— Я не… Невероятно. Я был уверен, что это пустая трата и денег и времени, но… — и юношу прорывает по настоящему. Он снова опускает голову и начинает плакать. Сильно, громко, навзрыд. Выпуская всю боль из себя. Делясь ею со своим альфой.

Который ненавидел смотреть на своё солнышко в таком состоянии.

Джонсон резким движением подскакивает и встаёт напротив мальчика. Он, честно признаться, понятия не имеет, что делать. Звонить сейчас Уолтеру бесполезно совершенно, а смотреть на заплаканного мальчика у него сил нет совсем.

Тони очень много плачет, находясь подле альфы и ему самого себя за это ударить хочется неимоверно.

Мужчина медленно тянет на себя не сопротивляющееся хрупкое тело и подхватив под бёдра в прямом смысле слова «вешает» омегу на себя. Именно в этот момент, он хочет видеть лицо мальчика очень близко. В деталях.

Маленький даже звука не издаёт, утыкается мокрым носом в ключицу старшего и продолжает всхлипывать, тяжело дыша. А Алекс всё боится задать самый главный вопрос — чувствует ли Тони его запах.

Мальчик содрогается в сильных руках ещё около пяти минут и все эти пять минут он стоит в центре комнаты и терпеливо гладит своего малыша по спине. Его рубашка в районе плеча уже совсем промокла от слёз омеги, неприятно прилипая к голому телу, а он всё терпит.

Потому что его омеге сейчас нужна поддержка. И он будет её оказывать во чтобы то не встало.

— Пить… Хочу, — наконец хрипит тот и отлипнув от шеи мужчины, мокрым взглядом скользит по лицу Алекса, — и поцеловать тебя, — добавляет мальчик и тут же резко впивается в губы альфы таким отчаянным поцелуем, как-будто показывая всю боль и благодарность в одном жесте.

Незабываемо.

Этот поцелуй самый настоящий из всех. Он самый приятный, солёный и мокрый. Очень нежный и ненасытный. Руки омеги с шеи тянутся к волосам и не сильно их сжимают, но всё равно вызывая этим действием гортанный рык у Алекса. Тот себя из последних сил сдерживает и всё же делает несколько шагов до стены и прислоняет младшего спиной к ней.

Так намного удобнее. Так его мальчик точно не упадет.

— Что же ты делаешь со мной, малыш, — альфа отстраняется и затуманенными глазами осматривает чистые зелёные и понимает — мальчик его до сих пор не чувствует. Его взгляд кроме возбуждения от радости, ничего не изображает. Одно мгновение и губы двух людей снова соединяются воедино. Мужчина перемещает широкие ладони с бедер чуть выше и сжимают такую желанную попку своего малыша чуть двигая своими бедрами вперед касаясь своим возбужденным членом паха юноши, вызывая у того протяжный вздох.

— А-алекс… — и его стон растворяется новом пошлом поцелуе. Член альфы в очередной раз дергается больно соприкасаясь с грубой тканью брюк и он резко отстраняется, глубоко шумно дыша.

— Малыш, если мы сейчас не остановимся, я не сдержусь и прямо сейчас тебя оттрахаю.

— Я не хочу останавливаться.

— Нет, солнышко. Нам пока нельзя… Надо подождать. До течки надо подождать, — говорить ужасно невыносимо. Хочется прямо сейчас открыть все окна нараспашку. Сладкий запах этого, всё ещё ребёнка, словно каждую секунду ударяет в голову сильнее и сильнее и Алекс не выдерживает. Быстро целуя своего мальчика в кончик носика, он ставит омегу на место и уходит прочь.

Надо срочно снять напряжение и покурить.

Мужчина из уборной выходит только через долгий час и не сразу застает мальчика на старом месте. Тони, пока не его не было заскучав, идёт в путешествие по всему дому и в данный момент находится в соседней комнате и смотрит куда-то вдаль через открытое окно.

— Малыш? Закрой окно. Ты простудишься…

— Мой запах ещё слишком сильный, да?

— Уже не такой сильный, так что закрой, — мужчина вздыхает и поправив мокрые волосы, чуть зачесав их назад, подходит в плотную к мальчику и одним движением захлопывает окно, — Прости.

— За что? — Алекс тянет юношу к себе за талию и достаточно крепко обнимает, — не понимаю, за что ты извиняешься сейчас.

— Как-будто я не догадываюсь, чем ты час в душе занимался, — мальчик пристыженно опускает голову.

— И чем же?

— Ты, блять, издеваешься? — он резко поворачивается на сто восемьдесят градусов и тут же моментально получает несильный шлепок по пятой точке, — ай! За что?

— За мат. Я тебя предупреждал. И уже много раз пропускает это безобразие. Больше я это терпеть не намерен.

— Как-будто ты имеешь на это право! — парирует младший и высоко задирает подбородок вверх. И это выглядит неимоверно комично, но Алексу безумно нравится.

— Конечно имею права. Ты мой омега и я…

— Я не твой омега, — Тони резко отстраняется и скрещивает руки на груди, — у меня нет твоей метки, а значит ты мне никем не приходишься.

— О Господи, Тони, что за бред ты несёшь? Ты тоже веришь в эти дурацкие стереотипы?

— Ну я как бы омега.

— Не надо себя с другими сравнивать, пожалуйста, — Алекс вспоминает, что предупреждение в применении препарата — слишком резкие перепады настроения, а также чрезмерная нервозность. И он клялся себе, что если это всё и будет, то мужчина не сорвется на мальчика и будет все сдержанно принимать. Но ей богу, как же хочется вставить этому дураку по первое число.

— Да и я не сравниваю. Просто я не понимаю чего ты добиваешься. Буквально мой рот своим языком трахаешь так, что звёзды в голове взрываются и несколько вселенных умирает за раз. Называешь ласковыми словами. Водишь везде, зовёшь своим омегой, но дальше поцелуев ничего не заходит. Чего ты, блять, боишься?!

— За тебя я боюсь, — Алекс глубоко вдыхает и его от такого наэлектризованного воздуха бьёт током изнутри.

— Понятно, — бросает мальчик и, разворачиваясь на пятках устремляется к выходу.

— Тони, послушай меня…

— Не хочу. Нам не о чем говорить, — и тут Алекс понимает, что слетает с катушек.

— Нет, блять, ты меня сейчас послушаешь! — мужчина широкими шагами идёт к мальчику и через мгновение вжимает того в белую стену, ставит руки по обе стороны от его головы и наклоняясь, смотрит прямо в испуганные, но сильно злые изумруды, — не смей уходить, когда с тобой разговаривает альфа! Особенно, когда говорю я. Это во-первых. А во-вторых… — Алекс пытается подавить своего взбунтовавшегося зверя в себе. Ему нельзя не в коем случае выходит наружу, — ты, блять, что творишь? Ты ахуел? Провоцируешь меня постоянно. Вечно заставляешь позорно дрочить на себя в туалете и ещё истерики устраиваешь мне тут. Поверить не могу, что я это всё терплю, — альфа зло ухмыляется и на секунду замирает, словно в воспоминаниях копаясь, — похоже, что я настолько в тебе погряз, что позволяю так к себе относиться. Ты представить не можешь, как я тебя хочу прямо сейчас. Именно в этот момент. Но, сука, нельзя! Ты словно запретный плод, который не позволено срывать, пока тот не созреет. И я клянусь тебе, ты неделю сесть не сможешь после своего первого раза. Я вытрахаю всю дурь из твоей умной, но такой иногда дурной головёнки. А на счёт метки… Если ты хочешь, я могу тебе её прямо сейчас и здесь поставить, но прошу тебя вспомнить о своей чувствительной коже и как всё долго на тебе заживает, а без течки ставить метку невероятно больно. Но раз, мой неугомонный хочет… — Алекс облизывает и медленно тянется к тонкой шее мальчика.

— Нет! Не хочу… — тут же визжит Тони, — то есть хочу, но ты прав… Я придурок. прости, пожалуйста, — и мальчику опять становится настолько стыдно, что тот слёзы еле сдерживает.

— Ты не придурок, в тебе просто играют гормоны, что стали понемногу пробуждаться, — Джонсон подходит в плотную к омеге и обхватывает того сильной хваткой, — и перестань плакать. Когда я вижу твои слёзы, мне себя удавить хочется.

***

Они так и не выходят на улицу, чтобы посмотреть на звёзды. Снаружи неимоверно холодно, а из-за тумана, который почему-то пришёл под вечер, ничего вообще не видно. У них ещё есть время до воскресения, так что пара не сильно расстраивается и заместо этого заваливаются на диван. Алекс просит пару часов тишины из-за срочной неожиданной работы, а Тони с головой уходит в книгу, которую позаимствовал у одной из многочисленных полок в этом доме, специально для них и поставленных.