© Александр Гущин, 2020

ISBN 978-5-4485-7458-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родительницу мою звали Люси. Родители Люси, мои дед с бабкой, в 1940 году, в годы правления Сталина, работали в колхозе. Мать рассказывала как они втроём, из Воронежской области, на телеге, бежали в город Владивосток. Паспорта колхозникам не выдавали. Это было советское, колхозное, крепостное право. Но горцы, земляки Сталина перемещались по стране свободно. Приезжие горцы в воронежском колхозе строили здание правления. Воронежские мужики сами бы построили правление, но подряд на строительство председатель исполкома отдавал пришельцам. Горцы подписывали договор-подряд, делились деньгами и с председателем исполкома, и с их заместителями. Построив дом управления, горцы уезжали. И всё оставалось шито-крыто. Деньги честно делились. Дурак-воронежский мужик тоже честен, но не до такой степени. Дурак делиться бы не стал. Мужик о воровстве заявил бы в милицию. Поэтому в СССР в советских колхозах – правления, конюшни, коровники, свинарники строили селянам не свои, а приезжие – горцы.

Моих, беспаспортных тридцатитрёхлетних деда с бабкой председатель колхоза за пределы района не выпускал. Тюрьма. Тюрьма колхозная не вечна. Исхлопотав справки для торговли редиской на городском рынке, и бабка, и дед, и шестилетняя мама уехали, бросив дом на произвол судьбы. По деревне родители матери ехали на лошади, запряжённой в телегу. Ехали мимо строящегося колхозного здания. Миновали правление с замиранием сердца. Мама моя была ребёнком, страх ей был неведом. Горцы – строители переговаривались на лесах. Один из них, крикнул,

– Девять к шести.

– Шесть к трём,

– ответила моя мама.

– Поезжайте к аллаху,

– сказал голос сверху.

За деревней дорога стала шире, лошадь перешла на рысь. Впереди их ждала свобода. Телегой и поездом воронежские мигранты добирались до Владивостока три месяца. Приморский город хорош, потому что здесь есть чему выучиться. Мама моя воспитывалась и училась во Владивостоке. В городе мама получила паспорт и поступила в институт иностранных языков. Мать вышла замуж за офицера, работала переводчицей в японском консульстве. От матери я научился говорить на английском, японском и пушту. Старший брат и сёстры поступили в высшие учебные заведения. По настоянию отца я поступил в военное училище. В 2000 году я окончил факультет руководящего состава Военно-медицинской академии имени Кирова. До 2017 года служил я офицером Генерального штаба Вооружённых сил Российской армии. И бросала меня судьба от Амура, через Витебск, до Афганистана.

Плохо в Витебске, в Орше горше, а в Минске всё по-свински. Семнадцатого августа 2017 года в возрасте 49 лет я, генералом армии Збрулартаевым, моим начальником, был отправлен в отставку, о чём особенно не сожалел. За свой талант и способности в сорок лет я стал генералом. Организация, в которой я работал, от руководящего состава требовала не только умных кандидатских диссертаций, но и острых успехов в рукопашном бою. Талант бойца позволял мне наносить противнику удар «хвостом дракона» несколько быстрее, чем наносил его сам Брюс Ли. Я научился трём-четырём приёмам борьбы карате, удары были стремительнее, чем у других. Мне прочили карьеру бойца. Талант. Но я предпочитал гуманитарные науки.

Многим людям талант приносит богатство и славу. Мне же мои способности принесли несчастье и неудачу. После отставки мне урезали пенсию и лишили звания «генерал майор». Разжалованный оказался не у дел. Впал я в депрессию. Я такой неудачник – если куплю кладбище – люди перестанут умирать. Старость – кладбище надежд. Но я ещё не стар. Или уже старик? Жена моя, дочь, погибли, родители умерли. Старший брат и сёстры обзавелись семьями, работали за границей. Иногда я думал о самоубийстве. Но я такой невезучий, что и это, наверно, было бы временным решением. Умереть каждый может. Надо было найти мужество жить. Немного оклемавшись, из Владивостока, третьего сентября 2017 года я переехал в Ленинград, в этот огромный мусорный мешок, куда неизбежно попадают все недалёкие северные бездельники. Хитрые лентяи уезжают в Крым. Но я подозревал, что в Крыму в 2018 году будет сильное, а в 2024 году катастрофическое землетрясения, поэтому приехал в Петербург, в бывший город Ленина. В 2013 году, как военный учёный-психофизик, я посещал город на Неве. Мы, все военные, и все учёные, жили на улице Боровой. По приказу Генерального штаба проводили секретные психофизические учения. Посредством дистанционного нейро-кодирования мозгов, проще говоря, с помощью психофизического излучения, незаметно заставляли прохожих прыгать под Боровой мост. Вода Обводного канала отрезвляла «самоубийц», «суицидники» бестолково выползали на берег. Правительственный чиновник Гефельштейн, оценивший мощь российской военной науки нейро-психофизиологии, был очень доволен. Петербург мне понравился, поэтому я вернулся в город на Неве. У меня не было близких друзей, и я был свободен. Как свободен? В России не скажут «свободен, как ветер», жизнь российская заставляет говорить грубо, «свободен, как сопля в полёте». Некоторое время я свободствовал в гостинице на Рихарда Зорге, тратя деньги более привольно, чем следовало. Вскоре моё финансовое положение стало настолько угрожающим, что я понял, необходимо либо бежать из Северной столицы и прозябать где-нибудь в деревне, либо решительно изменить образ жизни. Для начала решил найти менее дорогостоящее жильё. Идя по Ленинскому проспекту в сторону залива, я рассматривал бумажные объявления, ища предложения о сдаче комнат. Недалеко от высотных домов, близ Петергофского шоссе находилось озерцо, метров тридцать на шестьдесят, берега озера украшались вязами.

Остановившись у дерева, я наблюдал за гражданскими лицами, за водолазом, которые цепляли тросом утопленный в озере лимузин. Из обрывков разговора понял, что полицейские и детектив частного агентства «Шерлок Холмс» расследуют преступление. Сыщики не понимали, как автомобиль оказался глубоко на середине водоёма. Я объяснил им, показав на дереве надпись кровью «Rache» и след пропила.

– Три дня назад, бандиты, ночью, затащили автомобиль в озеро тросом, используя ствол дерева, как юферс,

– подсказал я сыщикам.

Слова «rache», «юферс» заинтересовали полицейских и детектива. Вылезший водолаз, услыша мудрёные речи, выплюнул загубник, глядя мимо меня произнёс,

– Юф чего?

Как бы то ни было, мне разрешили присутствовать рядом с полицейскими, так как я подсказал, где в воде искать номер автомобиля и отдал, найденные мною, обручальное кольцо, белый листок бумаги и женский бумажник с карточками. Полицейский кольцо и бумажник взял, а листок бумаги бросил на землю, указывая на множество бумажных листочков, разбросанных вокруг. Примечательный бумажный листок я подобрал и сунул себе в карман. Лимузин вытащили, внутри находился труп девицы. Покойницу расположили на брезенте. Пока ждали экспертов, я сообщил детективу агентства, что утопленная ранее жила в Афганистане.

– Как вы узнали?

– недоверчиво поинтересовался Анатолий Грегсов, один из полицейских.

– Ну, это пустяки,

– ответил я,

– Зовут её Рэчел, её не утопили, она была три дня назад отравлена, это задачка посложнее.

Прибывшие следователь и эксперты отправили труп Рэчел в морг. Образцы слюны, крови трупа – в лабораторию. На меня поглядывали всё более подозрительно. Я тихонько ретировался с места преступления. Но меня догнали и задержали. Обвинили в убийстве. В отделении допрашивали, трясли, допытываясь, откуда я узнал имя женского тела. Подтвердилось, что труп афганский, и что девица три дня назад отравлена. Зная, что объяснения только усугубят моё положение, я отвечал, что угадал случайно. Высокое полицейское начальство заставило меня сесть в кресло детектора лжи.