Он добавил многозначительно:

- Да и деваться нам некуда. Она уже по трое в день убивает.

Встретив мой недоумённый взгляд, он объяснил:

- Говорил же тебе только что: ты видишь смерть когда спишь, но это не значит, что смерти нет, когда ты бодрствуешь! А мне наши про всё докладывают.

- Ну а если бы я не приехал?

Дед расстроился:

- Совсем бы плохо было. Так хоть надежда есть, хотя от тебя и толку... А то пришлось бы искать кого-то из наших оставшихся, а они все не на острове.

На мой вопросительный взгляд он ответил:

- Прадед твой, еще при турках, младшую ветвь отправил на материк и велел им в Америку ехать. Денег дал, кораблик выделил. Три семьи было чистокровных. Младшие, им тогда в жрецы не светило, а при турках развернуться было без шансов. А в восстание из наших мало кто в живых остался. Прадед в монастыре святого Алимпия погиб. Вас ведь туда водили на экскурсию из школы?

Я кивнул.

- Помнишь, там в башне шкаф такой есть с черепами защитников? Так вот, прадед твой там третий слева в самом верху.

Мне никогда не приходило в голову, что я связан с историей нашего острова настолько тесно и наглядно.

- Деда двоюродного убили уже в деревне, он с молодёжью, кого не взяли защищать монастырь, держали Алунту, пока турки не подвезли артиллерию. Последние в замке нашем отбивались, тогда его и разрушили так. Твои немцы, между прочим, туркам гаубицы продали! - Дед посмотрел на меня так, будто это я лично и сделал.

- А ты-то сам как уцелел?

- А мы с отцом твоим женщин и детей прятали в пещерах, где ты с бабой своей трахался. Турки не пошли туда, побоялись - очень большие потери были у них. Ушли, а после их с острова вообще выгнали. Мы в деревню вернулись - а там она, и убивает кого попало... Ну, да я тебе это уже рассказывал.

23

Дед поднялся, что далось ему заметно тяжело - и не только из-за ноги. Неужели начал дряхлеть?

Я было дёрнулся - помочь, но он так сверкнул на меня глазами, что меня буквально отбросило обратно на диван.

Дед выудил из шкафчика красивый стеклянный графин современной работы с тёмно-вишнёвым вином, которое на свету было как дорогой рубин. Налил мне и себе.

- Пей, это доброе вино. Не та бутылочная дрянь, которой вас травят в вашей Европе. И не перегонка эта вонючая, от которой только в голове шумит.

Вино действительно пахло приятно, а на вкус оказалось весьма неплохим, хотя я пивал и получше.

- В общем, так. Я бы хотел, чтобы ты остался здесь насовсем. Это ведь твоя земля, твоё место. Тебе, как я понимаю, не так уж и весело живётся там, в Германии - не то ты бы сюда и вовсе ни ногой, я помню, как ты мне по телефону отвечал. Молчи! - Прервал он мою попытку ответить. - Я не всё ещё сказал.

Он сделал глоток и покатал вино во рту.

- Тебе придётся её усыпить, это не обсуждается. Другого выхода нет, если ждать, пока здесь окажется ещё кто-то из Триандесов, тут пустыня будет. С трупами. Поэтому я тебя сегодня же начинаю учить, что и как ты должен делать. А в полночь завтра пойдём в храм. Сделаешь всё, она уснёт. Дня три подождём для верности, и можешь уехать. Но лучше бы тебе остаться... хотя бы лет на пять, замену тебе подготовить.

Он замолчал, думая о чём-то неприятном, отчего снова зашёлся в крике:

- Какие пять, какие пять! Ты хоть подумай, старшему одиннадцать всего! Он через пять лет хоть семя и даст, да головой повредится! Жертва - это ж не для подростков, у человека опыт должен быть, мозги устойчивые! Жрец чувства свои должен всё время контролировать, особенно после приношения! А то будет как с твоим отцом, прости меня, Господи - таким слабаком оказался... а ведь взрослый был совсем! Я ни Консту, ни тебя раньше времени вообще не трогал, ни слова не говорил. Консту готовить начал, когда у него уж двое детей было.

Я не знал куда девать глаза, мне было стыдно и страшно как в детстве. Дед постепенно успокоился, перевёл дух и допил то, что было в бокале.

Я решил воспользоваться паузой:

- Так что я делать-то должен? Ты учти, педофилия мне всегда казалась отвратительной, а уж после рождения собственных дочек...

Дед отрицательно покачал головой и коротко, но очень внятно рассказал, что представляет собой обряд. Жрец жертву не насиловал, семя добывалось собственноручно. Но вот что нужно было делать, чтобы было с чем его смешивать для ламии...

Я, конечно, разделывал и кур, и ягнят - в сельской местности живём, но ведь не заживо!

Я, наконец, справился со спазмами в животе:

- Скажи... а обязательно, чтобы она была живая?

- Да.

- Но, может, хоть напоить её чем-нибудь?

- Нельзя. Пробовали. Жертва должна быть в полном сознании до самого конца.

- А хотя бы жреца - можно?

- Его тоже нельзя. Должен быть трезвый и всё чувствовать. Она этим тоже питается.

У меня вдруг закружилась голова, и я повалился на бок. Пришёл в себя от резкой вони нашатырного спирта:

- Ты это, раньше времени-то себе всё не представляй. На самом деле не так оно и жутко, если настроиться. И не думай, я такой же был в первый раз. Боялся, и мутило меня.

Я точно не справлюсь.

- Справишься, - дед будто услышал, - я же справился, и даже отец твой справился. Ты, главное, должен сосредоточиться на том, что ты людей спасаешь, что это во благо, для прекращения смертей среди тех, кто тебе родня и кто тебе друзья.

Он снова разлил вино - я даже не заметил, когда допил свой бокал.

- И я ещё раз хочу тебе сказать: если ты всё-таки решишься остаться в Алунте, если будешь тут жрецом - не забывай: она жрецам здоровье поправляет и бережёт. Полтораста лет жизни, и учти, у тебя волосы снова вырастут и зубы! - Он оттянул нижнюю губу и показал свои, белейшие, крепчайшие, вовсе не старческие - смерть стоматологам. Я машинально потрогал свою правую верхнюю четверку, на корне которой набухала киста - такая же, как те, из-за которых я два зуба уже потерял.

- Полтораста лет! - Дед водил пальцем перед своим носом. - И всё это время - здоровым! И больше сотни лет - с бабами!

- Погоди, - я уловил некие противоречия в том, что дед рассказывал, - она же не терпит, чтобы семя доставалось не ей?

- Так она же спит по двадцать лет. А когда спит, ей всё равно. Триандесы-жрецы все женатые были всегда, и я тоже. Потом, когда овдовел, стал себе баб на стороне искать, не постоянных, чтобы в дела не лезли. Жена-то тоже чистой крови была, когда стало надо, я ей всё объяснил. Она мне много помогала, хорошая была женщина, святая.

И жена - святая женщина, и Господа он поминал - и ламии служит?

- Дед, а как же ты к Господу обращаешься?

Он усмехнулся:

- Ну, в церковь ходить, попам деньги давать, обряды соблюдать - надо обязательно. Да и не пересекается это никак с нею. Мы сотни лет ей служим - и в церковь ходим регулярно. И Бог нас ни разу не наказывал. Я так думаю, они в разных мирах с ним живут.

- Полтораста лет? Значит, ты себе еще десяток всего отвёл?

- А ты как думал? Вечных нет, не бывает, разве что только она. Как жрец мужскую силу теряет окончательно, он потом стареть начинает, как все. Только легче это у нас, жрецы и в старости здоровьем лучше обычных людей.

Дед ещё глотнул вина и махнул мне:

- Ну ты иди, думай, готовься. Завтра чуть свет учить тебя начну, времени мало у нас. Да, и не забывай: я не шутил, я тебя, если останешься, главой семьи сделаю, официально, как положено. И всё имущество на тебя перепишу. Там много, ты удивишься, насколько много. Им управлять надо, вкладывать умно. Сейчас столько всего нового: компьютеры эти ваши, планшеты, интернет, биткойны дурацкие... Меня этому не учили, а сейчас я уж и не освою. А ты умный, образование получил отличное, в технике всякой разбираешься, вон, патенты у тебя... Найдёшь, куда свободные деньги пристроить, что им в банке попусту лежать... Ну всё, иди, устал я.

И я пошёл.

Поднимаясь по лестнице, я так и не мог принять решение - что же мне делать. Собственно, вариантов у меня вовсе не было...