Локоны Крис разметались по грязной каменной плите, и на миг Клаусу захотелось поднять ее со старого надгробья, смахнув ладонью пыль с черного шелка девичьих волос. Он тут же подавил в себе это желание, еще сильнее сжимая тонкие руки, пока ведьма не вскрикнула от боли.

Этот звук, который раньше ласкал слух, почему-то совсем не понравился Майклсону. Это было странно. Пугающе. И гибид, решив, что нужно покончить со всем этим как можно скорее, достал ритуальный нож, прижимая его к горлу Крис.

Кинжал был старым, достался Клаусу еще в Средневековье, и не было хуже смерти для ведьмы, чем от его удара. Пропитанный магией, нож не давал колдунье перейти в мир предков, подвергая вечным мучением, и Кристина, что посягнула на святое, как никто заслужила именно такой смерти.

В черных глазах впервые мелькнул страх. Девушка явно узнала ритуальный нож, понимая, что ждет ее после того, как Первородный нанесет удар, но ей хватило нескольких секунд для того, чтобы взять себя в руки. Очень медленно на пухлых губах появилась улыбка, и Клаус, ощутил на своем лице ее полный вызова, гордый взгляд.

Даже сейчас, в одном шаге от гибели, эта чертова ведьма и не думала сдаваться!

Клаус не мог отвести от нее взгляда, будто пытаясь запомнить, понимая, что подобной ей ему не встретить больше никогда. Время будто остановилось, пока они смотрели друг другу прямо в глаза, не говоря ни слова.

Но потом, измученная этими играми, Кристина опустила веки, откидывая голову назад. Она словно позволяла ему убить себя, и Первородный понял, что гордая ведьма, даже умирая, хочет, чтобы последнее слово было за ней.

Майклсон нажал на рукоятку сильнее, но прежде, чем нежная шея обагрилась кровью, он понял, что в первый раз в жизни не может убить. Он замер, отчаянно заставляя себя нанести удар, но тело будто не повиновалось ему, и через мгновение кинжал и вовсе полетел в темный угол со звоном падая на каменный пол, отчего Крис распахнула глаза, одаривая Клауса ошеломленный взглядом.

— Что ты сделала? — выдавил из себя он, с силой сжимая тонкие плечи и тряся ведьму, словно тряпичную куклу, — что это? Заклятье? Чары? Что?!

Первородный перешел на крик, пока трепещущая в его руках ведьма расширила глаза, из всех сил пытаясь понять, что происходит. Затем Клаус резко остановился, с силой опуская ее на плиту, и в следующий миг, Крис почувствовала резкий толчок, от которого она отлетела в самый угол темной гробницы, больно ударяясь о каменную стену.

Глаза гибрида вспыхнули желтым огнем и он, не сводя с нее пылающего яростью взгляда, процедил:

— Не знаю, что ты сделала, ведьма, и почему я не могу тебя убить. Но ты пожалеешь об этом, и месть моя будет хуже смерти, — договорив Клаус, вихрем вылетел с гробницы, скрываясь в ночной мгле.

Он остановился лишь несколько минут спустя, когда гнев, кипящий в нем от собственного бессилия перед ненавистной ведьмой, немного утих, и вытащил из кармана куртки телефон, набирая номер Элайджи.

Тот ответил почти сразу, и Первородный услышал в голосе брата нотки недовольства.

— Что случилось, Клаус?

— Случилось то, что артефакт теперь у нас, и заложница нам больше ни к чему. Убей ведьму.

========== Часть 26 ==========

Этого не должно было случиться. То, что происходит — совершенно против правил, и даже можно назвать предательством, но почему-то на ум ведьмы приходит только слово «счастье».

Хелен тихо вздыхает, изучая через стекло багровые переливы вина в тонком бокале, а на ее губах почти помимо воли расцветает улыбка.

Она должна его ненавидеть, даже презирать. Бояться. Но вместо этого ведьма чувствует, как ее сердце замирает от сладостной истомы, стоит Элайдже взглянуть на нее своими темными, глубокими глазами.

Хелен знает, как называется то, что она чувствует. Только сейчас это намного сильнее, глубже того, что было с ней прежде.

И она боится. Не Первородного вампира, который держит ее в плену. Себя. Реакции сестры. Того, что ждет их в будущем.

Ведьма не знает, что ее будущее решается уже сейчас, в библиотеке, где Элайджа разговаривает с братом, и его лицо с каждой секундой мрачнеет все больше, застывая ледяной маской.

— Убей ведьму.

Голос Клауса звучит властно, и вампир понимает, что брат не примет отказа. Да и нет для него причин, кроме той, что сидит в их спальне, смакуя принесенное им вино.

— А что с ее сестрой? — спрашивает Элайджа, судорожно придумывая повод, оставить Хелен в живых.

На его вопрос гибрид свирепеет еще больше, и уже почти шипит в трубку:

— Ее дни сочтены. Кол уже убил свою жену. Мы должны истребить их род, стереть с лица земли, потому что лишь они могут активировать камень. Твоя невинная голубоглазая ведьма способна уничтожить нас одним щелчком пальцев, если артефакт попадет в ее руки. Она должна умереть.

Клаус, наконец, заканчивает свою жаркую речь, и Элайджа с силой сжимает зубы, так, что на мужских щеках начинают играть желваки.

— Они посягнули на нашу семью, брат, — добавляет гибрид, — и заслужили смерть. Избавься от ведьмы и возвращайся домой.

Клаус умолкает, ожидая его ответа, и Элайджа сам не узнает свой голос, когда говорит:

— Я все сделаю.

— Я не сомневался в тебе, — довольно говорит гибрид, и после вампир слышит только короткие гудки.

На миг он прикрывает глаза, стараясь выровнять дыхание. Клаус прав. Хелен, действительно, представляет опасность для Майклсонов и его долг перед семьей совершенно ясен. Он знает, что должен это сделать. Потому что она — враг. А все те чувства, что вызывает ее невинная улыбка — лишь побочный эффект его плана по соблазнению. Просто вожделение. Похоть. Ведь похожая на ангелочка ведьма и вправду очень хороша. Даже слишком.

Но на кону стоит их семья, и других вариантов нет.

«Это просто — говорит себе Первородный, — убить».

Вырвать сердце.

Первая секунда — разорвать кулаком грудную клетку врага.

Вторая секунда — взять сердце в кулак.

Третья секунда — вырвать из груди.

Четвертая и пятая — вытереть руку о накрахмаленный платок.

Каждая из них знакома Элайдже до боли, прожита им тысячу раз, и он справится и сейчас. Во всяком случае, вампир убеждает себя в этом, направляясь в спальню, где его ждет слегка захмелевшая Хелен, которая в его отсутствие скрашивала свое одиночество бокалом красного вина.

Майклсон останавливается перед дверью, прислушиваясь к ее дыханию. Всего на мгновение он замирает, собираясь с силами. Вырвать сердце, что может быть проще? Он ведь всегда легко вырывал сердца своим врагам. И с этой мыслью Элайджа переступает порог спальни.

Вот только видит он совсем не врага, а беззащитного ангелочка.

Сидящая на кровати Хелен, поднимает на вампира взгляд, но нежная улыбка мгновенно исчезает с ее губ, когда она видит застывшую на лице Первородного ледяную маску. Ведьма вскакивает на ноги и легкими шагами приближается к нему, с беспокойством глядя в темные глаза.

— Что случилось? — тихо спрашивает она, и тонкая ладонь осторожно скользит по мужской груди, — чем ты расстроен?

— Проблемы в квартале — резко отвечает Элайджа, грубо убирая руки ведьмы.

Он сам не знает зачем врет, оттягивая неизбежное. Вампир прикрывает глаза, пытаясь собраться с силами, но в этот миг, будто через толщу воды он слышит игривый голосок Хелен.

— Я знаю, как все исправить.

И через мгновение, Майклсон чувствует, как ее ладонь скользит по его груди, замирая на кожаном ремне, который ведьма медленно расстегивает, опускаясь перед ним на колени. Резко распахнув глаза, Элайджа видит, как ее белокурая голова склоняется к его паху, а тонкие пальцы уже высвободили из плена белья его совсем еще не готовый для игр член.

Вот только после первого же прикосновения горячего язычка, его плоть твердеет, наливаясь желанием и Хелен, на миг поднимая на него горящий взгляд, смыкает на ней свои губки.

— Нет, не нужно, — только и может выдавить из себя вампир, и его руки опускаются на тонкую девичью шею.