Я села, спустила ноги с кровати. Рука Эндрю обхватила меня за талию. Я ахнула от неожиданности, когда он потащил меня обратно.

– Оставь его. Пусть привыкает. – Он перевернулся и зевнул. – Можешь принести воды?

Воды! Он хотел воды? Ни объяснений, ни извинений, хотя бы за то, что явился домой пьяным. Я стиснула зубы. Сейчас было не лучшее время для выяснения отношений. Следовало подождать до завтра.

Я набрала в ванной стакан воды и принесла ему к кровати.

Он сделал глоток, его часы поблескивали в тусклом свете.

– Она теплая. Хочу льда.

Конечно, он хотел. Я прошмыгнула на кухню, пол обдавал холодом мои ноги. Блейз уже завывал, жалобно и тонко. Софи вот-вот проснется.

Я оставила стакан на стойке и прокралась в бельевую.

– Ш-ш-ш, – прошептала я. – Все хорошо.

Блейз завилял хвостом и заворчал, пытаясь вылезти из своего укрытия.

– Что ты делаешь? – Эндрю стоял в дверях. – Я же сказал, пусть побудет один.

– Я просто смотрю на него.

Блейз теперь лаял, карабкаясь по стенке вольера и звеня металлом.

– Гребаная собака! – Эндрю засунул руку в клетку и схватил его за шиворот.

Я вскочила, вцепилась в его руку, пытаясь отобрать у него Блейза, но Эндрю держал его высоко в воздухе.

– Что ты делаешь? – воскликнула я.

Он не ответил, просто повернулся и вышел из бельевой. Блейз выл, его ноги дергались в воздухе. Я шла за ним по коридору, шипя:

– Эндрю, прекрати!

Эндрю открыл дверь, выходящую на задний двор. Ветер и дождь ворвались в помещение, ночная рубашка обтянула мне ноги.

– Ты не может выбросить его на улицу!

Эндрю посмотрел на меня через плечо и швырнул щенка на землю. Блейз упал с глухим стуком, взвизгнул и перекатился на бок. Я протиснулась мимо Эндрю, потянулась к собаке. Мои пальцы уже лежали на его шерстке, но Эндрю обхватил меня за талию, оттащил назад и закрыл дверь.

Я толкнула Эндрю в грудь, ударила его, не задумываясь. Он отбросил меня к стене, схватил за плечи и сильно встряхнул. Я даже прикусила зубами щеки.

Он наклонился поближе, дыхнул мне в лицо перегаром:

– Если ты выйдешь, я лопатой разнесу ему череп. Ясно тебе?

Мы стояли в коридоре и смотрели друг на друга, пока я не кивнула. Он отпустил меня.

– Пошли, – сказал он. – Я устал.

Я последовала за ним в комнату. Дышала я с трудом, мне хотелось рыдать. Я едва переставляла ноги. Потом решила, что нужно подождать, пока он уснет, и после забрать щенка.

Дважды я пыталась выбраться из кровати, но он каждый раз слышал мои движения, прижимал меня ногой, а рукой, словно крепким ремнем, сдавил мне грудь. Час за часом я смотрела в потолок, слезы катились по лицу. Мне хотелось быть сильнее, чтобы отпихнуть его от себя, чтобы заступиться за собаку, но я очень боялась, что он исполнит свою угрозу. Я не могла забыть выражение его лица, словно он бросал мне вызов. Словно он хотел, чтобы я сделала неверный шаг и у него появился повод убить щенка.

Наконец наступило утро и он встал, чтобы идти на работу. Я притворилась, что сплю. Как только я услышала, что его грузовик отъехал от дома, я выбежала во двор и нашла щенка под передним настилом, мокрого и дрожащего. Я накормила его теплой едой, укутала полотенцем, прижала к груди, бормотала ему извинения и клялась, что ему больше никогда не причинят боли. Мне следовало позаботиться об этом. Когда Софи проснулась, я осторожно сказала ей, что щенок заболел и его нужно вернуть маме. Она была убита горем.

Я плакала, когда отвозила Блейза назад на ферму. Хозяевам я объяснила, что у дочери проявилась аллергия, о которой мы не знали. Трудно сказать, поверили ли они, но жена, похоже, посочувствовала мне и пообещала, что они найдут ему отличный дом. Я отдала им все, что принадлежало щенку, – пищу, блюдца, даже ошейник. Буквально все. Я не могла смотреть на эти вещи.

Когда Эндрю вернулся домой, я сказала ему, что осознала: у меня нет времени, чтобы заботиться о щенке, я должна сосредоточиться на Софи. Эндрю больше никогда не спрашивал о нем.

Я наблюдала, как мама дрожащими руками наливает кипяток в заварочный чайник, и думала о том, как долго она будет в состоянии выполнять хотя бы такие простые действия. Доктора говорили, что она еще не один год сможет управляться с хозяйством, но определенности в их высказываниях не было. Свет октябрьского солнца лился в окно, падал на ее белокурые волосы и бледную кожу, так что я могла видеть едва заметные вены на ее шее.

– Ма, давай я разолью.

– Прекрати. Я же не совсем никчемная.

Она улыбнулась, а я улыбнулась ей в ответ, но мои мысли были в беспорядке, а нервы на пределе. Я взглянула на часы: задерживаться мне не стоило. Эндрю мог прийти домой на обед. Я мысленно заглянула в холодильник, пытаясь решить, что можно быстро приготовить. Он уже не хотел, чтобы я носила ему обеды на работу. Говорил, что это небезопасно, что на меня может упасть балка, но это была ложь. Ему не нравилось, как на меня смотрят мужчины. Я понимала это по выражению его лица, чувствовала по тому, как он торопил меня к машине.

Через несколько дней после того, как я вернула Блейза, Эндрю сказал, что выставил дом на продажу через агента по недвижимости. Продать его удалось быстро. Уже через неделю мы переехали в новый дом, который был даже больше прежнего – третий за последние несколько лет. Мне хотелось, чтобы Софи провела все свое детство в одном доме точно так же, как я. В родительском доме мне все было так близко. Я окинула взглядом красивые желтые шторы на маминой кухне, сливочник в форме коровы и такую же сахарницу, солянки и перечницы в виде курочек. Мама любила все связанное с деревней, и уже многие годы мы покупали ей подобные забавные вещицы, какие только могли найти, на день рождения и на Рождество. Она дорожила каждой.

Мама налила мне чаю из чайника в виде поросенка, погладила мою руку и села напротив.

– Сделать что-нибудь, пока я тут? – спросила я. – Может, помочь постирать?

– Спасибо, родная, но отец занялся этим вчера вечером, не оставив мне никакого шанса. Вы с ним так похожи. – Она подула на чай.

Я подумала об отце, как он приходит после долгого рабочего дня и заботится о маме. Как бы мне хотелось облегчить им жизнь!

– Уже стоило бы помыть окна. Я приду на выходных.

– Перестань, – воспротивилась она. – С окнами все в порядке.

– Я люблю все чистить.

– Да, это правда. Когда ты была девчушкой, то воображала себя Золушкой и бегала по дому, смахивая пыль и все вытирая. – Она засмеялась.

– Если бы я могла сказать то же самое о Софи…

– Как там наша маленькая принцесса? Ей нравится новая комната?

– Она в восторге от нее. Мы выбрали несколько трафаретов с изображением сов, и она настояла на том, чтобы самой расписать ими комнату. Большинство получились перекошенными, но она говорит, что они просто летают вверх тормашками.

Маша потянулась и смахнула с моего лба челку – она так делала, когда я была еще ребенком.

– Никак не могу привыкнуть к твоей новой прическе. Ты выглядишь такой взрослой.

Эндрю все изводил меня насчет прически: мол, я выгляжу как старшеклассница или слишком сексапильно и парни могут неправильно понять. Когда я пришла домой, постригшись под мальчика, он спросил: «Зачем ты это сделала?»

– Не уверена, что Эндрю она нравится.

– Да ты хоть наголо побрейся, он все равно будет считать тебя самой красивой девчонкой на свете. Он обожает тебя.

– В последнее время это не ощущается. Он так занят.

Я приоткрыла дверь в надежде, что она попросит объяснений, увидит: между нами что-то не так.

– Он просто очень целеустремленный. Вчера подбросил отца домой и вернулся на работу. – Она покачала головой. – Работяга, муж как раз для тебя.

Я слышала уважение в ее голосе и чувствовала, как тону в нем. Она ничего не замечала. Правда уже готова была сорваться с моего языка. Я не могла больше держать это в себе, не могла выносить всю тяжесть переживаний и страхов, но я впадала в панику от одной только мысли о том, чтобы рассказать все маме. Я представила себе выражение лица Эндрю, когда он узнает, что я рассказала о нем неприглядную правду. Подумала о его ружье, лежащем в сейфе, хотя он и редко охотился. Подумала также о паспорте Софи, который он хранил в банковской ячейке: ключ от нее имелся только у него.