Все-таки Гуфе удалось стряхнуть оцепенение – в самый последний миг, но удалось. Сломя голову кинулась она туда, где под туго скатанными мехами прятала умеющую плеваться огнем трубу, гремучее зелье и проклятые гирьки. Меха были разворочены, но труба оказалась на месте. Старуха успела схватить нездешнее оружие и крепко притиснуть к груди. А еще она успела отвернуться, уберечь лицо, когда на месте очага взметнулся клубок грохочущего дымного пламени. Тяжелая волна обжигающей гари швырнула ведунью на стену, и лозяное плетение вдруг расселось, провалилось в неожиданную пустоту. Кровля землянки вспучилась под треск выгибающихся стропил, а потом обрушилась вниз мешаниной мерзлой земли и древесных обломков.

Старуха очнулась от боли. Ныла приваленная землей нога, остро жгло правую ладонь – жар громовой вспышки запалил подвешенную к трубе трутницу. Ладонь Гуфа отдернула, но гасить тлеющий трут не стала, лишь оттянула его как можно дальше от запального отверстьица. В два рывка удалось освободить ногу, и боль притупилась.

Несколько мгновений ведунья лежала почти неподвижно, отдыхая от пережитого. Она уже поняла, что пробравшиеся в землянку посланцы Истовых выискали мешочек с гремучим зельем и прикопали его возле очага. Видать, отрава – это так, на всякий случай: ведь огненосный песок штука нездешняя, малопонятная – а вдруг заартачится?

Если бы только Гуфа не вымотала себя до полного отупения, она непременно еще вчера заметила бы следы чужих. Хотя… Если бы она не так устала, то, войдя в землянку, первым делом разожгла бы очаг.

Нет-нет, все-таки вовсе несправедливо ей пенять на судьбу. Ведь до чего удачно нашелся подземный лаз! Мать перед смертью успела лишь намекнуть о нем, а Гуфа до сих пор не собралась отыскивать – и нужды в нем никакой, и стены ломать жалко… С проклятой трубой тоже получилось так, что удачней не выдумаешь. Не иначе как сама бредущая по Вечной Дороге родительница нашла способ надоумить свое престарелое чадо, чтоб хранило нездешнюю штуковину снаряженной для дела. А вспышка, которая погубила землянку, могла поджечь забитый в трубу горючий песок, но вместо этого услужливо запалила трут. Теперь проклятое оружие совсем изготовлено, и есть чем отбиться от неведомой угрозы, стерегущей снаружи… Удача, опять удача! Гуфа захихикала, потирая трясущиеся от возбуждения ладони, и вдруг замерла, испуганно уставилась в темноту. То ли боль растревоженного ожога отрезвила ведунью, то ли отзвуки собственного хихиканья – визгливого, слабоумного, страшного…

По лазу тянуло пряным дымком. Он вроде бы совсем не мешал дыханию, наоборот, дышалось старухе глубоко и привольно; в жилах буянил веселый хмель, подбивая на безумства да шалости… Вот сейчас, вот прямо сейчас отпраздновать бы счастливое избавление от послушнических козней какой-нибудь выходкой – забытой, детской, дурашливой. Нет, сперва нужно отдохнуть, вздремнуть здесь, в темноте, на ласковой теплой земле…

Под завалом тлели ведовские травы и снадобья. В самый последний миг поняв и ужаснувшись, старуха поползла прочь, к выходу, на свет. Пускай там, снаружи, стережет новая опасность, пускай там гибель – это неважно. Что угодно лучше, чем сдохнуть вот так, будто недовыкуренный из щели древогрыз!

К счастью, лаз оказался недлинным. Очень скоро Гуфа уперлась макушкой во что-то мягкое, хрусткое, а еще через миг сумела продраться сквозь кучу древесного гнилья на ослепительный утренний свет.

Потом она приходила в себя. Долго и с наслаждением растирала снегом лицо, жмурилась на веселое солнце, упивалась чистым морозцем.

Потом принялась оглядываться.

А потом замерла, пытаясь сдержать ладонями неистовые удары в висках. Какое же это злое наваждение нашло на нее, что вместо единственной своей незаменимой ценности старуха спасла из землянки проклятую трубу?! Как, как могло случиться такое?!

Безымянный палец правой руки холодило увесистое бронзовое кольцо, да еще на груди под накидкой болтался амулет для излечения и наслания мелких негибельных хворей.

Все.

Прочие ведовские припасы тлели под обрушившейся земляночной кровлей. И тростинка, бесценная чудодейственная тростинка, – она тоже там, а вместе с нею и Гуфина сила. Не отыщется тростинка – и сила не отыщется. Сгорит тростинка – и ведовская сила без остатка сгорит.

Надо бежать в Долину. Каждый из тамошних мужиков чем-нибудь да обязан старой ведунье – может, всем скопом удастся раскопать, найти, уберечь?

Внезапный тягучий рев взметнул с веток невесомую белую пыль. Старуха оглянулась, увидала окровавленную пасть выламывающегося из кустов исчадия и суетливо зашарила вокруг себя, отыскивая брошенную на снег проклятую трубу. Но проку от нездешнего оружия не было теперь никакого – разве что ударить тварь наотмашь по раненой морде, еще больше озлить. Трут погас, захлебнулся в снегу, и его уже не раздуть.

Исчадие, беснуясь, разносило в щепы огромный трухлявый пень. Оглушенное собственным ревом, ослепленное болью и злобой, оно не заметило появления настоящих врагов. Лишь когда под чьей-то неосторожной ногой треснула сухая ветка, чудовище обернулось, вскинуло на дыбы свою тяжкую кудлатую тушу. Воины ждали этого. В брюхо проклятой твари воткнулись копья, по горлу полоснул голубой клинок, и гора обмякающих мышц с последним клокочущим выдохом осела на снег.

Теперь надо было звать послушников, чтобы сволокли проклятого зверя в Священный Колодец; надо было выискивать в рухнувшей землянке тело ведуньи и готовить его для Вечной Дороги. Только воины никак не могли заставить себя сделать хоть что-нибудь. Они понуро разглядывали дохлое страшилище, не желая ни двигаться, ни думать, ни говорить. И когда Торк вдруг присел рядом с холодеющей тушей, остальные воззрились на него в тупом изумлении. Хон даже попытался вздернуть приятеля на ноги – ему показалось, что тот просто упал. Но Торк стряхнул с плеча Хонову руку и тихонько сказал:

– Смотри сюда. Видишь? Понял?

Нет, Хон не сразу понял, что так поразило охотника. Ну, проплешина… Значит, вот это исчадие Мгла решила сотворить с потертым загривком. И спасибо ей за такую малость – могла ведь, к примеру, приторочить своему порождению еще одну зубастую голову.

А Торк, пачкаясь в крови, продолжал ерошить жесткую шерсть, и столяр вдруг сообразил, что проплешина-то не простая. Потертость охватывала звериную шею четким кольцом. След ошейника или веревки. Проклятую тварь держали на привязи. И остальных, убитых сегодня, наверное, тоже держали на привязи – до поры, пока не приспеет надобность. Сегодня, значит, приспела. Значит, это вовсе не прихоть Бездонной, что в небывалую пору и небывалым числом. Так какую же новую гнусность придумали серые? Летом науськали исчадие на Ларду и Лефа, а нынче кого замыслили извести? Торка с Хоном? Гуфу? Хотя нет, для Гуфы они, похоже, припасли что-то позабористей звериных клыков. Даже ведовство не уберегло мудрую старуху. Неужели Истовые теперь аж этак сильны? Неужто они смогли одолеть и Нурда? Из Гнезда Отважных прекрасно видны дымы; свист, крики и рев исчадий не услышал бы только вовсе глухой… Так почему же Витязь по сию пору не здесь?

Мгла Бездонная, только бы он был жив! Может, просто отлучился куда-то – он же не клялся орать на всю Долину, что, мол, ухожу… Может, с вечера очень умаялся, спит еще… Ох, слабо в такое верится, куда слабее, чем в неминуемость страшного!

Поделиться своим жутким открытием с десятидворцами Хон и Торк не успели. Груда трухи и корья, в которую исчадие превратило огромный пень, внезапно зашевелилась, словно бы кто-то заворочался там, внутри.

Воины отшатнулись. Столяр, уверенный, что в такой день любая неожиданность может сулить лишь новые беды, вскинул клинок для удара, да так и замер, разглядев бледное, перепачканное лицо старой ведуньи.

Воины до того обалдели от радости, что даже не додумались помочь Гуфе выкарабкаться из разломанного пня. Только когда старуха, едва успев подняться на трясущиеся ноги, поскользнулась в кровавой слякоти, мужики бросились к ней и бестолково засуетились вокруг. Один поддерживал ведунью под локоть, чтоб не упала, другой настойчиво пытался усадить на торчащий из снега валун, третий старательно выбирал из пятнистой Гуфиной накидки запутавшиеся в меху щепки и комья земли, а четвертый отпихивал остальных и лез с расспросами: не ушиблась ли, не ранена ли и как вообще сумела спастись?