Шепот удивления прошел по толпе. «Она говорит», — тихо произнес кто-то, как будто это само по себе было невероятным чудом.

Наконец шейх поднялся с колен и оглядел собравшихся. Все замолчали. Старик заговорил глубоким звучным голосом, каким привык обращаться к толпе. Используя особые слова и образы, он как опытный рассказчик поведал историю преступления, наказания и спасения неверной еврейской жены своего внука. Он не стал пояснять, в чем состояло преступление. Еврейства и неверности и без того было более чем достаточно. Но он сказал, что семейный совет вынес мне смертный приговор. И что он пришел ко мне накануне казни и просил принять ислам, но что я с презрением это отвергла. Слушатели заволновались. Я чувствовала их гнев. Но шейх держал аудиторию в руках. Теперь он подошел к моему прыжку с вертолета: «А затем в последний момент она сделала паузу и произнесла такбир — нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его. Стоит извлечь эти слова из сокровенных глубин сердца и разума — и этого достаточно, чтобы стать мусульманином. Она сказала и прыгнула вниз. Я свидетельствую, потому что был там. Я видел это собственными глазами. Она прыгнула с невообразимых высот, и узрите — она жива! Узрите славу ислама! Узрите чудо, сотворенное Аллахом! Восславим его!»

— Восславим его, — ответила в унисон толпа.

Эй, подождите минуточку, хотелось крикнуть мне. Я ничего не знала про такбир. Я просто пыталась избавиться от ночного кошмара, вот и все. Ничего другого я в виду не имела. Не знала даже, каким образом становятся мусульманами. Но мне хватило ума ничего этого не сказать. Противоречить в такой момент шейху Салману — это никуда не годилось, тем более что меч ислама был по-прежнему занесен над моей головой. И кроме того, в буквальном смысле демонстрация веры действительно спасла мне жизнь, если и не в вертолете, то здесь, где меня нашли.

Между тем шейх Салман объявил, что забирает меня с собой на королевскую охоту. Он собирался представить меня королю. Женщины аль-Хальди принесли мне абу и чадру. Я надела их с благодарностью и облегчением. Одежда вернула мне достоинство и статус. Женщины столпились вокруг меня. Каждая старалась прикоснуться ко мне, чтобы причаститься к чуду. Я улыбалась и благодарила их за гостеприимство.

Обменявшись еще более изысканными любезностями, мы наконец отправились в «Рейндж ровере» к лагерю короля. Шейх благожелательно разговаривал со мной. Он рассказал, что нередко сопровождает своего короля на соколиную охоту.

— Бедуины здесь частые гости, — сказал он. — Они являются, чтобы поведать разные небылицы. Но когда Абдулла аль-Хальди сообщил, что он с внуком нашел иностранку, в одиночестве бредущую по пустыне, то я подумал, возможно ли это? Я должен был сам убедиться, и все-таки пока я тебя не увидел, я в это не верил!

Он был полон воодушевления, меж тем как я начинала все больше и больше нервничать. Вряд ли они на это купятся, дедуля, мрачно размышляла я. Одно дело — выдать нечто подобное кучке невежественных бедуинов, и совсем другое — убедить короля и его окружение. Они просто будут смеяться до одури, заслышав об эдаком чуде, печалилась я. А насмеявшись, они меня убьют. Или еще раньше.

Король сидел под большим белым балдахином и смаковал кофе. Это его лицо глядело на меня во время допросов. Я снова все вспомнила и содрогнулась. Король был одет точно так же, как все остальные, только его укаль был не черным, а золотым. Старик-бедуин, сильно смахивающий на аль-Хальди, стоя перед королем, выкрикивал стихи, которые в основном состояли из «Великий Король то» да «Великий Король сё». Группа мужчин сидела, подобрав ноги, на бархатных стульях с высокими спинками — мужчины мирно беседовали и не обращали внимания на поэта.

Король тоже был не шибко внимателен. Казалось, что он в полудреме, хотя при нашем приближении он слегка взбодрился. Шейх Салман шествовал впереди, и я держалась за ним на подобающем расстоянии в пять шагов — единственная черная фигура среди одетых в белое мужчин. Я подумала, какой смысл представлять королю женщину в покрывале. Все равно он меня не увидит. С таким же успехом вместо меня здесь могла оказаться одна из деревенских девушек, что лущила горох, да и вообще кто угодно.

Слуга принес для нас стулья, и мы присоединились к неблагодарным слушателям поэта. За балдахином на кожаных набалдашниках с кисточками и в колпачках на голове сидели глянцевитые соколы — вид у них был такой же скучающий, как и у всех прочих. Наконец старик развязался со своей длиннющей поэмой и был вежливо отблагодарен королем. Шейх Салман подал мне знак встать. Настала наша очередь развлекать общество. Я опасалась, что вопреки намерениям, нам это не удастся. Шейх представил меня и пустился в повествование. В отличие от поэта-бедуина он целиком и полностью овладел вниманием слушателей. Надо отдать должное старому фанатику — в этом он был куда как хорош. Слушали его (включая и меня), затаив дыхание, хотя я и сама стояла здесь во плоти. Рассказ стал длиннее и драматичнее по сравнению с первой версией, и какой это был рассказ! Свидетельское доказательство чуда веры, милосердия Господа, силы и славы ислама, о чем было поведано страстно и убежденно. Я сама готова была поверить в это. Нет нужды говорить, что когда он замолчал, никто не засмеялся. Слезы стояли на глазах у арабов, как и у меня самой. Да, недаром шейх Салман был знаменитым религиозным лидером. Я устыдилась своих прежних сомнений в нем.

Король что-то сказал мне, но я не поняла. Это был какой-то архаический оборот, и моего арабского на него не хватало.

— Король прощает тебя, — шепнул мне шейх Салман.

— Хвала Аллаху, — готовно сказала я, подумав, что ведь так оно и есть.

На этом и закончилась моя аудиенция у короля. Мне выделили собственный шатер и принесли освежающие напитки. В отличие от бедуинского шатра, здесь были роскошные ковры и не воняло козлиной шерстью. Но самое поразительное — воздух кондиционировался. Здесь провела я остаток дня, наслаждаясь роскошью прохлады. Несмотря на свой новообретенный статус, я не могла быть включена в королевское общество. Женщины не принимают участие в соколиной охоте, и мое присутствие выходило за положенные рамки. В связи с чем шейх Салман урезал свое собственное участие в охоте и мы поехали назад в Рияд.

Он привез меня домой. Дома было пусто. Женщины еще были в Таифе. Где Али, я не знала и не могла себя заставить спросить. Дом показался мне незнакомым, как будто он неуловимо изменился в мое отсутствие. Но, конечно, это я сама изменилась. Я восстала из мертвых… Я бесцельно бродила по комнатам, проводя кончиками пальцев по тяжелой позолоченной мебели, бархатным шторам. После всего случившегося у меня было ощущение, что я ненастоящая, прозрачная, будто призрак, посетивший дом своих убийц. Я обернулась и была чуть ли не удивлена тем, что на плюшевом ковре отпечатываются мои следы. Шейх Салман наблюдал за мной, стоя в дверях.

— Собери нужные тебе вещи, сказал он. — Я отвезу тебя в Таиф.

25

Таиф — это курортный городок в горах, расположенный на высоте пять тысяч футов над священной Меккой. Я представляла себе холмы, покрытые буйной зеленью, и прохладные ветры, но меня ждало разочарование. Городок был ветхий, грязный, пыльный и коричневый, как Рияд. Но дом аль-Шалаби оказался вполне привлекательным. Он был построен в традиционном стиле — четыре его крыла замыкали внутренний двор. Наружные стены были голыми и неприметными, зато со двора дом украшали галереи с колоннами, укромные террасы, балконы и дорогостоящие оранжереи.

Моя свекровь порывисто обняла меня. Она так крепко прижала меня к себе, что я чуть не задохнулась. Она всплакнула, бормоча что-то бессвязное насчет молитв и бессонных ночей. Я обняла ее в ответ, произнеся несколько благочестивых банальностей, подобающих моменту. Я бы тоже хотела заплакать, хотела бы простить и быть прощенной. Но душа моя оцепенела, и эту холодную пустоту нельзя было согреть слезами.