— Ну что ж… Я только рад этому. — Юноша положил пальцы на клавиши.

— Кстати, как вы её находите?

— Кого?

— Мою жену.

— Вашу жену?

— То есть мою бывшую жену.

— С чего вы меня об этом спрашиваете? — Труавиль сильно покраснел.

— Просто интересно.

— Боюсь, моё мнение вам не слишком понравится.

— И всё-таки?

— Будь я на вашем месте, никогда бы не женился на такой женщине. — Труавиль даже поморщился

Ален улыбнулся:

— Раньше она выглядела иначе.

— Всё равно, — с каким-то детским упрямством повторил музыкант. — А если честно, я не понимаю, как вы могли…

— То есть? — удивлённо переспросил Ален.

Ему показалось, что Селестену неприятно говорить об этом, и он даже подумал, что этот разговор чем-то напоминает тот наполненный ревностью разговор про «невесту» Селестена, и слегка оживился такой реакции.

— Вы и она — это же мезальянс характеров!

— Вы очень молоды, Селестен. Став постарше и выбрав себе спутницу жизни…

— Вряд ли это когда-нибудь случится, — со смехом сказал юноша. — Зачем мне это?

— Каждый человек нуждается в близких отношениях, — сказал Ален.

— Почему вы так думаете? — несколько наивно, как показалось, спросил музыкант.

Дьюар внимательно посмотрел на него. Отчего-то подумалось, что наверняка музыкант ещё девственник и вряд ли имел какие-нибудь отношения с противоположным полом.

— Селестен, можно у вас кое-что спросить? — нерешительно начал он.

— Пожалуйста.

— У вас… были отношения с женщинами?

— Что за вопросы вы задаёте! — Селестен покраснел.

— Я не хотел вас обидеть, — поспешно сказал Дьюар, — и не требую от вас ответа.

— Ещё бы вы требовали! — Юноша покраснел ещё больше.

— Я только хотел сказать, что со временем вы поймёте… Ваша молодость…

— Моя молодость здесь совершенно ни при чем. И я не хочу ничего понимать, Ален. И время тоже ничего не изменит. Я никогда не женюсь.

— Почему?

— Потому что.

Последовало недолгое молчание. Ален рискнул спросить ещё раз:

— И всё-таки вы мне не ответите?

— На который из ваших вопросов?

— На первый.

— Об этом трудно говорить.

— Но я же не прошу подробностей?

Селестен встал и подошёл к окну:

— Даже и без подробностей. К тому же и вам будет тяжело это слушать.

— Просто ответьте: да или нет.

— А что бы вам хотелось услышать?

— Правду. Почему вы думаете, что ваши слова могут оказаться тяжёлыми для меня?

— Что вы ко мне чувствуете, Ален?

Этого вопроса мужчина не ожидал.

— Что я… — Ему показалось, что не хватает воздуха, чтобы дышать.

— Да, Ален, именно так. В последнее время мне кажется, что с вашей стороны это не просто привязанность.

Дьюар покраснел.

— Обрадуйте меня, Ален, и скажите, что это только сторге? — Селестен полуобернулся и с надеждой посмотрел на больного.

— Я не знаю, Селестен, — краснея как рак, сказал мужчина. — Я знаю только, что вы мне очень дороги.

— Этого-то я и боялся, — обречённо вздохнул Селестен. — Я не хочу, чтобы я был кому-то дорог. Я этого не заслуживаю.

— Зачем вы так, Селестен?

— Я ведь далеко не ангел. Знаю, что вы думаете: молодой, безупречный… А может, я не такой, каким кажусь?

Ален взглянул на него с лёгким испугом, Труавиль улыбнулся:

— Что, напугал я вас? Забудьте, я немного увлёкся. Если вам хочется, я отвечу. Ни одна женщина не была и не будет в моей постели. Не думайте, что я дал какой-нибудь обет. Впрочем, это не значит, что… у меня вовсе не было никаких отношений. Вы понимаете, о чём я?

— Кажется, да.

— В данный момент я хочу, чтобы моё прошлое оставалось в прошлом. Кажется, я просил вас не спрашивать об этом… Ну да ладно! Что случилось, то случилось. — Он вернулся к фортепьяно. — Давайте-ка я вам сыграю, и забудем об этом разговоре.

Пока он разминал пальцы, Ален думал: «Я почти не сомневаюсь, что у него когда-то была связь с мужчиной. И это ясно, что он хочет об этом забыть: видно по его глазам… или я вовсе не разбираюсь в людях. Но кое-что мне интересно. Я ведь ему нравлюсь. Во всяком случае ему не безразлично, что со мной происходит. И кто знает, будь я здоров…»

Он оборвал эти мысли на полуслове, потому что не хотел окончательно признаваться себе в том, что это вовсе не сторге, а кое-что другое. Но вместе с тем этот небольшой разговор всё прояснил и привёл мысли и чувства мужчины в относительный порядок. То, в чём он сомневался, теперь не вызывало сомнений. То, в чём он был уверен, теперь заставляло сомневаться. Словно Селестен перевернул песочные часы, и песок потёк в обратном направлении.

— Я что-то с вами разоткровенничался. — Со стороны фортепьяно плеснуло лёгким смешком. — Но мне бы не хотелось, чтобы вы думали обо мне плохо.

— Я никогда не буду думать о вас плохо, Селестен.

— Никогда? Может быть, случится так, что ваше мнение обо мне изменится.

— Тогда это должен быть настоящий Апокалипсис! Неважно, каким было ваше прошлое и каким вы сами были в этом прошлом. Ваше прошлое — это ваше личное дело. Я вам ещё раз обещаю, что не буду об этом спрашивать.

— Спасибо, что говорите это, Ален. — Юноша благодарно кивнул. — Но больше не шутите насчёт Апокалипсиса: это вещь серьёзная.

— Вы так религиозны.

— Я бы не назвал это «религиозностью»… Я просто верю.

— Да, но как убедительно!

— «Убедительно»?

— Да, глядя на вас, самому хочется поверить во что-то хорошее.

— А почему бы и нет?

— Не знаю. Не хватает воображения.

— Если бы вы попробовали, у вас получилось бы, уверен. Какая вещь для вас является самой невероятной? — Труавиль повернулся на стуле лицом к Алену.

— Моё выздоровление, — мрачно сказал тот.

Музыкант слегка поморщился:

— Это слишком сложно. Дайте мне пример полегче, и я заставлю вас в это поверить, не сходя с этого места.

«Лучше бы сходя», — подумалось мужчине, а вслух он сказал:

— А в существование внеземных цивилизаций?

— Ох, Ален…

— Ладно, ладно. Тогда вот что: попробуйте убедить меня в том, что человек может читать мысли другого человека.

— Вы не верите в телекинез?

— Нет.

— Что ж, давайте попробуем убедить вас в том (он несколько секунд помолчал, словно выдерживая какую-то эффектную паузу), что мысли можно прочесть так же легко, как и раскрытую книгу.

— А что для этого нужно?

— Только одно: спрячьте подальше свой скептицизм и отнеситесь ко всему серьёзно. И вам будет предоставлено наивернейшее доказательство. Ну как, попробуем?

— Конечно! Что я должен делать?

— Просто расслабьтесь. — Селестен понизил голос, и тот зазвучал завораживающе. — Закройте глаза и отгоните прочь все мысли. Представьте, что вы погружаетесь в туман…

Алену показалось, что его затягивает в какое-то лёгкое, невесомое облако… Похоже, Селестен пробовал на нём гипноз.

— А теперь, — сказал Труавиль уже обычным голосом, — подумайте что-нибудь, глядя мне в глаза.

Дьюар встретился взглядом с тёмными глазами юноши. И хотя он не верил в успех этого предприятия, тем не менее, он сосредоточился и мысленно спросил: «Вы спрашивали меня о моих чувствах, а что вы чувствуете ко мне?»

Селестен вздрогнул и отвёл глаза. Лицо его слегка раскраснелось, но он не произнёс ни слова.

— Не получилось, — сказал Ален, — я же говорил.

Юноша потёр лоб и сказал всего несколько слов, но этими словами поверг Дьюара в шок, поскольку это и было ответом на его незаданный вопрос:

— Я не могу сказать вам о том, что чувствую — если чувствую вообще. Считайте, что на мои уста наложена печать.

— Как это возможно? — выдохнул побледневший мужчина. — Вы же… только что…

— Всего лишь ответил на вопрос, с которым вы ко мне обратились, — спокойно проговорил юноша.

— Вы только что прочли мои мысли! — изумлённо и даже со страхом перебил его Ален.

— И что? Вы же сами меня об этом попросили, — пожал плечами Труавиль.