Так как работа его в Блэнелли должна была прекратиться к концу месяца, он сразу же начал искать новое место, перелистывая последние страницы «Ланцета», предлагая свои услуги всюду, где были подходящие условия. Он нашел множество объявлений в столбце «Требуются помощники врача». Посылал туда заявления, копии своих документов, отзывов и даже, как это часто требовалось в объявлениях, свою фотографическую карточку. Но прошла первая неделя, за ней вторая, а он не получил ни единого предложения. Он был разочарован и поражен. Тогда Денни объяснил ему, в чем дело, одной спокойной фразой: «Вы работали в Блэнелли».

Тут Эндрю с огорчением сообразил, что всему виной его работа в этом отдаленном уэльском городке. Никто не хотел брать врача «из долин» – у них была дурная слава. Прошло две недели, и Эндрю начал серьезно беспокоиться. Что же ему делать? Он все еще должен был больше пятидесяти фунтов «Гленовскому фонду». Ему, конечно, отсрочат уплату. Но независимо от этого, если он не найдет другого места, чем он будет жить? У него имелось наличных денег всего два-три фунта, не больше, и ни приличного платья, ни какого-либо имущества: за все время работы в Блэнелли он даже не купил себе нового костюма, а тот, в котором он приехал, уже и тогда был достаточно потрепан. Бывали минуты настоящего ужаса, когда он уже видел себя впавшим в полную нищету.

Измученный заботами и неизвестностью, он тосковал по Кристин. Писать ей не стоило; он не умел выражать свои чувства на бумаге. Все, что он написал бы, несомненно, произвело бы на нее невыгодное впечатление. А в Блэнелли она должна была вернуться только в первых числах сентября. Эндрю беспокойно и жадно поглядывал на календарь, считая дни, оставшиеся до ее приезда. Их было все еще двенадцать. И с растущим унынием он жаждал, чтобы они поскорее прошли, что бы ни ждало его впереди.

Вечером тридцатого августа, через три недели после его заявления об уходе, когда он в силу горькой необходимости уже подумывал о том, чтобы поискать место фармацевта, он шел по Чэпел-стрит и встретил Денни. В последнее время отношения между ними были несколько натянутыми, и Эндрю удивился, когда Денни остановил его.

Выколотив трубку о каблук сапога, Филип разглядывал ее так, словно не было ничего интереснее.

– Жаль, что вы уезжаете, Мэнсон. Без вас здесь будет совсем не то. – Он помолчал. – Я сегодня слышал, что Общество медицинской помощи в Эберло ищет младшего врача. Эберло – в тридцати милях отсюда, по ту сторону долины. Врачи там приличные; старший врач Луэллин – дельный человек. А так как это такой же город в долине, как Блэнелли, то вряд ли они будут брезгать врачом «из долины». Почему бы вам не попытаться?

Эндрю нерешительно смотрел на Денни. Надежды его, некогда витавшие высоко, за последнее время были окончательно сломлены, он утратил всякую веру в успех.

– Что же, – согласился он как-то вяло, – раз так, надо будет попытаться.

Несколько минут спустя он шел домой под начавшимся проливным дождем, чтобы написать и отослать заявление.

Шестого сентября в Эберло состоялось заседание комитета Общества медицинской помощи в полном составе для выбора врача на место доктора Лесли, недавно уехавшего на каучуковую плантацию на Малайских островах. На его место имелось семь кандидатов, и всех семерых пригласили на заседание комитета.

Был чудесный летний день, и стрелки больших часов над входом в кооперативный универсальный магазин приближались к четырем. Прохаживаясь взад и вперед по тротуару перед зданием Общества медицинской помощи на Эберло-сквер и нервно поглядывая на шестерых остальных кандидатов, Эндрю с беспокойством ожидал, когда часы пробьют четыре. Он страстно жаждал удачи.

Эберло, насколько он успел его рассмотреть, понравился ему. Город был расположен на самом краю Джеслейской долины, то есть не столько в долине, сколько над ней. Благодаря такому высокому местоположению, воздух здесь был здоровый, живительный. Город был больше Блэнелли – Эндрю решил, что в нем должно быть тысяч двадцать жителей, – и весь он, со своими красивыми улицами и магазинами, двумя кинематографами и тем простором, который создавали зеленевшие вокруг поля, казался Эндрю настоящим раем после знойной духоты и тесноты Пенеллийского ущелья.

«Но мне ни за что не достанется это место, – волновался он, шагая взад и вперед. – Никогда, никогда, никогда. Нет, не может быть, чтобы мне так повезло!»

Все другие кандидаты, как ему казалось, имели гораздо больше шансов на успех, – они были так хорошо одеты, держали себя так уверенно. В особенности доктор Эдвардс. Он просто излучал уверенность. Эндрю чувствовал, что ему ненавистен этот Эдвардс, упитанный, цветущий мужчина средних лет, который только что, в общем разговоре у входа, откровенно сообщил, что он продал свою практику в долине, чтобы занять это место врача в Эберло. «Черт бы его побрал! – злился в душе Эндрю. – Он, видно, вполне уверен, что это место за ним, иначе он, конечно, не продал бы прежнего».

Взад и вперед, взад и вперед, опустив голову, заложив руки в карманы. Что подумает Кристин, если и тут у него ничего не выйдет? Она должна была вернуться в Блэнелли либо сегодня, либо завтра – в письме она не указывала точно дня. Школа на Бэнк-стрит открывается в будущий понедельник. Хотя в письме к ней он и словом не обмолвился о месте в Эберло, но если он его не получит, то при встрече будет мрачен или, что еще хуже, искусственно весел, и это как раз тогда, когда больше всего на свете ему хочется произвести на нее хорошее впечатление, заслужить ее спокойную, дружескую, радостно-волнующую улыбку.

Четыре часа. Наконец-то! В то время как Эндрю направился ко входу, красивый автомобиль бесшумно проехал по улице и остановился у подъезда. С заднего сиденья встал невысокий щеголеватый мужчина, оглядел кандидатов с беглой улыбкой – любезной, но небрежно-самоуверенной. Перед тем как подняться на крыльцо, он узнал Эдвардса и мельком поздоровался с ним.

– А, Эдвардс, здорово! – Затем, понизив голос: – Думаю, все будет в порядке.

– Спасибо, очень вам благодарен, доктор Луэллин, – шепнул Эдвардс едва слышно, с трепетным почтением.

«Ну, значит, кончено!» – сказал себе с горечью Эндрю.

Приемная наверху, маленькая, бедно обставленная, с кислым запахом, находилась в конце короткого коридора, который вел в комнату комитета. Эндрю вызвали туда третьим по счету. Он вошел в большую комнату комитета с чувством упрямого ожесточения. Если место уже заранее обещано, так не стоит и любезничать с ними, все равно его не получишь. Он с безрадостным видом сел на предложенный ему стул.

В комнате находилось человек тридцать шахтеров. Все сидели, курили и смотрели на него с бесцеремонным любопытством, в котором не было, однако, ничего неприязненного. За маленьким столом сбоку сидел бледный, тихий человек с умным и выразительным лицом, по-видимому тоже бывший шахтер, судя по синим рябинам на его коже. Это был Оуэн, секретарь. В конце стола сидел развалясь доктор Луэллин и благосклонно улыбался, глядя на Эндрю.

Начались расспросы. Но прежде всего Оуэн тихим голосом изложил условия работы:

– У нас тут, доктор, такой порядок: рабочие Эберло – в нашем районе имеются два антрацитовых рудника, сталелитейный завод и одна угольная шахта – выплачивают из каждой недельной получки известную сумму нашему обществу. На эти деньги мы организуем необходимую врачебную помощь, содержим прекрасную, хотя и небольшую больницу, амбулатории, выдаем лекарства, протезы и так далее. Кроме того, у Общества состоят на службе врачи: доктор Луэллин, наш главный врач и хирург, четыре младших врача и дантист. Мы им платим, так сказать, с головы – в зависимости от числа постоянных пациентов в их списке, по определенной ставке за каждого. Насколько я знаю, доктор Лесли в последнее время перед отъездом зарабатывал что-то около пятисот фунтов в год. – Оуэн сделал паузу. – В общем, мы находим нашу систему разумной.

Со стороны тридцати членов комитета последовал ропот одобрения. Оуэн поднял голову и поглядел на них: