Миссис Скиннер, улыбнувшись, махнула головой, дав понять ученикам, что они могут подойти к гостю. Тесно обступив его, преобразившаяся детвора с интересом разглядывала полицейские спецсредства. Все предметы казались завораживающе красивыми. Мальчишки видели самое крутое, что им доводилось в жизни, девочкам же, напротив, представленные вещи казались опасными или просто любопытными.

Миссис Скиннер, стоя сзади, нависая над Альфредом, наконец-то успокоилась, понимая, что урок спасен. Смотря на то, как молодой полицейский с удовольствием болтает с учениками, шутит, отвечает на многочисленные вопросы, она глубоко выдохнула, и вместе с выдохом ее тело покинула нер­возная скованность.

Пытаясь дать понять гостю, что он все делает правильно и что она его поддерживает, учительница положила свою руку ему на плечо.

Еле заметно, но очень судорожно дернувшись, тот скинул женскую руку с плеча. Обернувшись, он виновато посмотрел на миссис Скиннер. Та, чувствуя себя невероятно неловко, с непониманием смотрела в ответ. Хорошо, что случившееся не заметили дети. Увлеченные наручниками, пистолетом и электрошокером, они продолжали галдеть, тыкая пальцами, задавая все новые и новые вопросы.

— Простите, — тихо сказал Альфред. — Это у меня из-за работы. Такое уже не в первый раз.

— Ничего, все в порядке, — неловко улыбалась в ответ миссис Скиннер.

Вернувшись к общению с детьми, молодой офицер полиции постарался убрать с лица озабоченный виноватый вид. Стараясь выглядеть как можно дружелюбнее, боясь испортить настроение ребятне, он улыбался. Альфред не учился на курсах актерского мастерства, но не показывать свои подлинные эмоции он умел. Ему, так же как и прекрасной доброй учительнице, стоящей за его спиной, было неловко за свою реакцию. Он вообще себя очень часто и много корил за это, борясь, стараясь преодолеть какую-то генетическую неприязнь прикосновений, особенно взрослых людей, особенно женщин.

После урока ученики всегда благодарили офицера — кто рукопожатием, кто объятием, а кто-то даже поцелуем в щеку. И ничего из этого не вызывало в нем подобной брезгливой судороги. Альфред искал причину этому, и однажды ночью, лежа в пропитанной потом, истерзанной ночными кошмарами постели, он нашел ответ. Он находился за гранью его воспоминаний, где-то в жестокости людей, лишивших его прошлого. Недаром он очнулся столь изуродованным у той речушки в лесу. Видимо, по какой-то причине ему доставалось, может быть, даже с детства. Насилие в семье, наверняка его избивали родители. Оттуда и любовь к детям, нежелание быть такими, как те, кто превращает их жизнь в ад. Именно поэтому прикосновение ребенка он так спокойно переносит. Что уж тут греха таить — не просто переносит, а испытывает какое-то очень правильное удовольствие, почти отцовское. Детская рука не может обидеть и причинить боль, а детское сердце — чисто и нелживо. Если ребенок кого-то обнимает, то делает это совершенно искренне, а это надо ценить.

Альфред подавал руку при встрече, при знакомстве, думая лишь о том, когда же рукопожатие, наконец, прервется. Но больше всего он боялся похлопываний по плечу от коллег по работе после удачного задержания или раскрытия дела. Он боролся с этим, не торопясь побеждая, — вот-вот пройдет. Слава богу, что среди полицейских женщин не так много, и руку при встрече им пожимать не надо.

Ученики и молодой офицер не заметили, как пробежали минуты и урок закончился. Пронзительно загремел звонок, и детвора, сиюминутно забыв обо всем, стала разбегаться кто куда, спеша на солнечную улицу. Во время большой перемены кабинеты и школы Грехам Хилл опустошаются быстрее, чем казармы военных во время боевой тревоги.

В считанные секунды офицер Альфред Хоуп и миссис Скиннер остались в классной аудитории одни.

— Не ждите от них благодарности, — мудро улыбаясь, произнесла учительница. — Это происходит со всеми, кто приходит к нам на подобные занятия.

Альфред встал со стула и принялся надевать на себя поддельную амуницию.

— Со мной вначале было точно так же. Я немного обижалась, а потом привыкла. Они это не специально. Мы были такими же.

— Да, наверное, — вторил офицер полиции.

Миссис Скиннер подошла к небольшому компьютерному столу, стоящему в углу комнаты, и со спинки стула сняла свою сумочку. Закинув ее себе на плечо, она снова подошла к офицеру. Попытавшись протянуть ему руку, чтобы поблагодарить и попрощаться, учительница вдруг остановила себя и опустила ее обратно.

— Нет, все в порядке, мэм, — спокойно говорил Альфред. — Повторюсь, это все из-за работы, нервное.

На сей раз молодой человек выглядел легко и очень уверенно. Если посмотреть на него женскими глазами, то даже, наверное, привлекательно. Он протянул руку миссис Скиннер.

— Со всеми бывает, — пожимая руку, соглашалась та. — У меня здесь стрессов хватает, представляю, что у вас на работе.

Альфред кивал головой и услужливо улыбался, прилагая к этому все возможные усилия. Пальцами он чувствовал, как держит нечто холодное, мягкое, невнятное, практически омерзительное.

Понимая, что подобная реакция — не совсем здоровая, он держался. Когда рукопожатие закончилось, он почувствовал облегчение, сравнимое с небесной манной, выпавшей на него с небес.

— Спасибо вам большое, что пришли.

— Спасибо, что позвали.

— У нас есть еще пару классов, где подобную встречу можно было бы провести. По крайней мере, ту ее часть, где вы рассказывали о безопасности. Как вам такая идея? Конечно, если это вас не затруднит.

Альфред пожал плечами.

— Почему бы и нет. Главное, чтобы в этом классе не было той самой девочки с первой парты.

— О боже, — иронично закатила глаза под лоб миссис Скиннер. — Лили, с ней всегда проблемы. Вы не слышали, что она говорила врачу.

— Могу себе представить, — молодой офицер, буквально на мгновение задумавшись, ушел в себя. — Лили — красивое имя…

— Да, вы правы. В следующий раз ее не будет, обещаю.

Альфред крутил в голове имя Лили и, находясь под воздействием внезапного приступа синестезии, ощущал, что оно приносит ему не столько ментальное, сколько физическое удовольствие, согревая теплом сердце.

«Жену будут звать только Лили», — подумал он.

— Пойдемте, я вас проведу.

— Да, пора ехать на дежурство.

Бело-голубой полицейский «Шевроле Каприз» 2012 года выпуска был припаркован совсем недалеко от школы Грехам Хилл. Альфред любил солнце и тепло, но только не тогда, когда лучи небесного светила нагревали салон автомобиля до состояния сауны. Черный кожаный салон, а также необходимая для работы патрульного аппаратура, напоминающая девайсы из космического корабля, по максимуму впитывали в себя тепло, создавая просто невыносимый запах пластика, краски, испаряющейся влаги и еще чего-то.

Огромные ветки высокого клена, обильно покрытого зелеными листьями, своей бережной тенью накрыли машину Альфреда, и та осталась неуязвимой для лучей солнца. Подойдя к ней, офицер открыл пассажирскую дверь. Сняв пояс с эффектным, но бесполезным инвентарем, он достал из бардачка настоящее оружие, наручники, электрошокер и газовый баллон. Оглянувшись, осмотрел улицу в надежде, что его никто не заметил. Оставлять боевое оружие в машине — достаточно серьезное нарушение правил. Но не мог же он взять с собой огнестрельное оружие в школу, особенно после всех этих регулярных историй с психопатами, открывшими стрельбу по детям! Даже полицейским можно иногда немного нарушать правила.

Закрепив оружие на ремне, Альфред, посмотрев на опускающееся к горизонту солнце, надел очки. Легкий зелено-голубой цвет окутывал все вокруг, мир сквозь очки становился уютным и приятным. Деревья, стоящие вдоль 77-й улицы, издавали приятный шум, немного покачиваясь от ветра.

За спиной молодого офицера полиции слышался непрекращающийся водопад, звонкий гул детских голосов. ­Спортивная игровая площадка, совсем недавно построенная рядом со школой, была заполнена резвящимися детьми, которые старались вместить десятки часов всех возможных развлечений в одну большую перемену. За высоким забором из металлической сетки находилось небольшое футбольное поле, несколько спортивных комплексов и, естественно, горки.