Подойдя ближе, майор усмотрел на телах в синюшно-красных отеках свежие наколки: у двоих кресты с распятием Христа, у третьего - большой полумесяц и маленькая мечеть под ним.
- Вчера же всех осматривали. А за ночь уже намалевали! - развел руками, отдуваясь от злости, прапорщик.
Медведев озабоченно кивнул ему, еще раз оглядел красноспинных.
- Фамилия? - спросил спину - обладательницу полумесяца.
- Цесаркаев, - весело ответила с кавказским акцентом спина.
- Почему не крест? - задумчиво спросил Медведев.
- Мусулманын, гражданын началнык... - обидчиво протянула спина.
- Ну да... В изолятор! - кивнул конвою. - И сколько таких? - обернулся Медведев к Шакалову.
- Да с полсотни уже набралось. Но это последние...
Цесаркаева вывели, а Медведев рассматривал следующую спину сгорбленную, стариковскую. Шакалов возмущенно помотал головой:
- Это вообще отдельный случай... Кукушка, повернись!
Дед повернулся, и взорам предстал большой портрет генералиссимуса Сталина. Человеческая плоть словно изгоняла вождя народов - грудь по татуировке была изрезана, шрамы только-только зарубцевались.
Медведев, наклонив голову, рассмотрел лик вождя, поднял глаза на седовласого, ухоженного старика Кукушку. Тот смотрел чистыми голубыми глазками - ну прямо ангел...
- Чего это ты вдруг? - осторожно спросил майор, показав на сурово хмурившегося вождя, поросшего седым волосом по впалой груди зэка. Одевайся...
- Дак я сводил ее, - радостно сообщил старик. - И крест на спине... тоже сводил.
- Тоже... мусульманином заделался! - выдохнул Шакалов.
Кукушка реплику пропустил мимо ушей, продолжал говорить деловито-рассудительно, одновременно неспешно одеваясь.
- Это я в тридцать седьмом наколол. Чтоб не расстреляли. Тогда ведь как было: если... он у меня на сердце, - показал на грудь, - стрелять, значит, не будут. А теперь-то зачем? На волю скоро. Вот ляписом и ножичком решил свести со своего сердца мавзолей. Не совсем удачно, согласен.
- А крест зачем сводил?
- Я свой крест уже относил... - серьезно ответил зэк.
- Никто не спасался... никаким портретом, - вставил злой Шакалов. Расстрел - и хана.
- Спасался, еще как спасался, - упрямо, надув губы, как маленький ребенок, возразил дед.
- В санчасть, - показал Медведев на него вошедшему конвоиру, тот грубо подтолкнул на ходу одевающегося старика. - Повернулись! - приказал стоящим. - Фамилии?
- Бакланов... Кочетков... Синичкин... - ответили голые вразнобой.
У последнего спина была чистая, Медведев, оглядев его, отметил: наколка-родинка на щеке, припухла красно-синяя точка. Майор знал, что этот знак на щеке означает приниженность в среде заключенных.
Синичкин странно тушевался под внимательным взглядом майора.
- Ты чего? - спросил, увидев это, Медведев. - Ну, кто тебе это поставил? - указал на родинку.
Худощавый, женственно мягкий в движениях, чуть жеманный Синичкин совсем растерялся, покраснел; заходили руки, приоткрыв наготу, которую он старательно прятал. Бакланов и Кочетков, стоявшие спокойно и открыто, улыбались ехидно.
- Что за смешки? - перевел на них суровый взгляд Медведев.
Лица у обоих мгновенно стали пусто-отсутствующими.
- Опустили они его, что... - безразлично махнул рукой Шакалов. - вот и пометили. Ему через три дня выходить, воля тоже пидоров должна знать...
- По делу можно, товарищ прапорщик, без комментариев... - раздраженно махнул на него майор. - Доложите об осужденном.
- Можно и по делу, - обиделся Шакалов, продолжил жестко: - У него срок был два года. Говорят, сознательно сел, чтобы здесь погулять с мужиками.
- Это как? - не понял Медведев.
- Работать, видать, не хотел.
- Кем же вы работали? - оглядел фигуристого красавца Медведев.
- Учителем... - хрипло сказал тот, отвернув голову.
- Во-во. Бального танца! - поднял палец Шакалов. - Детей портил, резюмировал он, - за то и сел.
- Танцуете? - без улыбки спросил Медведев.
Двое рядом стоящих голых зэка прыснули.
Синичкин покраснел, гордо и красиво повел головой:
- Н-нет.
- Кликуха Мотылек, все порхает, - оглядел бычьим взглядом учителя балета Шакалов. - Тут тоже... мотыля, наверно, бо-о-ольшого поймал...
Опять залыбились, еле сдерживая смех, зэки, стоявшие рядом с закатившим мокрые глаза от унижения и злости, уронившим безвольно руки, смирившимся со всем Синичкиным.
- Да прекратите вы! - раздраженно бросил Медведев Шакалову. - Ясно. В изолятор! - приказал, отворачиваясь от голышей. - И врача туда вызовите.
Когда зэки оделись и тронулись к выходу, Медведев окликнул старого знакомого:
- Кочетков! Я ж помню письма от матери твоей, помню...
Кочетков, остановившись, набычился:
- Умерла мать...
Медведев оглядел его - вдруг сразу ставшего согбенным и рыхлым. Поморщился, как от боли.
- Да? А жена... дети?
Кочетков неопределенно пожал плечами. Бакланов смотрел на Медведева, криво сморщившись: мол, чего пытаешь, курва, человека?
- Вижу, за два года ничего в тебе не изменилось. жаль... - сказал после паузы Медведев. - Помню, как объяснял ты на политзанятиях, кто такой козел... Помнишь?
Уходящий Синичкин вздрогнул, Бакланов подозрительно посмотрел на Кочеткова. Медведев поймал этот взгляд.
- Раньше, как я помню, вы все дрались, а теперь - не разлей вода? оглядел обоих.
Бакланов опустил глаза, пожал плечами: как хочешь думай, начальник, твое право.
- Так вот, объяснял ты нам, что козел - это тот, кто ведет баранов на бойню. На мясокомбинатах ты это видел. Козлы - значит предатели. Это ты относил ко всем активистам... Ты - не баран, не козел... Ты себя волком звал. Ах, как страшно! - язвительно помотал головой Медведев.
Кочетков стоял не двигаясь, кажется, готовый броситься на майора.
- Этакий продолжатель волчьего племени воровского... - Медведев презрительно оглядел его. - Ну, что молчишь, волчара?
- Не буду я вам говорить ничего, - не поворачивая головы в сторону Медведева, пробасил Кочетков.
- А то, что вы здесь предателей воспитываете, которые жрут друг друга, как в волчатнике, - это без вопросов, - неожиданно звонким голосом встрял Бакланов.
Пялился на Медведева взглядом дерзким, ненавидящим.
- Вломить? - уверенно спросил Шакалов, показывая дубинкой на говоруна.
Майор еле заметным кивком не разрешил, медленно оглядел Бакланова с ног до головы, что-то себе отметив в памяти.
- В изолятор. Бакланову еще пять суток.
- Во-от... - зло начал тот.
- И еще пять, - перебил его властно майор, поворачиваясь от зэков к выходу, мгновенно уставший.
Бакланов окаменел. Синичкин уже давно стоял лицом к дверям, напрягшийся, будто ждущий удара. Кочетков пялился в стену.
Медведеву отчаянно захотелось быстрей выскочить с вахты в обратную сторону - на волю и побежать домой, а там скинуть галифе, китель, встать под душ и долго-долго мыться, постепенно забывая про Зону и Баклановых, Синичкиных...
Он даже помотал головой, отгоняя жгучую эту потребность, кашлянул, быстро прошел мимо замерших зэков - опять в лагерную, закрытую зону жизни, от которой никак он не мог отвертеться...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Все, нюни нельзя распускать... вернулся - терпи. Бегу-бегу и стараюсь не думать ни о чем. Ну, Иваныч, хватит ныть...
- Товарищ майор! - наперерез шел коренастый капитан Волков, оперативник. - Опять к нам? Рад, рад.
Ну, пожали друг другу руки. Как же, рад ты, ага...
- Думаю, что теперь дружнее будем работать, а? - заглянул мне в глаза Волков. - И вообще... кто старое помянет?.. - спросил осторожно, ожидая моей реакции.
Ах ты сука продажная, заелозил, "кто старое помянет"... Знаешь мой характер покладистый, а то бы не подошел, только на летучке бы издали и зыркал, как обычно и было.
А взгляд-то затравленный - чует свою подлость. Знает, что ему не прощал я никаких выходок в колонии и теперь его методы могу предать гласности. Отвратная рожа была у этого капитана, мясистая, без шеи, она лежала у него на широкой груди. Маленькие ломаные ушки и поросячьи глазки на конусной голове с ежиком жестких, смоляных волос, которые росли от самых бровей... Уголки рта всегда загнуты подковой вниз, что придавало этому шкафу пугающую свирепость.
