Следующим после смерти матери ударом и еще одной причиной несколько более глубокого интереса Олдоса Хаксли к психологии и терапии, чем обычно встречается у писателей, стало самоубийство его младшего брата Тревенана в период сильного приступа клинической депрессии. Хаксли тогда учился в Оксфорде. Этот трагический случай показал писателю, в какой степени человеческая жизнь может зависеть от качества и своевременности лечения: дело в том, что медицинский персонал клиники, в которой Трев проходил курс лечения, недооценил серьезность его состояния и оставил мальчика без присмотра. Кроме наследственности, не последнюю роль в развитии болезни Трева сыграл стресс, вызванный нешуточными перегрузками, которые честолюбивый подросток, потомок прославившихся на всю Англию людей, испытывал в элитарной школе Итон. Хаксли нередко размышлял о том, что, будь лечение более эффективным, врачи – более опытными, а стремление не посрамить честь прославленной семьи – более умеренным, трагедии можно было бы избежать.
Олдос Хаксли знал, что некоторые из близких родственников, в частности, старший брат Джулиан, знаменитый биолог, также периодически страдают от депрессии. Судя по всему, страх утраты собственного психического здоровья преследовал и его самого большую часть жизни – это нередкая среди литераторов навязчивая идея (достаточно вспомнить Э. По, Гоголя, Мопассана и др.). Хаксли периодически переживал депрессивные состояния. Порой они были связаны с преследовавшими его вполне оправданными страхами потери зрения. Интроверт Хаксли, стремясь познать самого себя и, возможно, сберечь тем самым душевное здоровье, довольно рано стал усиленно заниматься психологией, а в дальнейшем психотренингами и психотерапией разных направлений.
Учтем и то обстоятельство, что всю жизнь О. Хаксли страдал от множества мелких недугов, большая часть которых имела явно психосоматический характер. Кристофер Ишервуд (1904–1986), известный писатель, киносценарист, переводчик «Бхагавадгиты» и друг Хаксли, характеризуя Олдоса, назвал его «исключительно чувствительным человеческим инструментом»:
Его здоровье было весьма неустойчивым. На этой неделе он выглядел бодрым и здоровым, даже полным сил, на следующей – изнуренным, разбитым, призрачным. Он страдал от самых разнообразных недугов, однако, казалось, они интересуют его в той же степени, как и беспокоят.
Он мог долго обсуждать их, отстраненно, не жалуясь. <…> И он, и Мария (первая жена писателя. – И. Г.) так любили ходить по врачам, что их друзьям порой казалось, что они были готовы проконсультироваться у любого, хотя бы один раз, из чистого любопытства[11].
Хаксли изучил и испробовал на себе многие способы облегчения психосоматических недугов: слабая форма депрессии, необъяснимым образом колеблющееся зрение, порой полная слепота, хронический бронхит (удивительный для человека, который провел всю вторую половину жизни в сухом климате Калифорнии), проблемы пищеварения, разнообразные аллергии, боли в спине и, наконец, бессонница – очевидный симптом тревожности. Медицина интересовала писателя не только как «механика живых организмов», но и как искусство врачевания. Он смело проводил над собой нетрадиционные терапевтические эксперименты, позволяя себя гипнотизировать, подвергать воздействию «оздоровительных токов» и психоделиков.
Никакие болезни и личные трагедии, будь то ранняя слепота, преследовавшие его детские комплексы, вынужденная эмиграция, творческие неудачи, смерть первой жены и даже собственная тяжелая болезнь и умирание, не отвлекли Олдоса Хаксли от главной цели его существования – поиска смысла индивидуального бытия наравне с поиском подлинного общественного Блага и, что еще важнее, способа примирения одного с другим.
Мемуары родственников и друзей Хаксли дают и другие объяснения его психологическим и медицинским увлечениям. Так, например, причину этих и более обширных научных интересов, его сscientist manqué, некоторые усматривали в общей гуманистической установке писателя, в его желании облегчить не только собственные, но и чужие страдания. Что до его психоделических опытов, то, по всей видимости, кроме стремления на собственном опыте понять психофармакологическое воздействие наркотиков и таким образом удовлетворить свою страсть ученого-экспериментатора, он хотел всколыхнуть некие личные и в то же время универсальные образы и переживания, которые его подсознание открывало лишь под воздействием галлюциногенов.
«Он всегда хотел осознать бессознательное, а оно проявлялось именно под воздействием наркотиков», – писала Джульетта, жена его брата Джулиана[12]. Она также полагала, что Олдосу было неизменно интересно все то, что могло бы облегчить людские страдания, поддержать здоровый дух в здоровом теле (НМ, 56882, 8).
Еще в середине 1930-х гг. Олдос Хаксли приходит к следующей мысли:
<…> Существует понимание «не-я» и понимание «я». Всецело понимающая личность понимает как саму себя, так и внешний мир <…>. Если стремиться к пониманию себя, то следует осознавать свои действительные мотивы, тайные истоки своих мыслей, чувств и поступков, природу своих настроений, импульсов и ощущений <…>. Ни одно эго не может выйти за пределы собственного эгоизма, нравственно <…> или мистически <…>, пока оно полностью не осознает, чем является и почему является тем, чем является. Самотрансценденция происходит через самоосознавание[13].
Как видим, писатель говорит о необходимости интроспекции. Более того – о том, что для верного понимания себя и других следует, по всей видимости, обратиться к науке психологии, ибо она как раз и занимается изучением эмоций, восприятия, мотивации, каузальностью поведения, динамической структурой сознания и пр. Научная интроспекция, таким образом, оказывается предварительным условием.
Мало кто из литераторов мог бы похвастаться столь обширными, как у Хаксли, познаниями в различных областях психологии и связанными с ней медицинскими теориями и исследованиями. Данный факт, разумеется, любопытен и значителен сам по себе.
Особенно важным был для Хаксли вопрос о соотношении телесного и психического. Не потому ли писателя так занимала телесноментальная проблема, что всю жизнь, несмотря на все его мужество, телесные недуги доставляли ему не только физические муки, но еще и психологические мучения и неудобства? Вполне естественно, что он пытался найти наиболее адекватный и комфортный способ сосуществования своего активного разума и лабильной психики с нездоровым телом. Отсюда его неприязнь к любой психологической теории, не учитывающей телесную, соматическую составляющую.
Под влиянием теории Уильяма Шелдона писатель предпринял специфический самоанализ, прежде всего, совершенно точно определив свой соматический тип. В самом деле, трудно не согласиться с тем, что писателя следует отнести к эктоморфам. Шелдон характеризовал эктоморфа как обладателя тонкого и хрупкого тела, в пропорции к размерам – наибольшим мозгом, наделенного чувствительностью и нервозностью, сверхчувствительного к внешней стимуляции и слабо пригодного к физической, особенно соревновательной, активности.
Ил. 1. Олдос Хаксли в нью-йоркском отеле Эссекс-Хаус
Хаксли был необычайно высоким, щуплым человеком с большой головой. Некоторым он напоминал гигантского вытянутого кузнечика. Его сутулость и подслеповатость (с юности он был слабовидящим в результате болезни глаз, а порой его зрение ухудшалось вплоть до слепоты) придавали его облику отстраненность и некоторую отрешенность, вероятно, настораживавшую тех, кто не был с ним хорошо знаком. Однако после непродолжительного общения писатель представал перед новым собеседником открытым, симпатичным, сочувствующим и живо интересующимся всем на свете человеком.
