому уважаем и любим. С Властовым военный министр был накоротке, но сразу же разглядел в нем отважного воина и творческого надежного исполнителя далеко не самых лучших решений Витгенштейна. В таких случаях Коновницын усмехался: "Везет Петру Христановичу на умниц!"

Петр Петрович развернул конверт и прочитал: "Дано сие Витебской губернии, Полоцкого уезда, живущей в деревне Погирщина, принадлежащей помещику Глазке крестьянке Федоре Мироновой в том, что в незабвенную Отечественную войну 1812 года во время командования мною авангардом корпуса генерала от кавалерии Валерии графа Витгенштейна в местечке Белом вышеупомянутая Федора Миронова была неоднократно посылаема в город Полоцк, находившийся тогда во власти неприятеля, для приносу письменных известий от тамошних жителей о положении врагов, что она исполняла со всею ревностью, приличною верноподданной всеавгустейшего монарха нашего любезного Отечества, подвергая опасности жизнь для пользы государства, за что не получила никакой награды, а сама об оной никогда не утруждала, но справедливость требует просить начальство о должном вознаграждения сей верноподданной россиянки, бескорыстно жертвовавшей собою из единой любви к монарху и Отечеству, в чем свидетельствую за подписанием моим и приложением печати. Г. Люцин. Ноябрь 28 дня 1815 года".

- С кем передано это послание? - спросил Коновницын дежурного генерала.

- Его принес городовой, он доложил, что вручила ему конверт какая-то женщина.

- Приведите ее ко мне.

* * *

- Как тебя зовут? - встретил Коновницын вошедшую вопросом.

- Миронова Федора.

- Ты знаешь, что написано в этом письме?

- Мне об этом ничего не известно. Мне только велено передать его военному министру Петру Петровичу Коновницыну.

- Я и есть военный министр.

При этих словах Федора бухнулась на колени.

- Сейчас же поднимись. Не перед барином. Коновницын прочитал письмо вслух и спросил:

- Здесь все написано правильно?

- Да, ваша светлость.

- Понимаю, что в письме все не расскажешь. Дополни его своими словами.

И Федора, заметно волнуясь, рассказала Коновницыну о пережитом

- Назавтра утром жду тебя здесь, - сказал министр, когда она замолчала. - Я велю пропустить. Впредь запомни: на колеи перед неприятелем не становилась, негоже и теперь.

Лишь только Федора исчезла за дверями, Коновницын сел письменный стол, еще раз пробежал глазами текст: случай был необычным. Коновницын знал, что в лесах и на дорогах в числе партизан сражалось немало женщин, своей отвагой нагонявших страх на врагов. Но здесь было иное дело. Женщина-разведчица, обладательница всех качеств, присущих далеко не всякому мужчине.

"Надо ей помочь", - рассудил Коновницын и быстрым почерком написал:

"Князю Петру Михайловичу Волконскому. О всемилостивейшем воззрении на бедное положение крестьянки Витебской губернии помещика Глазки Мироновой, которая в 1812 году будучи неоднократно посылаема в Полоцк из усердия и любви к Отечеству, невзирая на все опасности доставляла оттуда верные и весьма полные сведения о положении находившихся там неприятелей, в чем свидетельствует генерал Властов".

На приеме в Зимнем дворце Коновницын добавил, обращаясь к Волконскому: "Неплохо бы испросить у государя вольную сей крестьянке". Волконский пожал плечами и скрылся за тяжелой дверью царского кабинета.

Через неделю Коновницын получил записку назад с резолюцией Волконского: "Высочайше поведено дать небольшую серебряную медаль "За отличия" на анненской ленте и пятьсот рублей ассигнациями из кабинета".

"И это все?" - с горечью подумал Коновницын.

Он вручил Федоре медаль и деньги и сказал:

- Ты поезжай к себе, а об остальном я позабочусь.

- Некуда мне ехать, ваша светлость. Имение наше описали я сдали в казну. Кому теперь мое семейство принадлежит, неизвестно.

"Вот задача, - подумал Коновницын. - Дело-то, оказывается, совсем не простое, придется обращаться в сенат".

- Вот что. По возврату в имение напиши прошение генерал-губернатору, а я похлопочу здесь в столице. Уверен, все будет хорошо.

- Спасибо за доброту вашу, - сказала Федора и, прижимая к груди медаль и деньги, вышла из кабинета.

* * *

Федора в точности выполнила все, что велел военный министр. Свидетельство, выданное ей на руки, открывало двери присутствий и инстанций, и в результате на свет появилось прошение в сенат о даровании ей свободы.